История имущественных прав в документах

Понятие о науке истории русского права выводится из трех отдельных признаков, входящих в него, а именно из понятий: а) о праве как совокупности обязательных норм, определяющих отношения государственные и частные; 6) об истории как прогрессивном движении явлений от форм простых к более сложным и совершенным; в) о нации как части человеческого рода, воспроизводящей в себе общечеловеческие законы развития в формах особенных (оригинальных).

Итак, история русского права есть наука, излагающая прогрессивное развитие юридических норм в жизни русского народа.

2. Предмет науки

Предмет истории русского права определяется первым из указанных признаков, т.е. понятием о праве. Прежде эта наука именовалась историей законодательства и в соответствии с этим излагала лишь сведения о законодательных памятниках прошлых времен. Теперь же в содержание ее входит изложение не только норм, установленных в законе, но и существовавших помимо закона (в обычном праве). Предметом истории права должны быть в одинаковой мере как формы государственного права (государственного устройства, управления и законодательства), так и частного права, а также нормы, сохраняющие и то и другое (уголовное право и процесс). Взаимная связь норм государственного и частного права может быть уяснена только путем исторического изучения.

3. Метод

Изучение права может осуществляться тремя методами: догматическим, философским и историческим. До XVIII в. (приблизительно) господствовал догматический метод изучения преимущественно римского права (как действующего) в Западной Европе; в России до XVIII в. это было практическое изучение в приказах существующих указов и Уложения царя Алексея Михайловича, иногда присоединялось к этому некоторое знакомство с иноземными кодексами (Литовским статутом); и в XVIII в. почти такое же изучение права продолжалось у нас в институте коллежских юнкеров и в школе при сенате. Разнообразие и несовершенства действующих кодексов привели к мысли о возможности установить лучшие правовые нормы a priori (путем философских построений), что и выразилось в попытках обосновать так называемое "естественное право", общее для всех времен и народов. Это направление принесло большую пользу (способствовало улучшению права), но и значительный вред (внушив мысль о возможности произвольно устраивать правовую жизнь посредством новых законов). В России философское изучение права велось в Академии наук и в Московском университете; практически европейское философское направление отразилось в реформах Петра I (под влиянием Лейбница), Екатерины II и Александра I. После переворота XVIII в. и разочарования, постигшего европейское общество в первой четверти XIX в., нельзя уже было признать истинным выражением права ни законы действующие, ни право философски построенное; оставалось признать таким право исторически данное (т.е. выразившееся в целой истории какого-либо народа). Тогда в Германии возникала историческая школа правоведения (Савиньи и др.), утверждавшая, что единственно истинный метод изучения права есть исторический. Это подвинуло вперед науку права, и вместе с тем благоприятно отразилось на развитии законодательства. Но крайности исторической школы привели к реакционному направлению, т.е. к стремлению возвратить формы права, уже прожитые исторически, и к предпочтению национальных, хотя бы и несовершенных, форм права всяким другим.

Современное изучение права старается дать надлежащее место всем трем указанным методам как в отдельных науках (догматике, философии и истории права), так и в приемах изучения каждой науки.

Для избежания крайностей исторической школы история права не должна забывать закона сходства явлений у разных народов - сходства, объясняемого единством психологических и физических законов природы человека. Этим определяется возможность заимствований правовых норм одним народом у другого; для заимствования, впрочем, существуют очень тесные условия, именно требование уподобляемости заимствуемых норм (т.е. непротиворечия их другим существенным чертам действующего права). Из закона сходства явлений возникает необходимость историко-сравнительного метода в изучении права. При изучении всеобщей истории права главная цель такого изучения есть вывод сходных черт, при изучении права национального - вывод не только сходств, но и различий, составляющих национальные особенности.

4. Объем науки

Объем нашей науки определяется третьим из указанных признаков. Она есть история русского национального права (а не история права русского государства). Хотя русское государство - по преимуществу национальное, оно не распространяется на всю русскую нацию и включает в себя нерусские национальности. Отсюда:

а) История русского права должна включать в себя историю права таких русских областей, которые не входили и не входят в состав русского государства (такова одна из важнейших древнерусских земель - Галиция). Необходимо включить в состав нашей науки историю литовско-русского права как связующее звено между древним правом (1-го периода) и периодом империи [история литовско-русского права пропущена].

б) История права нерусских народов, входящих в состав русского государства, не входит в историю русского права; например, право остзейское, финляндское (шведское), польское, право армян, грузин, права мусульманских народов и др.

в) Быт донациональный (доисторический) не должен входить в истории национального права; это быт скифов, сарматов и других народов, населявших Восточную Европу до образования русской нации или по крайней мере непосредственных ее элементов (славянских племен).

г) История национального русского права находится в определенном отношении к истории права славянского. Существование славянского права как целого (а не только как группы законодательств отдельных славянских народов) не может подлежать сомнению, подобно тому как не подвергается сомнению бытие права немецкого, несмотря на постоянную государственную разъединенность немецкого народа. Действительно, в начале истории общность языка, быта и юридических норм у всех славян известна и отмечена уже нашим первым летописцем. "Бе един язык словенеск", - говорит он, причем слово "язык" употребляет в смысле нации. В частности, отношение русской нации к славянской народности определяется у него так: "А словенск язык и рускый - один... аще и поляне звахутся, но словеньская речь бе... язык словеньский бе им един".

В силу этого в начальный период истории русского права нужно признать его тождественным с правом общеславянским; факты, сообщаемые источниками о праве других славянских народов в ту эпоху, могут быть безошибочно приписаны русскому. Но затем (с XII и XIII вв.) славянские племена, вследствие своей исторической судьбы, надолго разошлись и обособились в отдельные народные группы, так что во 2-й период единство права между ними уже ослабляется, и тогда приведение фактов из истории других славянских народов будет для русского права уже только аналогией, хотя и ближайшей. В новейшее времена (с XVIII в.) начинается вторичное (сознательное) стремление к единству славянского права, воссозданию которого более всего может помочь именно наука (Maciejowski. Historya prawodawstw slowi'anskich).

5. Периоды истории русского права

История русского права делится на три периода: 1) период земский (или княжеский) - IX-XIII вв.; 2) период московский (правильнее - двух государств: Московского и Литовского) - XIV-XVI вв.; 3) триод империи - XVIII-XIX вв. В 1-м периоде находим отдельные земли - княжения; во 2-м - два больших государства; в 3-м - одну империю. В первом господствует обычное право; во втором - обычай и закон в равной силе; в третьем - закон.

В первом периоде начало государственное и частное спиты как равносильные. Первоначальное общество строится по типу кровному, а в семье власть домовладельца есть в одно и то же время и общественная и частная; в понятии "володенья" государственная власть - imperium и частная - dominium не разграничены; власть княжеская приобретается в одно и то же время и частным наследованием, и завещанием, и избранием народа; дань собирается князьями как их личный доход, но этот доход употребляется ими (из личных целей) на содержание дружины и другие общественные надобности. При господстве обычного права общие правовые нормы распознаются в частных действиях отдельных лиц. В уголовной защите права месть есть и удовлетворение частному чувству оскорбленного и общественное возмездие руками мстителя. В сфере частного права лицо физическое еще не выделилось: оно покрывается правами союзов семейных, родовых и общинных; вне этих союзов оно теряет правоспособность (изгои); в праве наследства завещательное право полностью сливается с законным, т.е. личная воля с волей общественной.

Во втором периоде право государственное и частное постепенно ослабляются; но прежнее смешение их обнаруживается в том, что в Московском государстве государственное право строится по типу частному (территория государства приравнивается вотчине; население прикрепляется к городу, посаду и земле; управление имеет характер кормления); В государстве Литовско-Русском частное право строится по типу государственному: частные вотчинники обладают полными государственными правами суда и управления в своих имениях; права политические зависят от частных: только землевладельцам принадлежит право на государственную службу и деятельность.

В третьем периоде государственное право стремится к полному очищению от примеси частно-правовых начал: в законах определяется существо верховной власти как государственной (при Петре I), издается закон о порядке престолонаследия (при Павле I); сословия раскрепощаются (дворяне и мещане при Екатерине II; крестьяне при Александре II); утверждаются права семейные и права собственности (при Екатерине II).

6. Литература по истории русского права

1. Источники истории русского права - те же, что и источники самого права, т.е. обычай и закон. Памятниками обычного права служат все памятники русской истории (летописи, записи, акты, отчасти литературные памятники), а также живое обычное право и юридические пословицы. Памятниками законов являются договоры (международные и внутренние), уставы и указы (отдельные законы) и кодексы. Важность каждого из этих источников определится ниже, при изложении истории законодательства.

2. Научная обработка истории русского права. История русского права есть наука новая: ее содержание долго выделялось из состава других наук в самобытную доктрину, а именно:

а) В XVIII и начале XIX в. она входила в общий состав курсов русской истории (Татищев. История Российская; Шлецер. Nestor: Russiysche Annalen; Щербатов. История России; Болтин. Примечают на Леклерка; Карамзин. История государства Российского). В то же время эти и другие ученые занимались изданием памятников древнерусского законодательства, большей частью относясь к ним как курьезам, достойным любопытства.

б) В первой четверти XIX столетия содержание нашей науки стало входить в курсы наук юридических, именно гражданского права (Терлаич, Горюшина и др.). Тогда же возникла внешняя история русского права (в кратких обзорах истории древнерусского законодательства Васильева, Михайловского, Смирнова, Успенского и митрополита Евгения).

в) Со второй четверти XIX в. появляется наука истории русского права как самостоятельная под влиянием исторической школы правоведения в Германии в трудах следующих ученых немецкого (или западного) направления:

Ewers. "Das alteste Recht der Russen". Dorp., 1826 (русский перевод Платонова "Древнее русское право в историческом его раскрытии". СПб., 1835). Это сочинение охватывает время от основания русского государства до Ярослава и состоит в историко-юридическом анализе летописных сказаний, договоров русских с греками и Правды Ярослава. Эверс положил начало родовой теории в истории русского государства.

Keutz "Versuch ttber die geschichtiche Ausbilding der Russischen Staats-und Rec-htsverfassung". Mittau, 1829 (русский перевод проф. Морошкина). Это - первый опыт полного и систематического курса истории русского права, написанный под влиянием выводов Эверса.

Тоblеn занялся изданием и истолкованием памятников древнерусского права. Им изданы "SammJungkritisch-bearbeiteler Quellen der Geschichte des Russischen Rec-htes" (Русская Правда и договоры). Dorp., 1844; Die aitesten Gericht sordnungen Rus-slands", 1846 (уставные грамоты и судебники").

К.А. Неволин - основатель ученого правоведения в России, оставил обзор Внешней истории русского права (во 2-ой части своей "Энциклопедии"), несколько монографий по истории государственного права ("О преемстве великокняжеского киевского престола", "Образование управления в России от Иоанна III до Петра В.", "О пятинах и погостах новгородских") и капитальныйгруд "История российских гражданских законов", - замечательный по полноте исследования, богатству материалов и основательности выводов, хотя Страдающий недостатком в плане.

К.Д. Кавелин. "Взгляд на юридический быт древней Руси", 1847; "Взгляд на историческое развитие русского порядка законного наследования", 1860; "Устройство гражданских судов от Уложения ц. A.M. до Петра В.", 1859. В противоположность трудам Неволила, взгляды Кавелина отличаются оригинальностью, широтой и применением сравнительного материала.

Б.Н. Чичерин - более публицист, чем историк, кроме капитального труда по истории местных учреждений: "Областные учреждения России в XVII в.", 1856, издал несколько монографий (по истории сельской общины крестьян и о духовных и договорных грамотах князей), собранных в его книге "Опыты по истории русского права". 1848.

Н.В. Халачов известен и как исследователь, но более как издатель: "О значении кормчей в системе древнерусского права", 1850; "Уголовное право по судебнику ц. Ивана Вас.", 1842; "Предварительные юридические сведения для полного объяснения Рус. Правды", 1847.

Точка зрения Эверса на содержание нашей науки отражена в "Истории России" С. М. Conoettea.

Воззрения славянской школы на отдельные вопросы истории русского права изложили в своих трудах такие ученые:

Н.Д. Иваншиев: "О плате за убийство в древнем русском и других словенских законодательствах в сравнении с германскою вирою", 1840; "О древнейших сельских общинах в юго-западной России", 1857.

И.Д. Беляев, представитель московского славянофильства; он, кроме множества монографий, оставил следующие капитальные труды: "О наследстве без завещания по древн. русск. законам до Уложения ц. A.M.", 1858; "Крестьяне на Руси", I860; "Рассказы из русской истории", т. I, II, III и IV, 1856-1872. По смерти автора изданы его "Лекции по истории русск. законодательства".

В.Н. Лешков. "Русский народ и государство. История русского общественного права до XVIII в.", 1858.

Ф.И. Леонтович. который преимущественно посвящает свои труды литовско-русскому и хорватскому праву: "Русская Правда и Литовский статут"; "Крестьяне юго-западной России по литовскому праву XV я XVI ст.", 1863; "Историческое исследовавшие о правах литовско-русских евреев", 1864; Очерки истории литовско-русского права, начатые в 1894 г. и доныне продолжающиеся (ныне - в 1908 г. - они доведены до история права шляхетского сословия). Сравнительное изучение хордатского русского права привело к созданию так называемой теории: "О значении верви сравнительно с задругою юго-западных славян", 1867; "Задружно-общиный характер политического быта древней России", 1874. Начатый им общий курс истории русского права остановился на первом выпуске (1869 г.).

Отдельные вопросы истории русского права с точки зрения славянской школы исследованы в общеисторических трудах П.А. Иванова, Д.А. Валуева, К.С. Аксакова и Н.И. Костомарова.

Обе школы, по-видимому, противоположны как по своей исходной точке (общечеловеческие начала и национальность), так и по своим главным выводам (относительно рода или общины как основных форм древнего государства, и относительно роли участия общества в создании государства и права). Но обе школы рассматривали лишь две стороны одного и того же предмета.

Из соприкосновения результатов деятельности обеих школ с 60-х годов прошлого столетия образовалось нынешнее научное направление истории русского права; один из представителей его, Ф.М. Дмитриев, в своем сочинении "История судебных инстанций гражданского апелляционного судопр.", 1859 (сочинение, в котором, кроме главного его предмета, излагается почти полная история администрации в Московском государстве), основной взгляд современного научного направления выразил так: "Несмотря на исключительно национальный характер, или лучше сказать - вследствие его, история русского права должна со временем занять важное место в юридической истории европейских народов".

В.И. Сергеевич. "Вече и князь", 1876; "Лекции и исследования по истории русского права", 1883 (куда вошло и предыдущее его сочинение, а также исследования о земских соборах и екатерининской комиссии уложения); "Лекции и исследования по древней истории русского права", 1894, изд. 2-е, 1902; "Русские юридические древности", т. I, 1890, изд. 3-е, 1903 г., т. И, вып. 1, 1893, вып. 2, 1896, и неоднократно изданный курс "Лекции по истории русского права".

Н.П. Загоскин изложил государственное право московского периода в своей "Истории права Московского государства", т. I, 1977, и т. II, вып. 1, 1879, а также в нескольких монографиях: "Очерки организации и происхождения служилого сословия в допетровской Руси", 1876; "Уставные грамоты XIV-XVI вв., 1875 и 1876; "Уложение ц. Алекс. Мих.", 1879; "Наука истории русского права", 1891 (указатель литературы) и др.

Д.Я. Самотеков занимался изучением древнейшего (доисторического) быта древних славян при помощи вещественных памятников, сначала в сочинении "Древние города России", 1873, а потом в предпринятой им полной "Истории русского права" (т. I, вып. 1, 1878, и вып. 2-1, 1884). Затем им изданы: "История русского права. Университетский курс. Книга первая", 1888; "Исследования по истории русского права", т. I-II. М., 1896 и "Лекции по истории русского права (студенческий, конспект)". Вып. 2-й и 3-й, 1896.

В.Н. Латкин. "Учебник истории русского права периода империи (XVIII-XIX ст.)" СПб., 1899.

М.А. Дьяконов. "Очерки общественного и государственного строя Руси (до конца XVII в.)", т. I. Юрьев, 1907.

А.Н. Филиппов. "Учебник истории русского права" (пособие к лекциям). Ч. I. Юрьев, 1907.

В сочинениях Дьяконова и Филиппова содержится история русского государственного права.

Отметим также полное изложение допетровского государственного права в сочинениях Н.И. Хлебникова ("Общество и государство в домонгольский Период русской истории", 1872 и "О влиянии общества на организацию государства в царский период русской истории", 1896) и общий курс "Истории русского права" М. М. Михайлова, 1872 - очень неудовлетворительный. Из новых общих курсов русской истории для истории русского права важны: "Русская история" К.Н. Бестужева-Рюминаи "История России" Д.Я. Иловайского.

Внешняя история русского права изложена в сочинениях В.Н. Латкина "Лекции по внешней истории русского права. Московское государство. Российская империя". СПб., 1888, и М.Н. Ясиноеского "Лекции по внешней истории русского права". Вып. 1 (введение и история источников права первого периода). Киев, 1898.

Считаем нелишним отметить краткое, но основательное обозрение истории русского права в следующей брошюре: "Dejiny Ruskeho prawa do Ottova slovniku naueneho", naps. D-r Kadlec, 1904.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
История русского государственного права

ПЕРИОД 1 - ЗЕМСКИЙ (IХ-ХIII)

Общее понятие о государстве. Государство есть союз ж ,, занимающих определенную территорию и управляемых одной верховной властью.

А. ТЕРРИТОРИЯ

1. Элементы, из которых составилось русское государство, суть те первобытные общества, которые ему предшествовали. Такие общества могут быть основаны или на кровной (родственной) связи членов, или на сожительстве их на одной территории, или на том и другом вместе.

Кровные и территориальные общества, несмотря на кажущуюся противоположность друг другу, состоят в генетической связи между собой: чистыеродовые формы возможны лишь в кочевом быту; осевший род составляет сначала задругу, в которой кровные начала еще преобладают над территориальными; задруга, разложившаяся на отдельные жилища, составляет общину. Родовой характер первобытных общин отмечается повсюду; у славян на это указывают родовые окончания названий общин (уветичи, дедогостичи, дедичи и пр.). Однако с переходом рода в общину родственные (естественные) связи общества слабеют; усвоение чужеродцев (возможное и в родовом быту) облегчается и совершается через простое вселение; власть родоначальника заменяется выборной. Община, из которой вышли колонии - меньшие общины, составляет с ними новый более обширный союз - власть.

В истории, как и в природе, ничто полностью не исчезает: более примитивные формы, переходя в другие, новые, остаются заметными и в последующем быту. Все названные элементы государства (в последовательном порядке) несомненно пережиты древними восточными славянами до образования государства, так как присутствие их видно в последующем государственном быту, с заметным преобладанием территориальных начал над кровными.

2. Понятие о древнерусском государстве и термины, обозначающие это понятие. Форма общества, составляющая государство в течение всего первого периода, есть форма высшая среди всех упомянутых, - земля как союз волостей и пригородов под властью старшего города*.

______________________

* Для выражения тогдашнего понятия о "государстве" (термин, образовавшийся во втором периоде) памятники первого периода употребляли несколько терминов. Так, они именовали его иногда "княжением" и "волостью"; последнее есть метафора, переносящая понятие об одном элементе государства, т.е. власти, на два других, т.е. территорию и население; проф. Сергеевич говорит: "Слово волость означает собственно всякую область, состоящую под одною властью, а потому одинаково употребляется как для обозначения целого государства, так и его административных делений" (Юрид. древн., I, 1). Главное значение слова "волость" есть именно часть государства, провинция. Для обозначения целого государства это слово употребляется в сравнительно редких случаях. Термин "волость (власть") имеет ближайшее отношение к слову "княжение" и означает территорию, принадлежащую тому или другому князю: "А ныне поедита в свои волости", творят киевляне князьям Волынскему и Смоленскому (1149); "Святослав... пойде на Ольга и пожъже волость его" (1174); "Всеволод посла мужи своя к Ярославу и умолви с ним про волость свею" (1196). Поэтому "волоститься" означает вести споры из-за княжений. Княжением же именуется всякая область (провинция или целая земля), управляемая князем. Признать государством всякое княжение (и, следовательно, волость) - значит утратить вовсе твердое представление о государственном строе Древней Руси, ибо пределы и состав княжений изменялись чуть не ежегодно. Были князья Друцкий, Белогородские, Буже-кие, Трубчевские и пр.; но никто не утверждает, что были государства Друикое, Белогородское, Трубчевское и т.д. Один кляп мог владеть временно несколькими землями.

Термин "земля" (составляющий также метафору с перенесением значения территории на другие два элемента государства: власть и население) точнее обозначает как объем тогдашних русских государств, так и внутренний их характер. Он употребляется в памятниках для обозначения государства постоянно. Для юридического значения всего важнее знать, как называют государство люди того времени в трактатах, заключенных между двумя государствами. В договоре Олега трактующие выражаются так: если греческий корабль потерпит крушение, то русские обязаны проводить его "на землю крестьянскую" (что однозначно с "христианским царствам", ст. 14), а если крушение случится близ земли русской, то "да проводим кo в Рускую землю". Когда послы Одета возвратились в Киев, то "поведаша Олегу вся речи сбою царю, како сотвориша мир и уряд положите межю Грегркою землею и Рускою" (первой, лег.). Святослав в своем договоре обязывался не воевать с Византиею и не нападать на ее провинции и выразил это так: "ни на впасть Корсуньсхую".

В 1229 г. смоленский князь заключает договор с Ригой и Ганзейскими городами; между прочим, договаривающиеся выражаются так: "Аже латинескии гость биеться мьжю собою оу Роуской земли... князю то не надобе..." (ст. 16); "Роусиноу не звати латина на поле биться оу Роуской нмли, а латининоу не звати роусина на поле биться оу Ризе и на Готском березе" (ст. 15).

Когда новгородцы заключили договор с вел. кн. Литовским Казимиром и при этом стремились удержать свою государственную самобытность, то стороны условились: "А послом и гостем на обе половины путь им чист - по Литовской земли и по Новгородской" (ст. 28).

Для точного выражения понятия о государстве важны общие законодательные памятники. В Русской Правде читаем: "Правда оуставлена Роуской земли". Действие уголовного и гражданского закона ограничивается пределами государства, а потому в Русской Правде находим "а ис своего города в чужю землю извода нет" (Кар., 26). Привилегии при конкурсном взыскании даются чужезелщам (иностранцам) (Дог. 1229 г., си. 11) и гражданам другой русской, земли: "Аще кто многым должен будет, а пришел гость из иного города, или чюжоземец"... (Рус. Пр. Кар. 69).

Показания международных договоров и внутренних законодательных памятников (достаточные для цели сами по себе) дополняются многочисленными показаниями бытовых источников; из них приведем лишь несколько таких, в которых летописец стремился выразить именно идею государства. Первоначальный летописец целью всей своей "повести" ставит показать: "откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первое княжитн и откуда Руская зелтя стала есть"; конечно, он понимал под этим не географическое пространство, а употребил метафору для означения государственной жизни и государственного союза, созданного русской нацией. Тем же термином летопись обозначает соседние иностранные государства (что, конечно, не значит, что эти иноземные государства имеют такой же внутренний характер, как и русское): когда угры, победив славян, основали свое государство, то "оттоле прозвася зелтя угорьска". Князья Моравские прислали к византийскому императору просьбу дать им учителя христианской веры и говорили так: "земля наше крещена, и несть у нас учителя". Население, подвластное уграм, есть государство Венгерское; страна, управляемая тремя князьями Моравскими, есть государство Моравское. Игорь, помирившись с греками, "повелел печенегам воевати Болгарьску землю", т.е. государство, враждебное Византии". В Польском королевстве по смерти Болеслава Великого возник мятеж; об этом наш летописец говорит так: "Умре Болеслав великий в Лясех и бысть мятеж в земли Лядьске" (Лавр. лет. под 1030 г.). Когда Святослав задумал основать свое новое государство на Дунае, то киевляне послали сказать ему: "Ты, княже, чюжее земчи ищеши и блюдеши, а своея ся охабив". Возвратившись в Киев, он не мог усидеть тут и заявил: "Хочу жити в Пореясловци на Дунай, яко то есть среда в земли моей", т.е. основанного им государства.

По поводу рассказа о злодеяниях Святополка наш летописец занимается вопросом о взаимном отношении двух главных элементов государства - власти и населения - и говорит: "Аще бо кая земля управится пред Богом, поставляет ей царя или князя праведна, любяща суд и правду, и властителя устрояет и судью правящего суд. Аще бо князи правьдиви бывают в земли, то многа отдаются согрешения земли; аще ли зли и лукави бывают, то больше зло наводит Бог на землю, понеже то глава есть земли; тако бо Исия рече: "согрешиша от главы и до ногу, еже есть от царя и до простых людей" (Лавр. лет. 1015 г.). Здесь под землей подразумевается союз управляемых одною властью, причем обозначаются и функции этой власти - правительственная и судебная.

Не умножая дальнейших примеров, упомянем, что летопись термином земля означает не только государство в целом, но и отдельные элементы государства, а именно: территорию, население и власть.

В 1187 г. умирающий князь Ярослав говорит: "Се аз одиною своею худою головою ходя, ударжал всю Галичкую землю", т.е. сохранил все части ее территории. В 1097 г. Олег "перея всю землю Муромскую и Ростовскую" (овладел территорией этих земель). Под 1145 г. летописец говорит: "ходиша вся Руська земля (Киевская) на Галичь", т.е. население Киевской земли пошло войною на Галицию. В 1069 г. киевляне говорят: "се ведет (Изяслав Ярославич) на ны землю Лядскую", т.е. войско польское. Древлянские послы говорит Ольге: "посла ны Деревская земля", т.е. власть, управлявшая этою землею.

______________________

Основанием древнерусского государства служат не княжеские (теория Соловьева) и не племенные отношения (теория Костомарова), а территориальные. Ближе к истине (в некоторых своих сочинениях) стоял Н.И. Костомаров, теорию которого иногда прямо называют земской; но, по его мысли, в основе земской организации лежит племенное начало (см. "Истор. моногр. и исследов.", т. I, стр. 34, 277), с которым начало территориальное во многих отношениях противоположно.

3. Время образования государства-земли и дальнейшее развитие государственной территории в 1-м периоде.

а) Время происхождения земского государства должно быть отнесено к эпохе доисторической. Начальная летопись перечисляет земли-княжения (большей частью, какие мы находим в XI и XII вв.). Славянские племена уже тогда (до начала летописных сказаний) перешли от чисто племенного быта к быту государственному, земскому, т.е. образовали княжения - земли, пределы которых не всегда совпадали с границами племени*. Летописец, рассказав о мифических трех братьях - киевских князьях, продолжает: "И по сих братьи держати почаща род их (потомство) тяженье в Полях; а в Деревлях (было) свое (княжение), а Дреговичи - свое, а Словени - свое в Новгороде, а другое (княжение) на Полоти, иже Полочане". Несколько менее ясно выражается летопись о кривичах смоленских и северянах; о первых она говорит, что их общественная жизнь сосредоточивалась в "граде Смоленьске". В доисторическое время существовали уже старшие города каждой земли: Киев, Новгород, Полоцк, Смоленск, Чернигов, Ростов, Летописный рассказ о призвании варяжских князей может иметь исторический смысл только при том предположении, что это был обычный призыв князей Великим Новгородом с его владениями в северной части Кривичей (где Изброск, впоследствии - Псков) и с его колониями среди Веси (Белоозеро) и Мери (Ростов); в этих пределах разместились потом братья Рюрика и его мужи. Отдельное упоминание об участии (в призвании) этих пригородов и колоний объясняется тем, что уже тогда они начали отлагаться от Новгорода и были полунезависимы. - Дальнейшие завоевания варяжских князей совершаются посредством покорения одного центрального города каждой земли: "Олег прия град Смоленск и посади в нем муж свои" (882), между тем покорялась вся страна кривичей. Древлянская земля с ее княжеской властью, вечевым устройством и городами (как подробно описывается в летописи по поводу рассказа о мести Ольги под 946 г.), конечно, не могла образоваться после пришествия Олега в Киев, когда этот князь и его преемник Игорь "примучивали" древлян. Князья-варяги застали везде готовый государственный строй.

_____________________

* Древние памятники недаром обозначают тогдашнее государство термином земля: в нем выражены существенные особенности этого типа государства, совершенно неуловимые из терминов "княжение" и "волость". Он означает, что древнее государство есть государство вечевое: если летопись (1190 г.) говорит, что Киевский князь тягался (спорил) со смоленскими князьями и "Смоленскою землею", то, значит, в этом государстве была другая власть, кроме княжеской. Вообще, в чем заключаются особенности земского государства, или государства в форме земли, - это объясняется всем последующим изложением государственного права 1-го периода. Здесь достаточно заметить, кто в государстве такого типа преобладающим элементом служит территориальный: государство есть союз общин; старшая община правит другими общинами; сама община состоит из союза соседей. Государства других типов могут быть союзом сословий (феодальное общество), или лиц (ордена), или родов (колен израилевых. улусов татарских). Государство может именоваться монархией Александра Македонского, которому повиновались греки, персы, иудеи, египтяне, сирийцы и туранцы, не имея между собой никакой связи - ни племенной, ни территориальной, а только одну власть царя. "Государства вообще", как известно, не существует (см. доп. Б.).

** С.М. Соловьев говорит: "Первоначально границы волостей соответствовали границам племен" (И. Р. III, 24); это не соответствует сведениям летописи о племенных княжениях, которые уже заключали в себе части других племен (см. ниже этнограф, состав населения). Проф. Сергеевич приписывает мысль Соловьева и нам (см. доп. В.).

______________________

б) Прибытие и распространение власти династии Рюриковичей в IX и X в. не изменило вполне прежнего быта (отдельного существования земель - княжений): при Олеге в каждой земле остаются "под рукою его князья светлые". Договор Олега с греками 911 г. заключен "по воле и повелению наших князей". Олег ручается в договоре, что мир не будет нарушен по вине "сущих под рукою наших князь светлых". Греки обязываются хранить любовь "к князем светлым нашим рускым". Дань, которую условились платить греки, делится между Киевом, Черниговом, Переяславлем, Полоцком, Ростовом, Любечем и другими городами, ибо "по тем городом седяху князи, под Ольгой суще". Зависимость местных князей от киевского состояла только в уплате дани (военные походы совершались добровольно, ради добычи). Князья русских земель были или племенные славянские (князь Мал в земле Древлянской), или иноземные - пришлые (Роговольд Полоцкий). Лишь некоторые земли вскоре полностью потеряли свою самобытность (Древлянская земля в пол. X в.); другие же и при потере местной княжеской власти сохранили свою отдельность: в 970 г. пришли в Киёв "люди новгородские, прося князя себе и говоря: если не пойдете к нам, то найдем князя себе. И сказал им Святослав: "Да пойдет ли кто к вам?" Они взяли себе Владимира. Мнимое едино" держание X в. (Олега, Игоря, Святослава и Владимира) не разрушает самобытности земель.

в) Династия Рюриковичей положила первое основание к сближению между отдельными землями, на что указывает уже дань, платимая местными князьями в Киев, и вообще нахождение их "под рукою" князя Киевского. С конца X в., т.е. со времен Владимира Святого и в продолжение XI в. связь эта усиливается тем, что местные князья заменяются младшими членами рода Рюриковичей (начало этого положено упомянутым призванием Владимира в Новгород) - сыновья Владимира разместились не по провинциям, искусственно выделенным из состава единого государства, а по готовым государствам - землям (сам Владимир - в Киеве, Ярослав - в Новгороде, Станислав - в Смоленске, Изяслав - в Полоцке, Святополк - в Турове, Святослав - в земле Древлянской, Всеволод - в земле Волынской, Борис - в Ростове, Глеб - в Муроме). Таким образом, удельная система повела не к раздроблению мнимого единства государства, а к большему слиянию прежних раздельных земель.

г) В XII в. от местных князей Рюриковичей образовались в каждой земле особые линии княжеского рода, претендовавшие на исключительное обладание своей землей как наследственным достоянием; в связи с этим произошло кажущееся усиление дробности государственной территории. В действительности же заметно усиливаются начала будущего государственного единства (которые будут указаны ниже в своем месте). Каждая земля делится, в свою очередь, на множество княжений (по числу членов своей линии княжеского рода); но эти княжения отнюдь не новые государственные единицы: князья пригородов заменяют лишь посадников; внутреннее, единство земли не нарушается; во внешней политической деятельности выступают не отдельные княжения, а целые земли. Так, послы в чужие государства отправляются не от каждого из князей в отдельности, а от каждой из русских земель: когда в 1164 г. суздальский епископ Леон вел прения о посте в Греции перед императором Мануилом, то это происходило в присутствии всех бывших у царя (русских) послов: "Кыевьскый Сол, и Суждальскый Илья, и Переяславьскый и Черниговскый" (Лавр, лет.).; между тем в то время был не один князь киевский, черниговский и пр., а в каждой из своих земель было множество князей. Внутренние войны того времени возникают не только из вражды князей между собой (их родовых счетов), но главным образом из соперничества одной земли в отношении к другим; при этом войны ведутся от лица целых земель в интересах последних.

Сохранение внутренней целостности земель в конце XII в. засвидетельствовано летописцем в знаменитой формуле: "Изначала новгородцы, смоляне, кьяне, полочане и все власти на. веча сходятся, и на чем старейшие порешат, тому следуют и пригороды". Из этого места следует, что в конце XII в., по сознанию тогдашнего населения, государственное устройство состоит не в княжеских отношениях, а в земских (старших городов к пригородам, о чем ниже) и самое понятие государства приурочивается не к княжениям, а к тем землям, которые здесь перечислены, и к подобным, о которых летописец не договорил (Черниговской, Галицкой, Волынской).

В начале XIII в., когда дробление княжеств достигло крайней степени, в сознании современников Русь представлялась, однако, не как пестрая сеть этих княжений, а как союз тех же земель, которые существовали с IX в.: в 1216 г., перед знаменитой Липецкою битвой, один из бояр князя Юрия говорил князьям: "Не было того ни при прадедах, ни при дедех, ни при отце вашем, чтобы кто-нибудь вошел ратью в сильную землю Суздальскую и вышел бы цел; и вся Русская земля: и Галицкая, и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, и Новгородская, и Рязанская - никак против такой силы Не успеют" (Троицк, лет.). Тогда же князья Суздальской земли, не сомневаясь в победе, заключили между собой письменный договор о разделе Русской земли; грамота после поражения их новгородцами и смолянами была найдена в лагере князя Ярослава Тверского; в ней, в частности, сказано: "Мне (кн. Юрию) Володимирская земля и Ростовская, а тебе (Ярославу) Новгород, а Смоленск брату нашему Святославу, а Киев дай Черниговским князьям, а Галич - нам же".

Вообще смысл истории так называемого удельного периода заключается не в междукняжеских, а в междуземских отношениях; если княжеские отношения влияли на отношения земель между собою, то в большей степени замечается и обратное влияние.

д) С конца XII в. соседние земли начинают группироваться в более крупные государственные единицы: северо-восточную, центральным зерном которой стала земля Суздальская, и юго-западную, в центре которой стоит Галицкая земля, что и послужило переходом к образованию в следующем периоде двух больших государств: Московского и Литовско-Русского.

Не довольствуясь расширением своей власти над Северной Русью, Всеволод III сделал преждевременную попытку к утверждению общерусского единодержавия: в 1195 г. он возобновил старый опорный пункт суздальских князей на юге - город Городец на Ост-ре: "послал тиуна своего Юрия с людьми в Русь и создал град на Городце, обновил свою отчину". В том же году, когда умер киевский князь Святослав Ольгович, "послал великий князь Всеволод мужей своих в Киев и посадил в Киеве Рюрика Ростиславича" (там же). В 1201 г. "послал князь великий Всеволод Юрьевич сына своего Ярослава в Переяславль Русский (южный) княжить" (там же). Такое распоряжение княжескими столами в чужих землях является абсолютной новостью: прежде ни киевские князья, ни другие не распоряжались столами в Черниговской, Полоцкой или других землях.

Мы назвали такое стремление преждевременным. Действительно, одновременно с образованием первого зерна будущего северорусского единодержавия на крайнем юго-западе закладываются основы другого русского государства. Современник Всеволода Роман Волынский имел здесь точно такое же значение, как Всеволод на севере. Роман соединил под своей властью две большие и сильные земли - Волынь и Галицию. Центром этого нового государства могла стать именно Волынь, как по своему положению, так и по могуществу; но Роман сделал ошибку, перенеся центр в пограничную Галицию, что повело к вмешательству в судьбу этого государства иноземцев - мадьяр и ляхов. Во всяком случае при Романе государство его было настолько могущественным, что южнорусский летописец титулует его так же, как северорусский Всеволода, т.е. самодержцем и царем. Образование сильного государства повело и здесь к стремлению расширить его влияние на соседей, именно на Киевскую и Черниговскую земли. Около двух больших политических тел прочие начинают вращаться, как их спутники; впрочем, судьба их еще колеблется, факты недостаточно определены, чтобы решить, в сферу жако-го из двух названных светил попадут эти спутники. Такое неопределенное положение занимают Киевская и Черниговская земли.

Но со 2-й половины XIII в. сын и преемник Романа, знаменитый Даниил Галицкий, распространил свою власть и на Киевскую землю, создав из южнорусских земель могущественное и обширное государство. На севере продолжателем дел Всеволода явился Александр Невский, современник Даниила.

Таким образом, дело основания единодержавия начато задолго до татар.

Вообще развитие государственной русской территории в 1-м периоде идет от меньших единиц к более крупным (а не наоборот).

4. Число и внешний состав древнерусских земель не могли оставаться вполне неизменными в течение долгого периода, при постоянных, большей частью враждебных столкновениях между ними и с соседями-кочевниками (выше сказано о слиянии Древлянской земли с Киевской). К той же Киевской земле присоединилась часть земли дреговичей (Турово-Пинской); другие части ее вошли в состав земель Полоцкой и Черниговской. Ростовско-Суздальская земля, несомненно составлявшая вначале колонию Великого-Новгорода, наконец достигла полной самостоятельности. Новгородская земля, лишившись таким образом владений на средней Волге, вознаградила себя громадным протяжением в бассейне Северного Ледовитого океана до Уральского хребта. Отделившийся от нее Псков до самого падения Новгорода не мог достигнуть полной самостоятельности (например, в церковном отношении). Из колоний славянского племени вятичей среди финского племени муромы, в правой половине бассейна Оки, образовалась новая земля - Муромо-Рязанская. Северская земля, выдвинувшая в древности свои колонии через Дон до Кубани (Тмутаракань), приведена обратными движениями степных варваров в сравнительно тесные пределы бассейна р. Десны и Сулы; но и эта центральная часть Северской земли была еще слишком велика, и потому намечалось ее раздвоение по двум главным системам названных рек, территория по р. Суне образовала особую землю - Переяславскую; но эта земля никогда не достигала полной самобытности и играла межеумочную роль между Северской и Киевской землями. Северская земля - долго владела и землей вятичей. Самая обособленная в этнографическом и географическом отношениях Полоцкая, или Кривская земля (между Припятью и Западной Двиной) была в доисторическое время в некоторой связи с землей Новгородской (Рюрик посадил там своего "мужа"); но уже в начале X в. она является самостоятельной и ведет постоянную борьбу с Новгородской и Смоленской землями. Последняя прежде простирала свои пределы далеко в бассейн Волги, но в XII в, должна была уступить восточные владения Суздальской земле. Начальная летопись в числе первобытных княжений не упоминает Волынь и Галицию (называя дулебов или волынян к бужан лишь в числе племен); но относительно Волыни не может быть сомнения в ее доисторическом бытии в качестве земли: новый центр ее - княжеский город Владимир - возник близ древнего города Волыни.

Таким образом, после различных изменений окончательно утвердилось десять самобытных государственных единиц, которые и в следующий период, войдя в состав государств Московского и Литовского, продолжали в них свое бытие в качестве отдельных провинций.

5. Внутренний состав земли. Каждая земля состоит из старшего города, пригородов и волостей (другие подразделения земли будут указаны в истории местного управления).

Годовал ("градов") называется в широком смысле всякое укрепленное место (населенное к ненаселенное, временное или постоянное); в более узком смысле - всякое укрепленное поселение; в самом узком и собственном смысле - центральная община, владеющая землей (и, конечно, наиболее укрепленная). Были ли города-общины в начале русской истории (IX а X вв.)? Спор об этом между Д.Л. Самокваеовыад Ф.И. Леонтовичем приводит к утвердительному ответу. Конечно, могли быть и пустые острожки и укрепленные села, но свидетельства о населенности некоторых городов (иногда очень значительной начинаются с первых времен исторической, жизни (после прибытия варягов); таковы свидетельство договора Олега 907 г. о купцах из Киева, Чернигова, Переяславля и других городов; сказание первоначальной летописи о соборной церкви в Киеве при Игоре; сказание о посольстве древлян в Киев, причем замечено: "на Подо-льи не седяху людье, но на горе"; сказание о мести Ольги, которая сожгла Искоростень: "и не бе двора, идеже не горяше, и не бе льзе гасити, вси бо двори возгорешася"; сказание об осаде Киева печенегами (968), когда "нельзя было войти в Киев, ни выйти из него", а между тем в городе томились голодом осажденные люди; свидетельство о том, что союзники Владимира - варяги, взяв Киев (980) требовали выкупа с жителей города по 2 гривны с человека; сказание об убиении в жертву богам толпой граждан сына варяга, у которого "бе двор, идеже есть церкви Св. Богородица"; сказание Дитнара о Киеве:

"Киев чрезвычайно велик... в этом большом городе, который служит столицею того царства, 8 рынков и народа бесчисленное множество" (Chron; XVI); рассказ летописи о том, что Владимир велел развозить по городу для больных съестные припасы; история крещения народа, состоявшегося на другой день после приказа о том Владимира: "и сънидеся безъ числа людей"; сказание Иоакимовской летописи о крещении Новгорода, когда новгородский тысяцкий ездил по городу и убеждал граждан стоять за старых богов. Такая населенность города не могла образоваться в первые 50 или сто лет по прибытии варяжских князей.

Город старший в каждой земле есть община управляющая: "Новгородцы бо изначала и смоляне, и кыяне, и половчане и вся власти, якоже на думу, на веча сходятся: на чтоже старейший сдумают, на том же пригороди станут" (лет. год 1176 г.). Когда летопись говорит: "Кривичи... их же град есть Смоленск", то это не означает, что у кривичей был один только город, а указывает на их политическое средоточие. Племенные названия земель (Поляне, Словене, Кривичи) весьма рано заменились названиями по имени старшего города (Кияне, Новгородцы, Смольняне). "Се буди мати градом русским", - говорит Олег о Киеве. Позднейший быт Новгорода и Пскова есть более ясное выражение общерусского быта,

Пригороды (младшие города) существуют в каждой земле с древнейших времен; так, в Новгородской земле старший князь Рюрик сел в Новгороде, младшие (подручные) - в Изборске и Белоозере. В Древлянской земле, кроме старшего города - Искоростеня, было несколько других: "вси гради ваши предашася мне", - говорит Ольга осажденным искоростенцам. В XII в. летописи указывают по несколько пригородов в каждой земле (например, в Чернигово-Северской до 70, в Киевской, Волынской и Галицкой в каждой около 40, в Суздальской около 20, в Полоцкой около 15, в Рязанской столько же, в Смоленской до 8; нет сомнения, что в том числе следует разуметь и отдельные острожки - укрепления, не имеющие значения пригородов).

Волость есть округ, подчиненный каждому пригороду в отдельности; она заключает в себе укрепленные и неукрепленные сельские общины.

Отношение старшего города к пригородам и волостям в определенной степени основано на колонизации, исходившей из центра к окраинам земли, на что указываюттермины: "старший", "младший" и "мать городов", а также и то, что население старших городов считается лучшим - боярским; "то суть наши холопе", говорят ростовцы о владимирцах; жители Ростова именуются "старшею дружиною" ("болярами"). Иногда основанием власти старшего города является большая сила центральной общины, которая покоряет себе пригороды войной (города Древлянской земли обращены в пригороды киевские); но это обстоятельство не есть первоначальный источник государственной связи, а явление, возникающее при борьбе уже сложившихся земель*; значение силы заключается в том, что главная община дает пригородам защиту у себя во время военной опасности; когда в 1147 г. город Черниговской земли Всеволож был взят киевским князем Изяславом, то, услышав об этом, другие города: "Уневеж, Беловежа, Бохмач, побежали и иные грады многие бежали" в Чернигов (Ипат. лет.). Третье основание власти старшего города религиозное: в языческую эпоху в стенах старшего города заключалась обыкновенно природная святыня целого племени (священный холм или роща), а потом и искусственная - капище: "Quot regiones sunt in his partibus, tot templa habentur", - говорит Дитмар о балтийских славянах. В христианскую эпоху языческие капища заменяются центральными общеземскими храмами; новгородцы, желая утвердить власть над пригородом Торжком, говорили: "Не будет Новый Торг Новым Городом, ни Новгород Торжком, но где св. Софья, там и Великий Новгород". Иногда отдельные части территории делились между концами (частями) старшего города и отдавались в непосредственное управление последних: "Весь Псков поделиша на два пригорода на все концы, коему же концу к старым пригородам новые жеребьем делили, ималь жеребей князь Василий, князя Феодора Юрьевича сын, с престола" (под 1468 г. Слич. устав мостовых в Русской Правде**).

______________________

* "Процесс возникновения первоначальных волостей совершался, надо думать... не мирно., а с оружием в руках. Города строились не целым племенем, а группами предприимчивых людей... Жители таких укрепленных пунктов... могли... захватывать чужие земли" (В.И. Сергеевич; юрид. древн., 1. 10). Но летопись говорит: "Кривичи, их же град есть Смоленск...", "нарицахуся поляне, от них же есть поляне и до сего дне в Киеве"; "словени (основали) свое (княжение) в Новегороде"; "А перъвии населници в Новегороде словене, Полотьске - кривичи". Гельмольд говорит о князе поморян: "Convocavit universamgentem suat et coepit aedificare castrum Dobin, ut esselpopulo refugium in tempore necesstiatis". Мысль проф. Сергеевича не согласуется с полной самостоятельностью пригородов.

** См. доп. Г.

______________________

Отношения старшего города к пригородам были весьма устойчивы и большей частью сохранялись неизменно со времен доисторических до XV в., когда древнерусские земли в прежнем своем составе вошли в государства Московское и Литовское в качестве провинций. Однако иногда власть старшего города над пригородами претерпевала изменения; при равенстве силы старшего города и пригорода одна земля делилась на две самостоятельные (пример - выделение Псковской земли). Если сила пригорода перевешивала, то он становился главным городом, а старший - пригородом (пример - перенесение власти из Ростова в Суздаль и затем во Владимир). К такому результату вела не столько потеря материальной силы старшим городом, сколько потеря им права старшинства; он терял это право, если отказывался защищать пригороды: так, владимирцы считают себя вправе не подчиняться Ростову, когда он не хотел защищать землю от насилия князей Ростиславичей; тогда ростовцы, по мнению владимирцев, сделались "мнимыми старейшинами". К тому же результату вело и то обстоятельство, если в пригороде возникала религиозная святыня, превосходившая своим значением святыню старшего города (победу владимирцев над ростовцами летописец объясняет влиянием "чюдной Матери Божией Володимерской"). Летописец так заключает свой рассказ о борьбе пригорода Владимира со старшим городом Ростовом: "Извека повелось правило: на чем старшие города положат, тому должны повиноваться и пригороды, но здесь старыйтород Ростов и Суздаль, и все бояре, стремясь свою правду поставить, не хотели сотворить правды Божией, и сказали: как нам любо, так и сделаем; Владимир наш пригород. Как в евангелии сказано, что Господь утаил (откровение) от премудрых и разумных и открыл его младенцам; так и здесь: не умели исправить правду Божию ростовцы и суздальцы, давние, выдающие себя за старейшин, а новые люди, меньшие - володимерцы, уразумевши, взялись за правду крепко". Таким образом, летописец, стоящий за интересы пригорода, не отрицает нимало в принципе власти старших городов, а только полагает, что в данном случае своими проступками старшие города потеряли свое достоинство старейшинства. Мнение о том, что отношения старшего города к пригородам определялись только пропорцией сил того и других (без всяких правомерных оснований), не может быть принято. На отношениях старшего города к пригородам и пригородив к волостям основывается весь древний изначальный государственный строй, который, не завися от междукняжееких отношений, во многом определяет последние.

Б. НАСЕЛЕНИЕ

Население государства может состоять или из различных этнографических групп, или из одной нации и в любо" случае состоит из разных общественных союзов (классов, сословий).

1. Этнографический состав населения русских государств.

Русская нация не есть явление доисторическое; история в своем начале застает разрозненные славянские (и финские) племена, ещё не состоявшие между собой нив каком национальном единстве. Славянские племена, составившие основу русской нации, различались в этнографическом, правовом и культурном отношениях и большей частью относились враждебно друг к другу (первонач. лет.); некоторые из них были западного происхождения (радимичи и вятичи - "от ляхов"); карпатские хорваты. Каждая из древнерусских земель заключала в себе или целое племя, или часть его. Племя кривичей разделилось на две самостоятельные (враждебные) земли: Полоцкую и Смоленскую, и, кроме того, значительная часть этого племени вошла в состав Новгородской земли. Племя вятичей не сложилось ни в какую самостоятельную политическую форму, которая едва зарождалась было в эпоху Владимира Мономаха (когда у них был князь Ходота), но тотчас же исчезла; племя вятичей было поглощено Черниговской и Рязанской землями. Племя дреговичей было поделено между Киевской, Черниговской и Полоцкой землями(си. Ипат. лет. под 1116,1149 гг., Лавр, под 1097 г.). Нечто подобное случилось и с древлянами, имя которых удержалось в смысле географическом, как название части Киевской земли, а племенная группа древлян слилась с населением Киевской земли, я связи с чем не образовалось, так сказать, киевской нации.

Сознание единства русской нации образуется в X и XI вв. и выражается в XI и ХII вв. в памятниках законодательных (Русская Правда) и литературных: первоначальная летопись употребляет термин "Русская земля" то в смысле южнорусских земель, то в значении целой нации; Слово о полку Игореве противопоставляет ясное сознание единства русской нации государственной раздробленности княжений и их междоусобной борьбе (см. ниже "Начала государственного объединения всех русских земель").

Главнейшими основаниями национальной связи были: сходство языка восточных славян, единство религии (со времени принятия христианства греческого исповедания) и общность политической судьбы единство княжеского рода, общие военные предприятия против Византии я восточных варваров).

Но сознание национального единства ив XII в. не было полным и всеобщим: Русской землей специально называлась Южная Русь (в частности, Киевская земля) в противоположность Северной и Западной*.

______________________

* См. доп. Д.

______________________

Этнографические элементы, вошедшие в состав русской национальности. Главнейшим (по численности и значению) является элемент славянский. Инородческие и иноземные элементы вошли в русскую нацию двояким образом:

а) Посредством иммиграции иноземцев в русские земли с двух сторон: с запада - варягов, с востока - тюрков. Те и другие явились или в качестве вспомогательных военных отрядов, или в качестве гостей (торговцев); затем они частично оставались при дворе князей (дружинниками), или правителями областей, или частными жителями городов. "И по тем городам (в Новгороде, Изборске, Белоозере, Полоцке и Ростове) суть находници варязи; а перыяш насельшщи в Новгороде словене, Полотьске - кривичи" и т.д. (первонач. лет.; ср. о варягах и колбягах. Рус. Пр. Ак. сп., ст. 9 и 10). Преувеличенное значение западноевропейского, (варяжского) элемента в истории русского государства и права исключается тем, что варяжский элемент ассимилировался уже в XI в. В то время, когда северными славянскими племенами владели варяги, южными владели хазары, которые оставили следы шоего влияния в титуле Киевского князя ("каган" - в слове Илариона), в наименованиях многих селений около Киева и пр. Их сменили в X в. печенеги (по летописи, в 968 г.), которые под разными наименованиями проникали в состав городского населения; замиренные тюркские племена (черные клобуки) составили сплошное военное население степных окраин Киевской и Черниговской земель (с Переяславской). За печенегами явились (в XI в.) половцы, внедряясь частью насильственно, частью мирным путем в состав населения южнорусских земель (о том свидетельствуют названия многих поселений в Южной Руси). Явившиеся вслед за тем татарское влияние будет оценено (а вместе с тем и вообще монгольское влияниена русское государство и национальность) ниже.

б) Посредством колонизации славян в других странах, начавшейся с древнейших времен, Новгородская земля выдвинула свои колонии в доисторическое время в чудские (северофинские) страны (Белозерск - среди Веси, Ростов - среди Мери); Полоцкая-Кривская земля по Западной Двине и Неману имела колонии среди латышей и литвы; Северская, Черниговская и Киевская земли - в степях тюрко-татарских, через Дон до Кубани (Тмутаракань). Особенная способность русского народа к ассимиляции инородцев общепризнана.

2. Социальный состав населения (классы общества). Связь этнографического состава населения с социальным. Разноплеменное происхождение классов общества замечается и в русской нации, но лишь в слабой степени; варяжские дружины составили служилый класс; гости, т.е. западные и восточные чужеземцы, - городской класс. "Ти суть людье Нооугородьци от рода варяжьска, преже бо беша Словени", - говорит первоначальная летопись о населении городов. В Русской Правде заменяется слово "горожанин" словом "русин", слово "селянин" словом "славянин" (см. прим. 4 к Кар. сп. Русск. Пр.). Однако восточные славяне имели и своих старейшин и свое городское население уже со времен доисторических.

Три класса (но не сословия) древней Руси. Общество каждой из древнерусских земель состоит из трех классов, которые отнюдь не могут быть названы сословиями в западноевропейском средневековом смысле. Эти классы - бояре, горожане и смерды. "Боярин боярина плениша, смерд - смерда, град - града", - говорит летопись об одном случае военного похода.

а) Бояре. Класс бояр образуется из двух элементов: во-первых, из лучших людей среди жителей земли, а во-вторых - из высших членов княжеского двора - дружинников.

Лучшие люди правильно (хотя и искусственно) называются земскими боярами (в противоположность боярам княжеским). Летопись именует их и другими терминами; а именно: "нарочитии люди", "старейшины градские" и "людские". Ольга говорит древлянам: "если вы просите меня действительно (замуж за своего князя), то пришлите мужей нарочитых. Древляне избрали лучших мужей, которые держали (управляли) Деревскую землю" (первонач. лет.). По взятии главного города древлян Ольга "старейшин града взяла в плен, а прочих людей одних перебила, а других отдала в рабство своим мужам". Что здесь, и впоследствии при Владимире Св., "старцами" или "старейшинами" называются лучшие земские люди (бояре) доказывается тем, что летописец словом "старци" переводит латинский термин "sena-tores": "взорен бывает во вратех муж ея (доброй жены), внегда аще сядеть на сонмищи с старци и с жители земли", что в латинском тексте Библии выражается так: "Nobilis in portis vir ejus, quando sederit cum senatoribus terrae". To же самое ясно открывается из того, что летописец иногда означает словом "старци" всех членов княжеской думы (т.е. бояре по преимуществу); когда Владимир ввел смертную казнь вместо виры, то против этого нововведения стали возражать епископы и старцы (лет. под 996 г.); равным образом словом бояре означаются как бояре-дружинники, так и старцы: по возвращении посланных для ознакомления с разными религиями Владимир созвал "боляры своя и старци"; выслушав донесение послов, "отвещавше боляре, рекше: аще бы лих закон гречьский, то не бы баба твоя прияла Ольга". Не может быть никакого сомнения в том, что восточные славяне издревле (независимо от пришлых княжеских дворян) имели такой же класс лучших людей, который у западных славян именуется majores natu, seniores, кметы и другими терминами. Этот класс везде образуется из людей высших по родовому старшинству (происхождению, отчего члены его и называются старейшинами), по власти в своем обществе (члены его "держат землю") и, наконец, по высшей экономической состоятельности (термин "лучшие люди" означает людей более богатых).

Этот класс до XI в. ясно отличается от бояр княжеских, т.е. высших членов княжеского двора. Владимир св. созывал на пиры "боляр своих, посадников и старейшин по всем городам" (лет. под 996 г.); в своем киевском дворце он угощал "боляр, гридей, сотских, десятских и нарочитых мужей" (там же). Когда в В. Новгороде при Ярославе новгородцы перебили варягов княжеских, то князь отомстил им избиением их "нарочитых мужей" (лет. под 1015 г.). Затем, когда после поражения Ярослава этот князь опять прибежал в Новгород и собирался бежать за море, то сами новгородцы остановили его и решили продолжать борьбу за него собственными средствами; для этого они назначили налог на военные издержки, а именно: "от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18". Конечно, они собирали этот налог не от княжеских бояр, на что и права не имели; кроме того, Ярослав прибежал в Новгород с четырьмя мужами, а бояре его остались в Киеве, где король Болеслав "взял именье и бояр Ярославлих" (там же). Вообще в Новгороде княжеские дружинники никогда не могли сделаться местными боярами; впоследствии им запрещено было приобретать недвижимое имущество на новгородской территории, а между тем Новгород не был лишен боярского класса (в новгородском сенате считалось до 300 бояр); все новгородские бояре суть земские бояре. Кроме людей, управлявших общинами, в этот класс вошли и туземные князья (управлявшие целыми землями), лишенные своих владений Рюриковичами (в договорах русских с греками термины "князья" и "бояре" употребляются как одинаковые: "послании от Игоря... и всякоя княжья... А великий князь русский и боляре его да посылают в греки"...).

Бояре-дружинники. Слово "дружина" не означает какого-либо определенного класса общества; этим термином в летописях называется иногда весь народ: кн. Ярослав, избивший лучших новгородцев, но затем получивший известие го Киева о пагубных замыслах Святополка, собрал остаток новгородцев и сказал: "О люба моя дружина, юже вчера избих, а ныне быша надобе" (первонач. лет. под 1015 г.); иногда так называется народное ополчение, стоящее рядом с княжеской дружиной; когда в 1043 г. ладьи, на которых плыло русское войско в Византию, были разбиты бурей, то 6000 воинов (ополчения) было выброшено на берег; корабль же, на котором была княжеская дружина, уцелел. Выброшенные воины не хотели продолжать путь в Грецию и решились возвратиться в Русь; но никто "из княжей дружины" не соглашался вести их, кроме тысяцкого Вышаты, который сказал: "Аз пойду с ними, аще жив буду, то с ними, аще погыну, то с дружиною" (Лавр. лет.). Далее дружиною называется товарищество, основанное на договоре, например, общество, обязавшееся круговой порукой по уплате виры (Рус. пр. Кар., 4). Преимуществе но дружиной именуется общество, составившееся искусственно, в народном южнорусском говоре поговорка "сбор-дружина" означает собрание разнокачественных предметов.

Специально дружиной называется двор князя: "се дружина у тебя отъня и вой", - говорили дружинники св. кн. Бориса, поощряя его занять киевский стол (первонач. лет., 1015 г.). Двор состоял из различных племенных элементов: первоначально он "составлялся по большей части из пришельцев, как чужеземцев, так и жителей других русских земель, а именно из варягов, угров, тюрков и т.д. В 980 г. советник князя Яропояка, отговаривавший его следовать предательскому плану Блуда, был Варяжко; когда же Ярополк не послушал и поехал к Владимиру, то был убит двумя слугами Владимира - варягами. Владимир избрал из варягов (с которыми прибыл для борьбы с Ярополком) мужей добрых, смышленых и храбрых и раздал им города (первонач. лет., 980 г.). В дружине князя Бориса был любимый его отрок Георгий, родом угрин (мадьяр); в дружине Святополка исполнителями убийства Бориса было два варяга и между остальными - Ляшко. Повар князя Глеба, зарезавший мученика, был Торчин. Восточные элементы встречаются в княжеских дворах и в довольно позднее время: одним из главных убийц князя Андрея Боголюбского был его ключник Ясин (см. в договорах Олега и Игоря имена послов). Но вообще с XI в. преобладающим элементом в княжих дворах становится туземный - славянский.

Столь же разнообразны и сословные элементы двора. Вообще члены двора - это слуги князя и в качестве слуг лица не совсем полноправные, ибо служба только тогда не вела к холопству, когда это именно было оговорено в договоре (Рус. Пр. Кар., 121), что в действительности совершалось редко (там же, 77). Но служба князю, который был не только частным лицом, но и правителем государства, давала возможность слуге получать сразу высокое положение в обществе: из приведенного выше примера видно, что только что прибывшие варяги делаются правителями областей.

Весь двор, по правам членов его, делится на дружину старшую и младшую. Первая состоит из людей не только свободных, но и занимающих высшее положение в государстве (думе князя, в военном и местном управлении). Общим названием их первоначально было - огнищане, к положению которых приравнивались княжеские тиуны, подъездные и конюшие (Рус. Пр. Ак,, 19,20,21); впоследствии за ними утвердилось название княжих мужей (Р. Пр. Кар., 3); но в то же время они именовались и боярами (первонач. лет. под 983,997 гг. и др.); это последнее название утвердилось окончательно после слияния земских бояр с дружинными. Младшая дружина состояла из низшей дворовой и государственной службы; древнее общее наименование ее гридь (гридница - домъ, комната) заменилось другими: "отроки", "детские", "пасынки". Исполняя во дворе низшие службы (ключников, конюхов и т.п.), они в то же время составляли военный полк князя."Имею своих отроков 800, которые могут стать против половцев", - говорил киевский князь Святополк (Лавр, лет., 1093 г.). Все эти лица были или несвободные, или полусвободные, хотя и младшие члены боярских фамилий обыкновенно начинали службу с тех же низших дворовых должностей, что служило заменой и школьного образования. Как в физическом возрасте отрок становится постепенно мужем, так юридически росли права "отроков", пока они не становились "мужами" (боярами), - разумеется, не все. Отсюда и наполнялась главным образом княжая старшая дружина; слово "огнищанин" в памятниках западнославянских толкуется как вольноотпущенный. Средством возвышения из младшей дружины в старшую были военная служба и гражданское управление волостями; волости менее богатые и важные иногда поручались низшим дружинникам: кн. Святослав Черниговский говорил (жалуясь на кн. Изяслава): "я получил Чернигов с 7 пустыми городами: Моравийском, Любечем, Оргощем, Всеволожем, - ив тех сидят псари да половцы, а всю (прочую) волость Черниговскую Изяслав собою держит" (Ипат. лет.).

Кроме княжеской дружины, были дружины (дворы) боярские, члены которых также вошли в состав высшего класса: при кн. Игоре его дружинники завидуют большему богатству "отроков Свенельда" - боярина (первонач. лет., 945 г.). При кн. Изяславе киевский боярин Иоанн, сын которого постригся в Печерском монастыре, обижен тем, что князь не заступился за него и "поим отрокы многы, яде на святое стадо", извлек сына из монастыря (Памяти, изд. Яковлевым, стр. XVI). Симон Варяг прибыл на службу к киевскому князю с 3000 дворян. При Владимире Мономахе сын его Георгий Симонович, управлявший Суздальской землей, решив оковать гроб св. Феодосия, послал в Киев с серебром и золотом "единого от бояр своих, сущих под ним, именем Василия", который был крайне недоволен опасным поручением, но "неволею емлется в путь" (там же, стр. CXV). Владимир Мономах совещался с дружиной боярина Ратибора (лет. под 1095 г.). В Новгороде Семен Емин с 400 своих "ротников" (связанных с ним ротой - договором) лишает должности посадника и тысяцкого. "Благоплеменный вельможа" киевский Радион Несторович перешел на службу к московскому князю со своим двором, в котором было до 1700 чел., в том числе "княжата" и дети боярские.

Из двух элементов - дружинного (служилого) и земского - составляется (с XI в.) один боярский класс, когда дружинники, осев, сделались местными землевладельцами, а земские бояре через дворовые службы перешли в класс княжих мужей. Тогда уже уничтожается разница княжих бояр и старейшин; отдельное наименование "старци" уже не встречается в XI в.; дружинные наименования переходят и на земские классы; так, в В. Новгороде, где дружинный элемент имел наименьшее значение в составе боярского класса, в названиях последнего до XIII в. уцелели термины: огнищане, гридь (Новг. 4-я лет., 1234 г.); то же и в Суздальской земле (см. ниже). Само собой разумеется, что княжие дворы, продолжая существовать, приготовляли новые служилые элементы, постепенно вливавшиеся опять в земское боярство. Слово "дворяне" (взамен "дружина" или "гридь") появляется уже в XII в.: "горожане же боголюбстии и дворяне раз-грабиша дом княжь" (Ипат. лет., 1175 г.). У нас не установилось немецкого различия Dienst-Adel и просто Add.

После окончательного образования этого класса в нем замечаются некоторые черты, отличающие его от прочих классов; выше приведено место летописи, в котором перечислены три класса общества; в 1176 г. суздальцы (граждане и народ), оправдываясь перед кн. Михаилом Юрьевичем, говорили: "Мы, княже, на полку том со Мстиславом (соперником Михаила) не были, но были с ним боляре" (Лавр. лет.). В В. Новгороде, где боярский класс не имел преобладающего значения, были случаи открытой вражды между боярской партией и народом: "И бысть в вятших совет зол, яко побити меншии" (Новг. 1 -я лет., под 1255 г.).

Тем не менее боярство Древней Руси не имело ни сословной корпоративности, ни сословных привилегий. Образованию корпоративности мешал земский характер древних русских государств. Каждая община (город, волость и даже село) имела своих бояр (а также средних и меньших людей); в Новгородской земле были бояре Водские, Рузские, Новоторжские, Лужские, Ижорские, Двинские (Костомаров. "Северорус. народопр.", стр. 28). Собственно новгородские бояре распределяются по концам города, с которыми делят свои интересы. В Киевской земле были свои "вышегородские болярцы" (Лавр. лет. под 1015 г.). Впоследствии (в литовско-русскую эпоху "боярами" в селах назывался высший класс прикрепленных крестьян. Таким образом, земское распределение классов препятствовало образованию корпоративности. Этому не противоречит то, что собственно боярами (т. ё. такими, достоинство которых было признано в целом тогдашнем государстве - земле) были лишь бояре старшего города: так, при борьбе пригорода Владимира с Ростовом действия бояр и ростовцев отождествляются и противопоставляются действиям владимирцев как людей меньших, населения не боярского. В 1177 г. "привели (себе на княжение) ростовцы и бояре Мстислава Ростиславича из Новгорода... Он, приехав в Ростов, совокупил ростовцев и бояр, гридьбу и пасынков, и всю дружину", а соперник его - Всеволод, которого пригласили владимирцы, "выехал против него с владимирцами, и с дружиною своею и с теми немногими (местными) боярами, которые осталися у него". Не желая решать дело оружием, Всеволод попробовал войти в соглашение с Мстиславом, т.е. разделить с ним власть таким образом: "Брат, тебя привела старейшая дружина, и ты поезжай в Ростов... тебя ростовцы привели и бояре, а меня с братом Бог привел и владимирцы". Но Мстислав, послушав ростовцев и бояр, отказался от такой сделки. В битве одолел Всеволод; тогда "ростовцев и бояр всех повязали... и села боярские взяли". Между тем в то же время и во Владимире и в Суздале были свои бояре (см. Лавр. лет. под 1177 г.). Из этих примеров видно, что: а) сословное значение бояр определяется значением общины; б) все население старшей общины признается боярским (высшим) по отношению к населению младших городов;в) эти последние, однако, имеют своих бояр. Образованию сословной корпоративности препятствовали также и способы вступления в класс бояр, практиковавшиеся тогда. Боярином становился тот, кто занимал высшее место на службе (княжеской или земской) и приобретал более или менее богатое имущество: когда русский богатырь - сын кожевника - победил печенежского богатыря, то князь Владимир Св. "великим мужем створи того и отца его" (первонач. лет., 992 г.). Даже в Галиции (стране наиболее боярской) лучшими боярами были "сын попов" и "сын смердий". Вообще личные качества при возвышении в обществе преобладали в древних славянских обществах награждением и наследственностью: "Armis patentiores, fide meliores, militia fortiores et divitis eminentiores - his urbes et populum ad regendum commitas" - увещевает старец молодого чешского князя (Jire'cek. Das Recht in Bohm. und Mafar., II, 31). Рождение влияло на присвоение боярства лишь фактически, т.е. сыну боярина было легче достигнуть боярства. Поэтому фамильных прозваний Древняя Русь не знала; летопись сообщает нам лишь имена, иногда отчества бояр (Добрыня, Иван Творимирич и др.). Этому не противоречит существование класса детей боярских, упоминаемого в первый раз под 1259 г. в В. Новгороде, где они составляли часть народного ополчения; дети боярские - это потомки бояр, не имеющие, однако, боярского звания (не бояре); это наследники измельчавших боярских имуществ.

При отсутствии корпоративности класс бояр не мог пользоваться какими-либо привилегиями (исключительными правами). Правда, в сфере яичных прав огнищане (или княжие мужи) ограждаются двойной вирой при убийстве (Рус. Пр. Ак., 18, 21; Кар., 1 и 3) и высшей продажей "за муку" (там же, Ак,, 32, 31 и Кар. 90,80), но это относится именно к княжим мужам и объясняется их личными отношениями к князю: частное вознаграждение потерпевшему за муку совершенно одинаково как для смердов, так и для бояр: 1 гривна. В сфере прав имущественных памятники приписывают боярам право владения селами (земельным имуществом), как бы принадлежащее им по преимуществу: в летописях всегда речь идет только о селах боярских и церковных (в 1156г.бояре,последовавшиеза князем Изяславом на Волынь, лишились своих сея в Киевской земле; в 1177 г. в Суздальской земле владимирцы, победив ростовцев, забрали "села болярская"; тогда же и там же рязанский князь Глеб "села пожже боярския"). Следы отождествления боярства с землевладением встречаются и в Русском Праве, где упоминается о сельском населении только княжеском и боярском (Рус. Пр. Кар., 11). Но другие указания памятников не оставляют сомнения, что право землевладения принадлежало не только средним людям - горожанам (см. Новг. Судн. гр., ст. 17), но и низшему классу (см. ниже). Выщеприведенные свидетельства указывают только, что фактически землевладение принадлежало боярам более, чем лицам других классов.

В сфере прав наследства боярая приписывают привилегию передавать наследство дочерям при неимении сыновей (Рус. Пр. Кар., 103 и 104), но такое право простирается не только на бояр, но и на всех свободных "людей", кроме смердов (см. ист. права наследства).

б) Горожане - "Люди градские" - этими названиями обозначается иногда все свободное население (кроме бояр), так как такое население сосредоточивалось преимущественно в городах (свободных общинах). Поэтому они иначе называются "люди" и "мужи". Они не составляют целого класса, занятого одной какой-либо профессией. В составе их различаются гости, что означало прежде чужестранных торговцев. Мнение (в частности, Погодина) о том, что главная масса населения свободных городских общин составилась из пришельцев - варягов, не может быть принято: при Владимире его наемное войско - варяги - требует выкупа с Киева как города завоеванного; в Новгороде граждане избивают варягов. Слова Дитмара о том, что население Киева "составилось главным образом из беглых рабов, стекавшихся сюда со всех сторон, в особенности из проворных данов (норманнов)", заключает в себе сильное преувеличение. Высший разряд - гости - составился, несомненно, из иностранцев (см. иноземные имена послов и гостей в договоре Игоря с греками); они, подобно дружинникам, находились в теснейшей служебной зависимости от князя, который их посылал в посольство к гостьбу (см. там же), но скоро ассимилировались с господствующим славянским населением городов. После этого они ничем не отличаются от второго разряда - купцов, которые пользуются, наравне с боярами, правом государственной службы (участвуютв военных походах, посольствах и в делах управления и суда) и правом землевладения (Новг. Судн. гр., ст. 17 и 18). Однако они отличаются от бояр именно тем, что только бояре участвуют в думе. В Новгороде переходным классом от бояр к купцам были житьи люди - термин, который в широком смысле включает и купцов (там же, 17, 6,10).

В В. Новгороде купцы составляли корпорации - сотни: "А купец пойдет в свое сто, а смерд потянет на свой потуг (или погост)". Сверх того, там же была особенная корпорация потомственных ("пошлых") купцов: "А не вложится кто в купечество Иванекое (в корпорацию "церкви св. Иоанна), ино то не пошлый купец" (Уст. кн. гр. Всеволода, 1135 г.).

Низший разряд городских обывателей именуется черными городскими людьми или молодшими.

Вообще городские жители не составляли среднего, или мещанского класса, и вступление в их среду было открыто для всех свободных лиц.

Все городские люди, взятые в совокупности, отличаются от сельских обывателей тем, что не платят дани (см. Уст. гр. Смол. кн. Ростислава, прим. 40).

Противоположность городских жителей (главной общины)классу сельских смердов раскрывается из псковской истории о смердьей грамоте 1485-1486 гг. (см. Псков. 1-ю и 2-ю лет.); тогда было составлено новое уложение о том, какие дани должны платить смерды великому князю и какие - городу Пскову, причем Псков, очевидно, был сильно обижен, а положение смердов облегчено. В составлении такой грамоты были обвинены и некоторые посадники, которые убежали к великому князю; вече выдало на них "мертвые грамоты", т.е. заочный приговор к смертной казни, нов деле замешаны были и сами смерды; некоторые из них были арестованы и казнены. Великий князь разгневался и потребовал освобождения прочих арестованных смердов и оправдания посадников. Остальные посадники, бояре и житьи люди хотели исполнить волю великого князя, а "чернии люди мелодии всего того не восхотеша". Здесь черные люди Пскова решительно стоят против интересов смердов (крестьян)*.

______________________

* Реформа, вызвавшая смуту, очевидно, касалась не частновладельческих крестьян, а государственных; в противном случае положение партий на псковском вече было бы обратное: обиженные бояре не ссорились бы с черными людьми, которые действуют в их интересах. Инвентарные положения, отнесенные к XV в., маловероятны. Обиженные, приходившие во Псков с жалобами, конечно, не землевладельцы, а те правители, которые обычно пользовались данями за свою службу.

______________________

в) Смерды. Название это хотя и употребляется иногда в широком смысле (охватывая все население, кроме духовенства и бояр, - см. Рус. Пр. Ак., ст. 31 и 32), но в узком смысле под смердами разумеются сельские жители ("боярин боярина плениша, смерд - смерда, градъ - града" - Ипат. лет. 1 221 г.); купец тянет к сотне городской, смерд - в погост, т.е. сельскую общину). Термин "сельские люди" встречается лишь в церковном уставе Ярослава (довольно поздней редакции): за бесчестье жен "городских людей 3 гривны серебра..., а сельских людей за сором гривна серебра". Этот термин и не мог быть в употреблении в древнейшее время; тогда селом называлось только частновладельческое имение: "не имей себе двора близ княжа двора; не держи села близ княжа села; тиун бо его яко огнь трепетицею накладенъ, а рядовичи его яко искры" (Слово Даниила Заточника; Рус. Пр. Ак., ст. 22). Древнейшие наименования сельской общины - "весь" и "мир".

Класс сельских людей состоит из людей свободных, прикрепленных и несвободных.

Свободные сельские жители, несомненно, существуют с древнейших времен. Русская Правда приписывает смерду личные права (за мучение смерда без слова князя полагается за обиду 3 гривны - Ак., ст. 31), права на вещи (Ак., 25) и права наследства (Кар., 103)*. То же подтверждают летописи: "А сего чему не промыслите, говорил Владимир Мономах союзникам, оже то начнет орати смерд, и приехав половчин, ударит и стрелою, а лошадь его поймет, а в село его ехав, иметь жену его и дети его и все его именье? (Лавр, лет., 1 103 г.).

______________________

* Русская Правда (Кар., 42 и 43) говорит: "Таковы уроки смердам (преступникам), которые платят князю продажу, но если татями окажутся холопы... то их князь продажею не казнит".

______________________

Хотя те же памятники (Русская Правда и летописи) содержат в себе и указания на бесправное положение смердов, такие указания относятся к смердам в теснейшем смысле, т.е. прикрепленным.

Свободное население сел жило или на общинных землях, или на частновладельческих. Но в княжествах, при тогдашнем смешении частного права с государственным, положение тех и других уравнивалось: общинные земли считались государственными, и смерды, населявшие их, были смердами князя. Ян, воевода Святослава, спрашивал о волхвах, производивших беспорядки в Ярославской и Белозерской землях: "Чья еста смерда?" и потребовал их выдачи на том основании, "яко смерда еста моего князя" (Лавр. лет. под 1071 г.)*. В Новгородской и Псковской землях смерды, жившие на общинных землях (тянувшие к погосту), считались смердами государственными: они обязаны податями и повинностями в пользу Новгорода или Пскова (см. договор новгородцев с Казимиром, ст.21). Городское правительство (вече) защищало их в случае претеснений со стороны князя (см. ниже обвинение кн. Всеволода в 1136 г. в том, что он не бережет смердов). Наоборот, если князь обращал в свою пользу дани и повинности смердов, то город вступал с ним в борьбу (см. выше о борьбе Пскова с великим князем в 1486 г.).

________________________

* Этому выражению нельзя придать Другое значение; например, нельзя толковать его в смысле подсудности территориальной (подданства); воеводе, посланному князем взимать дань, должно быть хорошо известно, что область, куда он послан, есть территория его князя. Подсудность же личная (определяемая правилом: "половника не судить без государя") могла быть неизвестна в данном случае.

________________________

Свободные смерды, жившие на землях частновладельческих, назывались (по Псковской Судной грамоте) изорниками, исполовниками или четниками, смотря по тому, что занимали: пахотную землю, огород или рыбную ловлю; изорник (от слова "орать" - пахать) брал полевой участок, уплачивал хозяину 1/4 урожая; исполовник или огородник платил 1/2 дохода; кочетник, или четник, нанимал исад (рыболовный участок). Срок найма был одногодичный, общий - на Филиппово заговенье, 14 ноября (Пек. Судн. гр., ст.42). В тот год, когда крестьянин отходит, он уплачивает владельцу не 1/4, а 1/2 урожая (ст. 63)*. Наемщик обыкновенно брал у хозяина покруту в виде денег, хлеба или орудий производства, а при отказе обязан был ее возвратить (Пек. судн. гр., ст. 51 и 76). Крестьянин имел право иска на своем землевладельце (там же, ст. 75,87).

________________________

* В.И. Сергеевич (Р. Юр. Древн. 1, 239), допуская буквальное понимание ст. 63, утверждает, что владелец даже тогда, когда сам отказывал изорнику, получает половину всего собственного имущества изорника; но при этом остается необъясненной четверть, которую терял владелец (по ст. 42), если отказывал крестьянину не в срок. Наименование огородников "исполовниками" указывает, что изорник платил не 1/2, а 1/4 урожая, как и рыболов ("четник"). Откуда бы могло возникнуть право землевладельца на половину собственного имущества изорника?

________________________

Но вообще и положение даже свободных крестьян (государственных и частновладельческих) было далеко от гражданского полноправия и они легко могли перейти в состояние прикрепленных.

Прикрепление могло быть временное или постоянное. Временное прикрепление есть релейное закушичество Русской Правды, которое образуется из долгового обязательства смерда землевладельцу; при нем. смерд сохраняет права личные (Рус. Пр. Кар., 73), имущественное право иска на господина (там же, 70,72), но за бегство и за преступление обращается в холопа (там же, 70, 75). Постоянное прикрепление может образоваться путем давности ("старые изориики") - Пек. суда, гр., ст. 75. Прикрепленный "е имеет права иска на господина наравне с холопом (догов, новгор. с Казим., ст, 20); он подлежит суду своего господина: "половника без господаря (хозяина) твоим (княжеским) судиям не судати" (там же, прим. 1.9). Такие прикрепленные смерды были многочисленны в древнейшее время: Русская Правда уравнивает штраф за убийство холопа и смерда (Ак. 23, Кар. 13).

Несвободное сельское население состояло из поселенных рабов - челяди. Но институт холопства, как частный, не принадлежит к вопросам государственного права.

В. ВЛАСТЬ

Общие черты государственного устройства всех русских земель

1. Происхождение и первоначальный характер государственной власти. Общественная власть первоначально образуется частным путем в кровнородственных обществах. Она сохраняет частно-правный характер в течение всего первого периода. Однако сознание общественной роли власти проявляется в самом начале истории. "Вся земля нашавелика и обидна, я наряда в ней нет; да пойдете княжить и володети нами", - говорили новгородские послы варяжским князьям. За властью признаются обязанности: кияне послали Святославу (в 968 г.), требуя его возвращения для защиты от печенегов "отчины своей"; они же требовали от Изяслава в 1067 г. продолжения борьбы с половцами. Из этих примеров видно, что "володенье" имеет двоякую цель: частный интерес владеющих общественный интерес подданных (оба элемента пока неразличимы в продолжение всего первого периода),

2. Формы верховной власти тройственны. Нормальный порядок решения государственных дел уясняется из следующих мест летописи: в 987 г. созвал Владимир своих бояр и старцев градских и, рассказав им о том, что говорили ему миссионеры разных религий о преимуществах каждой из них, "рече: да что ума придаете? Что отвещаете? И реша бояре и старци... послав испытай... како служат Богу. И бысть люба речь князю и всем людям" В 1096 г. "Свя-тополк и Володимер посласта к Олгови, глаголюща сице: пойди Кыеву, да поряд положим о Русьстей земли пред епископы, и пред игумены, к пред мужи отец наших, и пред людми градьскими". Таким образом, в состав власти входят: князь, боярская дума и народное собрание (вече).

а) Княжеская власть

Происхождение княжеской власти доисторическое: она была и в родовых союзах (в народных свадебных обрядах князем и княгиней называются новобрачные - родоначальники будущего рода), и в общинных (у южных славян князем называется общинный старшина). В землях восточных славян княжеская власть существовала до прибытия Рюриковичей: "Кий княжаше в роде своем", т.е. в земле полян: "По сих братьи (Кия и его братьев) держати почаша род их княженье в Полях, а в Древлях свое (княжение), а Дреговичи - свое, а Словени - своев Новгороде; а другое в Полете". Другие неофициальные титулы власти - каган, царь, самодержец. Князь Даниил Галицкий в XIII в. присвоил себе титул короля.

Состав княжеской власти - родовой: власть принадлежит не лицу, а целому роду: "Славяне разделяются на разные роды (races), из которых один владел всеми во времена первобытные..." (Масуди). "Наши князи добри суть, иже распасяи суть Деревенъску землю", - говорили древляне Ольге.

Члены княжеского рода иногда соправительствуют без раздела власти: примером из мифических времен может служить соправительство Кия, Щека и Хорива; а из исторических - Аскольда и Дира. "Аз есмь роду княжа, и се есть сын Рюриков", - говорит Олег в доказательство своих прав и в опровержение права Аскольда и Дира на княжескую власть. Договор с греками заключают послы: от Игоря - Ивор, от сына его Святослава - Вуефаст, от княгини Ольги - Искусеви. Родовое соправительство есть явление глубокой древности*, впоследствии оно уступает место другому началу: члены княжеского рода делят между собой власть территориально (Рюрик, Синеус и Трувор; Святослав и его дети: Ярополк, Олег и Владимир). Этот последний порядок с конца X в. стал преобладать и создал так называемую удельную систему (разделение русских земель между детьми Владимира и потом Ярослава), но при распределении князей по целым землям единство власти княжеского рода нарушалось: в каждой земле возник род князей-соправителей (см., впрочем, ниже: "Начала государственных объединений").

_______________________

* Из времен более поздних (середина XII в.) отметим соправительство Вячеслава с племянниками Изяславом, а потом Ростиславом. В 1146 г. киевляне избрали князя Игоря Олеговичи и целовали крест: "оже под Игорем не льстити и под Святославом" (Плат, лет.), братом Игоря. И тот и другой - князья киевские.

_______________________

Из принадлежности власти целому роду следует, что опека и регенство не могли иметь применения в тогдашнем государственном праве, пока продолжается род (Олег и Ольга). Лица женского пола также участвуют в общей власти рода (Ольга).

Приобретете, передача и потеря княжеской власти. Приобретение княжеской власти совершается одновременно по наследованию и по избранию. Наследование здесь нужно понимать не в точном смысле: наследник получает власть не с момента смерти предшествующего князя; право на нее он приобретает с момента рождения, а действительное участие в ней - с момента совершеннолетия (Игорь при Олеге; Святослав при Ольге). Смерть предшественника открывает для другого князя лишь большую степень участия во власти.

Оба вида наследования - наследование по закону и по завещанию - действуют одновременно и в равной силе: "Умерило Рюрикови, предасткняженье свое Олгови, отрода ему суща, въдавъ ему сынъ свой на руце, Игоря, бысть бо детеск вельми". Но впоследствии наследование по обычаю (закону) берет перевес над волей завещателя; завещание Ярослава (1054 г.) сообразуется с порядком старшинства его детей: "Се поручаю в собе место столь старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу - Кыев; сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будетъ в мене место; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду - Переяславль". Между тем Ярослав любил больше других своих детей Всеволода и завещал ему: "Сыну мой... аще ти подаст Бог прияти власть стола моего (Киева) по братьи своей, съ правдою, а не съ насильем... да ляжеши, идеже аз лягу, у гроба моего, понеже люблю тя паче братьи твоее" (Лавр. лет. под 1093 г.). Завещание, противоречащее обычаю, не исполняется: Юрий Долгорукий завещал суздальский стол младшим детям, а наследовал старший Андрей.

Обычный порядок наследования столов следовал порядку старшинства членов рода: после смерти Владимира Св. (1015) самому любимому его сыну Борису говорит дружина: "Се дружина у тобе отьня и вой; пойди, сяди Кыеве на столе отни; он же рече: не буди ми възняти рукы на брата своего старейшего; аще и отец ми умре, то съ ми буди въ отца место". В 1093 г. "Володимер (Мономах, по смерти отца) начаразмышляти: аще сяду на столе отца своего, то имам рать съ Святополком взята, яко есть стол прежде от отца его был". Частое нарушение этого порядка в действительности не может опровергнуть его правомерности*.

_______________________

* Начиная с середины XII в. род князей Рюриковичей так размножился, что правильные счеты кровного старшинства сделались невозможными, а потому уже тогда начинается искусственное определение степени родства - "возложение старшинства", возвещение кого-либо по договору в старшие братья. Подобное явление и теперь общеупотребительно в больших сложных семьях русского народа.

_______________________

Избрание князя народом есть или самостоятельный или добавочный способ передачи власти; князь избирается при прекращении или отсутствии княжеского рода. Новгородцы избирают варяжских князей в 862 г.; они же просят себе князя у Святослава Киевского в 970 г., говоря: "если не пойдете к нам, то найдем князя себе". Затем избрание действует наряду с наследованием: власть нового князя освящается и укрепляется согласием народа, что было совершенно необходимо при постоянном участии населения в государственных делах: в 1015 г. "Святополк седе Кыеве по отци своем и съзва кыяны и нача даяти им именье". Обыкновенно наследственность и избрание совпадают и (до половины XII в.) не вступают в борьбу между собой. В одном и том же факте преемства можно видеть с полным правом и наследование, и избрание: когда в 1132 г. умер Мстислав Великий, сын Мономаха, и власть его перешла к брату Яропожу, то, как сказано в одной летописи (Ипатьевской), это произошло потому, что Мстислав "оставил княжение брату своему Ярополку" (т.е. завещал законному наследнику), а по словам другой летописи (Лаврентьевской), потому, что "людье кыяне послаша по нъ". Совпадение начал наследования и избрания в одинаковой мере присуще и древнегерманскому праву; оно дожило в московском праве до XVII в., а в польском - до конца XVI.

С середины XII в. такое мирное совпадение двух начал преемства нарушается во всех землях; при борьбе их фактически берет перевес начало избрания: в 1146 г. киевский князь Всеволод Ольгович желает передать власть своему брату Игорю и старается приобрести согласие киевлян, но киевляне приглашают Изяслава Мстиславича, говоря ему: "ты - наш князь, поезжай; а у Олеговичей (именно у Ольговичей) не хочем быть в наследстве". В 1175 г. владимирцы, обижаемые своими князьями, говорят: "Мы есмы волная князи прияли к собе..." (Ипат. лет.). Случаи избрания князей становятся во всех русских землях весьма частыми: в Киеве в 1146 г. (Игоря Ольговича и Изяслава Мстиславича), 1150 (того же Изяслава Мстиславича), 1154 (Ростислава Мстиславича), 1169 (Мстислава Изяславича) и т.д.; в Галиче в 1202 (кн. Игоревичей), 1208 (Даниила Романовича) и т.д.; в земле Смоленской в 1175 (Мстислава Ростиславича); в земле Суздальской в 1175 (Ростиславичей), 1176 (Михаила и Всеволода Юрьевичей); в земле Полоцкой в 1151 (Ростислава Глебовича), 1158 (Рогволода Борисовича).

Но начало избрания не вытесняет начала наследственности в принципе нигде, кроме Новгорода и Пскова.

Князь избирался не только всегда пожизненно (в принципе), но и с детьми, т.е. избрание нового князя каждый раз являлось как бы избранием новой династии с утверждением на будущее время наследственного преемства престола и признавалось как бы явлением случайным, вызванным временной нуждой. "Уведавше смерть княжю (Андрея Боголюбского), ростовци, и суждальци, ипереяславци, и вся дружина от мало до велика, и съехавшеся к городу Володимеру и реша: се ся уже тако створило, князь наш убиен, а детей у него не-туть, сынок его мал в Новегороде, а братья его в Руси; по кого хочем послати в своих князех?.. А хочем Ростиславичи Мьстислава и Ярополка... А крестьнаго целованья забывше", т.е. и после смерти Андрея Боголюбского не вспомнили своей присяги о выборе младших сыновей Юрия Долгорукого - братьев Андрея (Ипат. лет. под 1175 г.).

Кроме наследования и избрания, не было других правомерных способов приобретения княжеской власти. Добывание стола и договор между князьями не могут быть признаны таковыми, Добывание (узурпация) нуждается в оправдании или правом наследства, или правом избрания. В 1154 г. черниговский князь Изяслав Давыдовяч захватил Киев; против него шел Юрий Долгорукий, и вопрос о столе киевском должен былразрешиться силой. Но Юрий ссылался на свои права наследства: "Мне отчина Киев, аде тебе", а Изяслав послал к нему е такими словами: "Я не сам сель въ Киеве, посадили меня кияже". При вторичном захвате Киева тем же князем его собственный родич дает ему такой совет: "Если будешь за Днепром, то вся твоя правда будет". Договоры между князьями утверждают лишь один из вышеуказанных способов преемства. "Кождо да держить отчину свою", - решил Любечский съезд князей 1097 г. На съезде 1196 г. "вси князи выложиша Новгород в свободу: где им любо, туже собе князя поймают". Если князья договариваются между собой о захвате волости третьего князя без всяких оснований, то такой договор есть лишь одно из средств незаконной узурпации (добывания); например., когда двое Яроелавичей - Святослав и Всеволод - договорились отнять Киев у старшего - Изяслава, то, да словам летописца, это "въздвиже дьявол котору".

Символами приобретения власти было посаженне князя на стол народом. Сначала это было представление нового князя народу. В 1067 г. киевляне "поставили (Всеслава) посредине двора", где, вероятно, было возвышение, род трона. Потом подобный трон устраивался в "сенях" - галерее княжеского двора. В этих символах выразились оба способа приобретения княжеской власти: люди сажают князя на отцовском столе. Сказание о короновании Владимира Мономаха греческим епископом Неофитом, присланным от императора Алексея Комнина, и о получении из Византии регалий (шапки Мономаха, скипетра, диадемы и креста)", сложилось в начале XVI в. и не подтверждается нашими древними летописями.

Потеря княжеской власти. С избранием князя народом соединяется смещение князей, которое обычно предваряется выбором другого князя и имеет вид насильственного переворота (случай в Киеве в 1067 г. при смещении князя Изяслава и в 1146 г. при смещении Игоря Опьговича; а также в Полоцке в 1158 г., когда, желая сменить Ростислава, граждане прибегают" заговору и приглашают его на вече как бы для мирного обсуждения дела; но князя предупредили: "Не езди, князь, вече на тебя в городе, дружину твою избивают, а тебя хотят схватить"). При таких способах смещения веля народа не всегда приходила к осуществлению. Со смещением не соединялось право наказывать князей. Убийство Игоря Ольговича в Киеве есть следствие бунта, и он, как убитый невинно, причислен к лику святых. Убиение князей Игоревичей в Галиче в 1208 г. совершено мадьярами но наущению мятежных бояр.

Права княжеской власти. Княжеская власть есть необходимый элемент государственного устройства всех древнерусских земель:

"Почаша сами в собе володети; и не бе в них правды, и въста род на род, быша в них усобице, ивоеватипочаша сами на ся. Реша сами в себе: поимщем собе князя, иже бы володел нами и судил ао праву" (первонач. лет., 862 г.). Если и не признавать в этих словах исторического факта, то следует признать общее воззрение древних времен, выраженное летописцем. В 970 г. пришли в Киев люда новгородские прося князя себе и говоря: "Аще не пойдете к намъ, то налеземъ князя собе". Вообще в течений 400-летнего периода ни одна из русских земель (кроме малоизвестной по своему устройству - Вятки) не устраняла из состав а верховной власти княжеского элемента. Княжеская власть необходима для внутреннего наряда (управления и суда) как сила, уравновешивающая взаимное соперничество составных элементов государства, как кровных, так " территориальных. Мнение о том, что князья опирались на; младшяеторода в борьбе против старшихъ имеет ту справедливую сторону, что только княжеская власть уравновешивала интересы старших и младших городов. Такова же роль княжеской власти в борьбе классов и партий: "Всего же паче убогых не забывайте... и вдовьщю оправ дите сами, а не давайте сильным погубит человека" (Поучение Владимира. Могаэмаха.). В Новгороде и Пскове смерды находятся в специальной опеке князя; в 1136 г. новгородцы, смещая князя Всеволода, в числе обвинений против него на первое место поставили то, что он не заботился о смердах.

Княжеская власть необходима для внешней защиты государства. В 884 г. "иде Олегь на северяне, я победи северяны, и възложи на нъ дань легъжу, и не дасть им козаром дани платите, рек: аз им противен, а вам нечему". В 968 г. киевляне послали на Дунай к князю Святославу, говоря: "Едва нас не взяли печенеги... если не пойдешь и не оборонишь нас, то опять нас возьмут". В 1068 г. киевляне выступили съ своим князем Всеславом навстречу Болеславу Польскому; но, признав себя беззащитным, Всеслав ночью тайно от кияа бежал; тогда люди возвратились в Киев и на вечерешили: "зежегши градъ свой, уйдемъ въ греческую землю". Вообще неизбежность княжеской вяаст" видна из следующего случая: в 1140 F. Всеволод Киевский, желая наказать новгородцев, не давал им князя; "Не ходите в Новгород, - говорил он подручным князьям, - пусть себе сидят на своей воле без князя; где хотят, там, пускай себе ищут князя". Новгородцы оставались без князя десять месяцев. "По понятиям века, казалось невозможным сидеть без князя; особенно это было неудобно в то время: тут партии волновали город, там продовольствия не пускали... Новгородцы призвали себе из Суздальской земли Ростислава Юрьевича" (Костомаров. "Севернорусек. народопр.", т. I, стр. 67) Постоянная борьба всех земель против своих князей означает не борьбу против княжеской власти, а стремление отыскать наилучшего князя.

Первоначальная неограниченность княжеской власти возникла из прежних родовых оснований власти, а потом из. тождества интересов и воли князей и народа, который мог избрать себе наилучшего князя и сместить неудачного. Такая патриархальная неограниченность не имеет ничего общего с позднейшим западноевропейским абсолютизмом. Уже тогда люди книжные учили: "Яко Бог дает власть, ему же хощеть, поставляет бо царя и князя Вышний... понето есь глава земли" (Лавр. лет. под 1177 г.). Князю вручается вся полнота верховной власти: "Приидите володеть и княжить нами", - говорил славянские послы варяжским князьям.

В языческую эпоху князю принадлежала власть религиозная: "И нача княжити Володимер в Киеве един, и постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна... и Хърса, Дажьбога, и Стрибога, и Симарьглаи Мокошь... Володимер жепосади Добрыню, уя своего, в Новегороде; и пришед Добрыня Ноугороду, постави кумира над рекою Волховом, и жряху ему людье ноугородстии аки богу" (первонач. лет. под 980 г.). В христианские времена князь является покровителем церкви, участвуя во всех ее главнейших действиях; так, крещение Руси совершено по следующему распоряжению князя: "Аще не обрящеться кто реце (в реке), богат ли, убог, или нищ, или работник, противен мне да будет". Вообще о крещении Руси при Владимире Иларион говорит: "И не бысть ни единого же противящегося благочестному его повелению; да аще кто и не любовью, но страхом повелевшего крещахуся". Князь участвует в решении вопросов о внешней церковной жизни: в 1164 г. Леон, епископ Суздальский, начал учить в Суздале, что не следует есть мяса в господские праздники, "и бысть тяжа про то велика пред благоверным князем Андреем" (Лавр, лет.). Князю принадлежало право участия в назначении лиц духовных: Владимир "помышли создати церковь Пресв. Богородицы... и поручи ю Настасу Корнянину"; Ярославъ "церкви ставляше по градом и по местом, поставляя попы"; "Постави Ярослав Лариона митрополитом русина въ святей Софьи, собравъ епископы" (лет. под 1051 г.); "В лето 6655 Изяслав (Мстиславич, князь Киевский) постави митрополита Клима, калугера, русина, особь с шестью епископы" (Лавр. лет.). Разумеется, в таких выражениях надо видеть лишь сильное участие князя в действиях церковных властей (собора). Князья влияют также на низложение церковных сановников: в 1169 г. "нечестивый (Феодор, епископ Владимирский) не всхоте послушати христолюбивого князя Андрея (Боголюбского), веляща ему ити ставиться к митрополиту к Кыеву... (князь) изверже его из земле Ростовьскы... Посла же его Андрей митрополиту в Кыев; митрополит же Костянтин повеле ему язык урезати, яко злодею и еретику" (Лавр, лет.). В 1168 г. черниговский князь Святослав, не согласный в учении о посте со своим епископом Антонием, "кзверже и изъ епископьи". Ккязь содействует установлению церковных законов (церковные уставы Владимира, Ярослава, Ростислава).

Князю вручается вся государственная власть управления и суда. В 1146 г. киевляне, жалуясь на злоупотребления княжеских чиновников, требуют от князя не уступки судебной власти в свою пользу, а наоборот, говорят: "впредь, если кому из нас будет обида, то ты сам суди".

Князю принадлежит и власть законодательная (см. Рус. Пр., надписание к 18 ст. Ак. сп.; ст. 21, 42 Ак., ст. 2 и 76 Кар. сп.).

Князь обладает также военной властью: "Не было тут князя (при борьбе Изяслава с Юрием в 1151 г.), в боярина не все слушают", - говорит летописец. Киевский князь Изяслав Ярославич (1067 г.), не исполнивший требования народа идти против половцев, был смещен, как не исполнивший главного своего призвания.

Из этого последнего примера видно, что полнота власти сохраняется лишь до тех пор, пока князь находится в согласии ("одиначестве") с народом. Первоначальное слияние воли князя и воли народа не могло оставаться везде и неизменно; возможны и противоречия между ними. Это привело к необходимости определить точнее власть князя, а в Новгороде к ограничению этой власти.

Средством для этого был ряд (договор) с новым князем. Первоначально ряд представлял собой не что иное, как сознательную форму посаженья на стол, и состоял лишь из взаимной присяги народа и князя не делать друг другу зла, т.е. ничем в частности не ограничивал власти князя. В договорах с князем, внушавшим менее уверенности, начали присоединять частные условия (например, касавшиеся перемены чиновников предшествовавшего князя): в 1146 г. ряд с киевлянами от имени Игоря Ольговича заключал его брат Святослав. Киевляне начали обвинять тиуна Всеволода (предшествовавшего князя) Ратшу и другого тиуна вышгородского - Тудора и сказали Святославу: "Целуй крест за своего брата, что, если кому из нас будет обида, то пусть он сам судит". Святослав отвечал: "Целую крест за брата, что не будет вам никакого насилия, и тиун пусть будет выбран по вашей воле". Тогда Святослав сошел с коня и целовал крест, а киевляне, сошедши с коней, целовали крест и за детей своих, чтобы не изменять Игорю. Затем и сам Игорь принес присягу в том, что будет соблюдать договор киевлян с братом его (Ипат. лет.). Такие договоры повторялись с каждым князем, и содержание их видоизменялось в зависимости от обстоятельств времени. Во второй половине XII в. они войти в общий обычай: когда в 1154 г. после смерти киевского князя Вячеслава, наследовал ему его племянник Ростислав, который уже и прежде призван был самими киевлянами к соправительству с дядей, то Ростислав хотел продолжать начатый военный поход, но мужи его предостерегли:"Ты ся еси еще с людьми Киеве не утвердил; а поеди лепле в Киев, тоже с людьми утвердися" (Ипат. лет.). В 1175 г. владимирцы, приняв князя Ярополка, весь поряд (с ним) положили в церкви Св, Богородицы (Лавр. лет.). В 1176 г. "Михалко (сын Юрия Долгорукого) еха... Ростову и створи людей весь наряд, утвердивъся крестным целованьем с ними" (Лавр. лет.). Из единообразного повторения таких договоров вырабатывалось и общее их содержание, уже существенно ограничивавшее права княжеской власти (это, впрочем, видно лишь из новгородских договоров, о чем см. ниже).

Креме договора, к ограничению власти князя повело существование рядом с княжеской властью других ее форм: боярской думы и вече.

б) Боярская дума

Понятие о ней. Боярской думой называется постоянный совет лучших людей (бояр) каждой земли, решающий (вместе с князем) основные земские вопросы. Такой совет мог быть только в одном старшем городе земли. Советы старейшин были и в пригородах, но они обладали не политической, а лишь судебной и административной властью. Наименование "боярская дума" не встречается в древних памятниках и образовано искусственно на основании сходных терминов ("бояре думающие").

Совокупность лиц, составляющих совет, называется нередко в летописях дружиной (по отношению к князю): "Бе бо Володимер любя дружину, и с ними думая о строи земленем, и о ратех и уставе земленем" (перзонач. лет. под 996 г.); Владимир Мономах поучает детей каждый день ходить утром в церковь, затем, "седше думати с дружиной, или люди оправливати" (судить). Но под дружиной здесь понимается лишь старшая дружина, т.е. бояре.

Советы старейшин существуют во всех русских землях с древнейших времен (как видно будет из нижеприведенных фактов).

Состав боярской думы. Мнение о неопределенности и случайности состава думы не может быть принято: "Особого звания советников князя (говорит В.И. Сергеевич), в которое возводились бы служилые люди, входившие в состав думы, не было: дума составлялась всякий раз вновь по особому приглашению". К этому добавляют: "Можно только сказать, что эта дума по такому-то вопросу, по такому-то предложению князя, потому, что может быть в тот же день, по другому вопросу, князь будет совещаться с совершенно другими лицами, и будет совершенно вправе". (С.А. Петровский "О сенате", стр. 12-15). Напротив, состав думы был очень определенный; именно первоначальный состав думы (в X в.) - двойственный; в нее входят: Бояре - высшие служилые люди. Всякий боярин был непременным членом думы, и именно в этом состояло его боярское отличие; летопись, рассказывая о потерях, понесенных русскими в войне с половцами, восклицает: "Где бояре думающий? где мужи храборьствующии?". Князь не мог вместо бояр пригласить для совещания других лиц, не бояр. Хотя подобные факты случались, но современники смотрели на них как на отступления от правомерного порядка: киевский князь Всеволод Ярославич, постарев, "нача любити смысл уных, съвет творя с ними... и людемъ не доходити княжее правды, начаша тиуни грабити" (Лавр. лет. под 1093 г.). Такие случаи составляют лишь ничтожное исключение.

Старцы, или старейшины составляют вторую половину древнейшей думы. Это земские бояре. До прибытия варяжских дружин совет старейшин состоял только из них, как видно из летописи о земле Древлянской при Ольге, где старейшинами града названы лучшие люди, управлявшие всей землей, и из рассказа о думе в пригороде Киевской земли - Белгороде - при Владимире Святом, где совет состоит из "старейшин градьских". Впоследствии они участвуют в думе вместе с боярами - дружинниками. В Киеве при Владимире, когда он в 983 г. праздновал удачный поход на ятвягов, принося жертвы богам, "реша старци и боляре: мечем жребий на отрока и девицю: на него же падеть, того зарежемъ богомъ". По поводу вопроса о принятии новой веры Владимир "созва боляры своя и старци градтские... И реша бояре и старци: веси, княже, яко своего никтоже не хулить, но хвалить..." После испытания вер на месте: "созва князь боляры своя и старци, рече Володимер (посланцам): скажите пред дружиною". Когда Владимир, по совету епископов, отверг виры и стал казнить разбойников, то "реша епископи и старци: рать многа; оже вира, то на оружьи и на коних буди".

При Владимирев совет иногда приглашались и старейшины других городов (пригородов): "созываше боляре своя, и посадники, старейшины по всем градом" (для пиров, иразумеется, для совета). Впоследствии такое участие пригородных старейшин было заменено призывом в думу местных правителей (тысяцких): Владимир Мономах для установления новых законов о процентах созвал свою дружину на Берестове: Ратибора, тысяцкого киевского, Прокопия, тысяцкого белогородского, Станислава, тысяцкого переяславского и т.д.

В XI в., когда произошло слияние служилых бояр с земскими, в составе думы находятся только бояре (в Новгороде - исключительно земские).

Кроме этого постоянного состава думы, в ней участвовали (не всегда) высшие духовные сановники: епископы и игумены главнейших монастырей: епископы советуют Владимиру Св. казнить разбойников; они же вместе с боярами дают потом противоположный совет. В 1096 г. Святополк и Владимир приглашали Олега Черниговского в Киев "поряд положить" о Русской земле перед епископами и игуменами. В И 59 г., когда умер киевский митрополит в Чернигове, то "Святослав князь, здумав с мужи своими и с епископом", решил нарушить его завещание. Особенно важное значение в совете киевского князя занимал митрополит (по тому влиянию, какое он мог оказать на другие русские земли); например, в 1157 г. "начал молвить митрополити игумены все(ходатайствуяза Берладника) Юрию, говоря: "грех тебе, целовавши к нему крест, держать в такой нужде... он послушал их, пустил" (Ипат. лет.).

При общем решении какого-либо вопроса князьями двух или нескольких земель происходили объединенные заседания их советов: "В лето 6611 Бог вложил в сердце князьям русским мысль благую, Святополку и Володимеру, и сошлись думать на Долобьске; и сел Святополк со своею дружиною, а Володимер с своею в одном шатре. И начали думать". Впрочем, на съезды князья обычно брали с собой лишь немногих (иногда по одному) советников.

С высшим земским советом нельзя смешивать фактов совещаний князя временных и случайных, например, военных советов во время похода не только со своими военачальниками, но и с союзниками и даже варварами.

Число имевших право участвовать в думе равняется числу бояр известной земли; число же обыкновенного состава думы равняется числу бояр, находящихся в данную минуту в месте совещания и нарочно вызванных из пригородов. Число это вообще не может быть значительным: при отмене мести князьями Ярославичами было 3 боярина (Кар., 2); при издании некоторых законов Русской Правды Ярославичами участвовали 5 советников (см. Ак. сп. Рус. Пр., ст. 18); при дополнении ее Владимиром Мономахом - 6 (см. Рус. Пр. Кар., 66). С течением времени во многих землях число думцев возрастало (в В. Новгороде дошло приблизительно до 300).

Заседания совета происходили постоянно (ежедневно), как видно из Поучения Мономаха. В житии Феодосия рассказывается, что, возвращаясь от князя, из его загородного дворца, в Киев ранним утром, он встречал по пути бояр, которые спешили из Киева в князю на совет. Там же говорится, что, когда князь намеревался посетить Феодосия, то "распускал всех бояр в домы их..." Само собой разумеется, что решения высших земских дел совершались не каждодневно, а по мере возникновения. Обычно заседания происходили во дворце князя; летописец рассказывает об одном заседании думы во Владимире Волынском так: "В едину нощь приела по мя князь Давыд. И приход к нему, и сидяху около его дружина, и посадив мя, рече ми..." (Лавр. лет. под 1097 г.).

Права боярской думы. Боярская дума составляет необходимый элемент власти в каждой земле. Существует мнение о боярской думе как личном совете князя, который может обратиться к нему или не обратиться по произволу; но факты указывают на обязательность для князя совещаний с боярами - обязательность, утвердившуюся обычаем (который тогда заменял закон). В 1170 г. двое бояр, отошедших от киевского князя Мстислава к князю Давиду, оклеветали первого перед последним, якобы он намерен лишить князей Давида и Рюрика свободы, зазвав их к себе на обед. Давид и Рюрик, получив действительно такое приглашение, потребовали от Мстислава клятвы о том, что он не сделает им зла. Оскорбленный таким подозрением, киевский князь отдал дело на рассмотрение своей думы: "яви дружине своей... И реша ему дружина его: княже, не лепь (неосновательно) ти велита брата крест целовати; це да будут злии человеци, завидяче твоей любви, юже к братье имееши, вложили будуть зло слово.., А ты всяко прав пред Богом и пред человекы: тобе без нас того нельзя быль замыслити, ни сотворити, а мы все ведаем твою истиньную любовь к всей братье" (Ипат. лет.).

В 1169 г. князь Владимир Мстиславич задумал нарушить клятву киевскому князю Мстиславу и сообщил о том двум боярам. "И рекоша к нему дружина его: о собе еси, княже, замыслил; а не едем по тобе; мы того не ведали. Володимер жерече, възрев на децскы (младших дворян): а се будут мои бояре" Решившись осуществить свою мысль вопреки совету бояр, он отправился за помощью к берендеям; но те "узреша и единого ездяща и реша ему ...: се ездиши один и без мужий своих, а нас прельстив... И начаша в нь пущати стрелы" (там же). Вообще тесная связь боярской думы с князем сохранялась лишь до тех пор, пока дума состояла главным образом из дружинников (дворян) князя, переезжавших с ним из одной земли в другую. С усилением в думе земского элемента совет бояр получает все большую самостоятельность и становится ближе к вечу, чем к князю. В 1177 г. Всеволод, князь Владимирский, во время борьбы с Мстиславом Ростовским послал к нему с предложением о мире, на что, по-видимому, и склонялся Мстислав; но ростовцы и бояре сказали ему: "Аще и ты мир даси ему, но мы ему не дамы" (Лавр. лет.,)*. В Киеве в 1146 г. Глеб, Лазарь и другие бояре, назначенные князем Игорем на должности тысяцкого и воевод, тотчас перешли на сторону народа и пригласили другого князя. Земский элемент думы с самого начала стоит в теснейшей связи с вечем (и первоначально заменяет вече, как увидим ниже). Но возможны также и противоречия воли думы и воли веча: в 1067 г. киевское вече требовало войны с половцами, восстало за то на князя Изяслава и, явившись ко дворцу, стало препираться с князем, который сидел "на сенех с дружиною своею", разделявшей взгляды Изяслава. В Суздальской земле при Юрии и Андрее произошло раздвоение власти боярской думы и вече: первая осталась в старшем городе - Ростове, второе перешло во Владимир.

______________________

* Факт приводится не как "случай совещания с боярской дружиной" (см. "Рус. юр. др.", II, БЫП, 3, стр. 464, прим.), а как доказательство связи думы с вечем.

______________________

Права думы уясняются фактами участия думы в решении государственных дел. А именно:

Дума участвует в решении религиозных вопросов (ею при Владимире решено введение человеческих жертв, вопросы о посылке для исследования вер и о принятии христианства греческого исповедания. Народ говорил: "Аще бы се не добро было, не бы сего князь и бояре прияли"). Она участвует в решении законодательных вопросов (см. Рус. Пр. Ак., 18 и Кар., 20 и 66): Владимир Св. рассуждал с дружиной о "строе и уставе земельном"; восстановление вир и отмена казни при Владимире совершены по совету бояр; уставная грамота Всеволода о церковных судах дана им по совету с владыкой и со "своею княгинею и с своими боярами и с десятью сочкыми и с старостами". Дума участвует в решении вопросов внутреннего государственного устройства: "пряд положим о Русьтей земле пред мужи отец наших", - говорил Владимир Мономах Олегу; бояре участвуют в решении вопроса о распределении столов между князьями: в 1110 г. на Уветичском съезде при решении вопроса о Давиде Игоревиче "ста Святополк с своею дружиною, а Давыд и Олег с своею, розно, кроме собе". Боярской думе принадлежит (вместе с вече) право приглашать князя и рядиться с ним: в 1169 г. князь Мстислав Изяславич взял "ряд с братьею, и дружиною и с кияны"; в 1164 г., по смерти черниговского князя Святослава, вдова его хотела передать черниговский стол своему сыну Олегу, "сгадавши с пискупом и е мужи князя своего с передними и целоваша Св. Спаса на том; первое целовапискуп Антон Св. Спаса, и потом дружинацеловаша" (Ипат. лет.); в 1177 г. владимирский князь Всеволод говорил своему сопернику ростовскому князю: "Брате! Оже тя привели старейшая дружина, а поеди Ростову... тобе ростовци привели и боляре, а мене был с братом Бог привел и володимерци" (Лавр. лет.). Дума по преимуществу участвует в решении вопросов внешней политики, войны и мира: договоры заключаются от имени князя и его "светлых бояр"; "великий князь Игорь, и боляре его и людье вси русьтии послаша к великим царем гречьским", при заключении мира с греками в 945 г; Владимир Св. рассуждал с дружиной, между прочим, "о ратех"; в вышеприведенном рассказе о Долобском съезде князей 1103 г. вопрос о походе на половцев обсуждается думой; в 1093 г. Святополк, князь киевский, нарушил мир с половцами без совета с киевской думой; когда последствия оказались очень печальными для него, то он обратился к совету думы, в которой голоса разделились, но разумная часть думы одержала верх, и "Святополк, послушав их", послал за помощью к Владимиру Мономаху (Лавр. лет.). Думе (иногда вместе с вечем) предоставляется высший суд над князьями и членами их семейств; суд над Рагнедой, женой Владимира Св., за покушение на убийство мужа, произведен так: Владимир "созвал боляр и поведал им; они же сказали: не лишай ее жизни ради дитяти сего, но возстанови отчину ея и дай ей с сыном своим" (Лавр. лет. под 1128 г.). В 1097 г. киевский князь Святополк, схвативши Василька, - "созва бояр и кыян и поведа им" мнимую вину Василька.

в) Вече

Понятие о вече. Вече как орган государственной власти есть собрание полноправных граждан старшего города земли. Термин "вече" в памятниках применяется не к этому одному предмету: иногда он имеет значение всякого сборища или толпы, иногда тайного совещания-заговора (в 1169 г. в Новгороде "начата вече деяти в тайне, по дворам на князя своего на Святослава на Ростиславича" - Ипат. лет.). Мы должны принимать термин "вече" в его тесном историко-юридическом смысле*.

______________________

* Термины древнего языка весьма растяжимы по смыслу: так, титул "князь" в польском языке прилагается к епископам; отсюда не следует, что епископ есть носитель княжеской власти; слово вече Wiece в том же языке означает судебное собрание и самый суд; отсюда нельзя заключать, что древнее вече вообще ограничивается судебной функцией; в западнорусском языке XVI в. словом "вече" именуется копа, т.е. сходка нескольких соседних сельских общин для производства следствия и суда. В древнерусском языке вечем (от слова "вещать") называется всякая сходка явная и тайная, на площади и по дворам, в пригородах и старшем городе; нет сомнения, что и волостные сходки (сельские) именовались так же (судя по приведенному сейчас наименованию вечем копы). О каком именно из этих предметов говорит (и должна говорить) история права? Разумеется, в истории процесса она должна упомянуть о вече как судебном собрании, в истории управления не может обойти пригородного веча; едва ли ей нужно иметь дело с вечем в смысле сходбищ народа, которые могли не иметь никакого отношения к делам общественным. Когда же наука истории права касается веча, как формы верховной власти, конкурирующей с княжеской властью и простирающейся на все государство, то она должна точно обозначить, применяется ли это понятие к пригородному, волостному или судебному вечу. Если пригородное вече совершенно равняется вечу старшего города, то значит, пригороды суть государства, а равно и волости, и даже каждое село, где (предположительно) также были сходки. Надо не упускать из виду тесного историко-юридического значения предмета, каковым естественно окажется лишь вече старшего города что и утверждается числом фактических указаний летописей и принципиальными выражениями современников (см ниже). Приведенным определением веча, между прочим, исключается из понятия веча тайное совещание отдельных групп граждан по домам. Разумеется, правительственная власть может совершать свои действия в тайне; даже бывали особые учреждения вроде венецианского совета 10 и русского верховного тайного совета; но если речь зашла о всенародном собрании (каковым ц было вече), то весь народ от народа утаиться не может: учреждения, делающие дела в тайне, состоят из единиц, самое большее - десятков лиц. Те случаи, когда кучки граждан собираются по домам, нельзя считать вечем, даже если летопись и назвала их так. Можно сказать, что здесь имеется в виду тайна от князя, но целое народное собрание не могло быть тайной ни для кого; утаиться могли немногочисленные группы, собиравшиеся отдельно по домам, но это не народные собрания.
Этими замечаниями о слове "вече" отнюдь не предрешается вопрос о различии законных и незаконных народных собраний. Мы полагаем, что наши летописные факты не дают нам оснований устанавливать такое различие (хотя бы в принципе оно и было возможно, даже при такой вражде к формальности, какую обнаруживает Древняя Русь). К мнению Неволина мы никогда не примыкали (см. доп. Е).

______________________

Происхождение и первая эпоха в истории развития народных собраний. Вече имеет такое же доисторическое происхождение, как и княжеская власть и власть боярской думы. Прокопий (византийский писатель VI в.) рассказывает о славянах, что при одном выгодном для них обороте дела они сошлись почти все для обсуждения, "ибо эти народы, славяне и анты, не имеют единодержавия, но с древнейших времен живут в народоправстве; счастливые или несчастные случаи созывают их в общее собрание". Маврикий сообщает, что в их собраниях царствуют несогласия: "cum omnes contrarie inter se sint animati neuterque alteri velit obsequi". По нашим сведениям о восточных славянах, каждое отдельное племя решало свои дела: "Съдумавше поляне, и вдаша (козарам) отъ дыма мечь". Но в этой первоначальной форме народное собрание есть племенная сходка, что не соответствует приведенному выше понятию о вече. Чисто племенные собрания могут держаться лишь при кочевом быте или крайне слабой оседлости. Попытки общеплеменных собраний были у оседлых народов, например, поморян, но при расширении территории сохраниться не могли и уступали место собраниям старейшин из всех общин.

Вторая эпоха в развитии народных собраний относится к временам историческим (IX-X вв.), когда вече находится в процессе Перехода от племенного собрания к городскому; тогда для решения дел сходятся в старейший город лучшие люди всей земли и обсуждают земские вопросы в присутствии граждан этого города (поголовное собрание всех взрослых жителей земли, очевидно, уже невозможно). Владимир созывал в Киев "боляры своя, и посадникы, старейшины по всем городом и люди многы" (для пиров и, разумеется, для совещаний). Такая общеземская дума, совмещающая в себе два будущих учреждения - боярскую думу и вече, носит еще племенное название: "Древляне, сдумаше со князем своим Малом", решили убить Игоря; потом "реша древляне: поймем жену его Вольгу за князь свой Мал". Активная роль в таких собраниях принадлежит лишь боярам и старейшинам: "люди", т.е. простые граждане старшего города, и те при-горожане, которые были в данном случае в старшем городе, присутствуют при совещаниях, одобряют и исполняют решения; в 983 г., в Киеве решили принести человеческую жертву богам старцы и бояре, но когда варяг-отец, на сына которого выпал жребий, отказался выдать сына, то посланцы поведали о том "людям", которые многочисленной толпой произвели потом дикую расправу над варягом-христианином. В 987 г. Владимир передал вопрос о выборе новой веры старцам и боярам, которые и решили послать для личного ознакомления с различными религиями в соседние страны: "и бысть люба речь (их) князю и всем людем, которые, очевидно, присутствовали на совещании. Полное слияние веча с думой старейшин представляет пример белгородского веча при осаде печенегов в 977 г.: в городе, страдавшем от голода, "створиша вече" (это первый случай употребления такого термина в летописях) и решили сдаться печенегам; но один старец не был на вече и спрашивал: "что ради вече было? И людье поведаша ему, яко утро хотят сялюдье предати печенегам. Се слышав, посла по старейшины градьскыя"; из этих последних составилось новое вече, которое решило отложить сдачу города и употребить хитрость. Так как вечевая власть не во всех землях развилась одновременно, в некоторых из них вече и в XII в. имеет племенной характер: в 1146 г. Давидовичи черниговские (в борьбе со своим родичем Ольговичем и Юрием Суздальским) "съзваша Вятиче" (Ипат. лет.).

Третья эпоха вечевых собраний (XI-XIII вв.) есть эпоха полного выделения этой формы власти в самостоятельную (как собрание простых граждан) и полного развития ее прав. Она совпадает со временем окончательного установления власти старших городов. К вече этой эпохи относятся нижеследующие определения состава и прав народных собраний.

Состав вече. Вече как орган государственной власти состоит из граждан старшего города: классическое место летописи (Лавр, лет. под 1176 г.): "Новгородци бо изначала, и смольняне, и кыяне, и полочане, и вся власти, якоже на думу, на вече сходятся, на чтоже старейшия сдумають, на том же пригороди стануть" - означает не собрание жителей всей волости (власти), а старших городов, как видно из выражения: "на том же пригороди стануть", а также из смысла летописного рассказа, где речь идет о праве старших городов давать пригородам обязательные постановления. Псковская Судная грамота составлена "всем Псковом на вече", Новгородская - "всеми пятью концами, всем великим Новгородом на вече", Предположение об участии всех жителей земли противоречит обширности земель и отдаленности пригородов. То же подтверждается способом (колоколом и глашатаями) и временем созыва вечевых собраний: вече составляется или в тот же день, или на другой день после созыва; в 1148 г. приехал в Новгород киевский князь и на другой день послал на двор Ярослава и велел "съзвонить" вече и "и так сошлись на вече новгородци и плесковичи (очевидно, те, которые случайно были в Новгороде).

Участие пригорожан в вече старшего города возможно; всякий свободный человек, где бы он ни жил, может (имеет право) быть членом веча старшего города, ибо идея всенародного участия во власти сохраняется. Но так как фактически собрание всех жителей государства, при обширности территории, становится невозможным, то действительное участие пригорожан бывает лишь случайно и не необходимо; так, в 1132 г. "была встань великая на людях (в Новгороде); пришли плесковичи и ладожане к Новугороду и выгнали князя Всеволода". В 1136 г. новгородцы нарочно пригласили псковичей для суда над князем, но выгнанный князь утвердился во Пскове (значит, из Пскова нарочно была приглашена лишь партия, враждебная князю). Если пригород начинал брать перевес над старшим городом (как в Суздальской земле), то на вече его собирались и лучшие люди старшего города, не желая окончательно уступить власть пригороду.

Пригородные вече при нормальном положении дел не имеют политической власти (решая лишь вопросы местного управления). В тех немногих случаях, когда пригородное вече выступает в политической роли, центр верховной власти временно переносится в пригород, и в таких вечах участвуют лучшие люди старшего города (случай в Друцке - пригороде Полоцкой земли - в 1159 г., когда дрючане вместе с половчанами принимают нового князя, так как в старшем городе сидит и не уступает свою власть прежний, сменяемый князь) Вече состоит из всех граждан города. Главную массу участников веча составляют простые граждане, "люди". Когда в 1068 г. киевский князь и его дружина (бояре) противились продолжению войны с половцами, то "людье кыевстии прибегоша Кыеву, исотворишавече на торговищи, и реша, пославшее к князю"„. (Лавр, лет.) В 1147 г. кыяном жевеем сошедшим отмаладо великак святей Софье на двор" (по призыву князя, для обсуждения вопроса о войне с черниговскими князьями). В городском вече участвовали и меньшие люди, черные, смерды. В вечевом собрании имеют, однако, право участвовать лишь полноправные граждане, 1. е.. мужи свободные; совершеннолетние и не подчиненные семейной власти: в 1147 г. киевское вече отказывается вести войну против Юрия Долгорукого так: "не можем на Владимирово племаруки поднять, на Ольговияей пойдем и с детьми" (Илат. лет.); следовательно, "дети", хотя и способные носить оружие, не участвуют в вече. Вече, состоящее главны" образен из простых граждан и выделившееся из совета старейшин, есть демократическая форма власти, т.е. главная роль при решении дел принадлежит простому народу. Однако при нормальном порядке с вечем сливается и боярская дума; бояре присутствуют на вече наравне с прочими гражданами: в 1.177 г. во Владимире Клязменеком, при борьбе с князем, "всташа бояре и купцы... по мале же дний всташа опять людье в си и бояре" (Лавр, лет.).

В вече участвуют также и лица духовные: на киевском вече в 1147 г. председательствует митрополит.

В обычной обстановке, т.е. если вече составилось не для борьбы с князем, на нем присутствует также князь: на том же киевском вече 1147 г. присутствует князь Владимир Мстиславич, управлявший здесь за отсутствием брата.

Таким образом, вече, несмотря на свой главный (простонародный) состав, не есть орган власти одного (низшего) класса, а сочетает в себе и оба других элемента власти и есть власть общеземская. Эта форма государственной власти создана не во имя борьбы с двумя остальными (понятие борьбы чуждо русскому государственному праву), а для единения ("одияачества"), т.е. для решения земских дел общей волей князя, бояр и народа(см. вышеприведенную формулу приглашения князя Олега в 1096 г. Святополком и Владимиром в Киев для установления междукняжеских отношений перед епископами, боярами и "людьми градскими"). Летописи, рассказывая весьма часто о народных собраниях, связанных с каким-либо переворотом, пропускают обыкновенные мирные собрания для решения текущих дел, а потому нелегко восстановить обычный порядок проведения таких собраний.

Кто мог собирать вече? Обычно собирает вече князь: в 1146 г. киевское вече созывает князь Игорь, в 1147 г. - Изяслав, а в другой раз по его же распоряжению - его брат князь Владимир, митрополит Климент и тысяцкий Лазарь. В Новгороде в 1148 г. тот же князь велел сзвонить вече. В 1097 г. Святопож "созвал бояр и кыян" для решения дела по обвинению Давидом князя Василька. Но при несогласии веча с князем и боярской думой оно созывалось кем-либо из граждан или сходилось само собой: в 1067 г. киевляне, разбитые половцами, прибежали в Киев, сами сошлись на вече "на торговищи". Иногда народ, сам составив вече, посылает пригласить на него князя (вече в Полоцке в 1158 г.). Но такие собрания составляются лишь тогда, когда готовится или совершается переворот.

Способ созыва практиковался двоякий: через биричей (глашатаев) и через колокол; последний способ (наиболее демократический, призывающий всех) утвердился в Новгороде.

Имея в летописи рассказы преимущественно об экстраординарных народных собраниях, мы не можем дать определенного ответа на вопрос о сроках созьта обыкновенного веча. Лишь предположительно можно оказать, что были периодические собрания во время братчин, в дни церковных местных торжеств: в 1158 г. "начаша (полочане) Ростислава (своего князя) звати льстью у братыцину с святей Богородици к Старей, на Петров день... княже, поеди к нам, суть ны с тобою речи". Оказалось, что это было собрано враждебное князю вече (Ипат. лет.).

По мере все большего упорядочения вечевых собраний определялось и их место. Так, в Киеве вече, начавшее открытое восстание против князя в 1067 г., сошлось на торговище. Но вече, действующее в единении с князем и созванное им, собирается на Яросдавовом дворе (В 146 г.) или на дворе Св. Софьи (1147 г.). Точно так же в Новгороде законными местами собраний были: Ярославль двор и у Св. Софии. И в самом деле, когда князь призывал народ для совещаний, то "есто таких собраний должно быть близ княжеского дворца. Столь же законным местом является и центральная святыня земли, куда народ и без того собирался периодически в большие праздники*. То, что место собраний имело большое значение, видно на примере вече в 1146 г., когда князь сначала созвал всех киевлян под Угорский, где вече и согласилось избрать князем Игоря, если умрет его брат; но когда тот действительно умер, то для окончательного утверждения избрания новый князь созывает вече на Ярославовом дворе; на первом месте было лишь предварительное соглашение, на втором акт избрания завершен. Правда, потом киевляне опять скопились у Туровой божницы для требования дополнительных условий от нового князя, но это было результатом неполного соглашения с князем, и самое собрание поэтому не должно быть признано нормальным**.

______________________

* При господстве обычного права законным является обычнее место собраний, обычным же местом (в В. Новгороде) были св. София и Ярославль двор; то же и в Киеве. В 1067 г. киевляне, "сотворившие" вече на торгоыпци (на Подоле), изгнали своего князя Изясдава, который, возвратившись и заняв опять стол, "възгна торгъ на гору" (Лавр, дет.), чтобы исключить повод собираться на вече в дала от княжего двора.
** Отсюда отнюдь не следует, что постановления такого веча незаконны; нарушение форм и обрядов не всегда ведет к признанию акта незаконным (например, совершение брака вне церкви, в силу необходимости, не есть акт нормальный, однако законный; постановление митрополитом Климента (1147 г.) без участия патриарха также акт ненормальный, но законный - см. дополн. Ж).

______________________

Способ обсуждения дел и принятия решений на вече упорядочивался с течением времени, но окончательно сформировался лишь в Новгороде и Пскове. В 1147 г., когда князь Изяслав Мстиславич, находившийся в походе, узнал о предательских замыслах черниговских князей, он послал в Киев двух "мужей" - Добринку и Радила - с таким наказом к своему брату Владимиру: "Брат, поезжай к митрополиту и созови всех киевлян, пусть эти два мужа скажут о предательстве черниговских князей". Когда киевляне сошлись все от мала до велика на двор св. Софии и сели (по другой летописи - "встали"), то князь Владимир сказал митрополиту: "Вот прислал брат мой двух мужей - киевлян, пусть скажут бр атьесвоей". И выступили Добринко и Радило и сказали: "Приветствовал тебя брат, митрополиту кланялся, приветствовал Лазаря (тысяцкого) и всех киевлян". И сказали киевляне: "Говорите, с чем вас князь прислал". Когда послы передали дело, то киевляне сказали: "Радуемся, что Бог тебя избавил от великого предательства; идет за тобою и с детьми". Но один человек сказал: "За князем своим мы срадостью пойдем... но тут Игорь, враг нашего князя, сидит в монастыре; убьем его и пойдем к Чернигову за своим князем". Тщетно князь Владимир, митрополит и двое тысяцких противились; пагубное предложение увлекло толпу. - В Новгороде предложение и дерогация законов на вече принадлежали посаднику, который обычно и был председателем веча.

При постановке решений требовалось единогласие ("единым устами" или "единодушно"); в действительности (фактически) под единогласием скрывалось подавляющее большинство; но в принципе требовалось единогласие (как показывает аналогия польского сейма). При равном распределении партий происходит физическая борьба и повторение собраний, пока не будет достигнуто соглашение; в Новгороде в 1218 г. после битв одного конца против других, веча по одному и тому же вопросу продолжались целую неделю, пока не "сошлись братья все единодушно".

Права веча. Вече есть необходимая составная часть общеземской власти, ибо участие народа в государственных делах в древнее время было самым непосредственным и живым: "нрав есть первые чади всея пред враты граду творити веще и суды" (Слав. Восток). Необходимость вечевой формы видна из ее всеобщности. По приведенному выше принципиальному выражению летописи, сначала новгородцы, смольняне, полочане, киевляне и "вся власти" собираются на вече, как на думу. Согласно с этим, летописи сообщают факты вечевых собраний во всех древнерусских землях: кроме приведенных выше и других многочисленных случаев народных собраний в Киеве, Новгороде, Пскове, Полоцке, в земле Ростовской, в летописях упоминается веча в земле Волынской (1097), Галицкой (1231), Рязанской (1207) и Черниговской. Но вече достигло неодинакового политического значения в разных русских землях.

Права веча не могут ограничиваться каким-нибудь одним родом дел (например, законодательством): они, подобно правам князя и думы, простираются на всю сферу высших государственных дел управления и суда. В сфере законодательства вечу сначала принадлежали меньшие права, чем князю и думе: в Русской Правде нет следов вечевого законодательства: но потом, именно в Новгороде и Пскове, законодательство становиться функцией только веча (см. в Псковской Судной грамоте ст. 108 о порядке составления и отмены законов). В сфере внешней политики и в вопросах о войне и мире вечу принадлежат наибольшие права с древнейших времен. Этого требовала фактическая необходимость заручиться согласием населения для ведения войны: договор Игоря с греками в 945 г. заключен от имени "великого князя русского, и от всякогя княжья, и от всех людий рус-ския земли". В соблюдении этого договора клялся весь народа Киеве, крещеный и некрещеный. В 1015 г. Ярослав в Новгороде, избив много граждан за своих варягов, получил известие, требовавшее немедленной войны с киевским князем Святополком; тогда, собрав "остаток новгородцев", он сказал: "О люба моя дружина, юже вчера избихъ, а ныне быша надобе"... иреша новгородци: аше, княже, братья наша изсечена суть, можем по тобе бороти". В Киеве в 1147 г. вече отказывает князю в согласии на войну против Юрия Долгорукого и вскоре охотно соглашаться воевать против черниговских Ольговичей. В Новгороде князь (Мстислав, 1179 г., - Новг. 4-я лет.) так убеждает вече идти на чудь: "братья, се обидеть ны поганые, а быхом, възревше на Богъ и на св. Богородици помочь, помьстили себе и свободили быхомъ Новгородскую землю от поганых". Князь иногда начинает войну и при несогласии на нее веча (при помощи собственной дружины - двора и добровольцев из населения), но редко ведет ее с успехом. Войны с варварами ведутся иногда без предварительного обсуждения на вече, но с молчаливого согласия народа (вследствие полной популярности таких войн).

В сфере внутреннего государственного устройства значение веча не менее важно. О необходимости участия в призвании и смещении князей были приведены факты выше (см. в особенности случай в Киеве 1154 г., когда боярская дума напоминает новому князю, уже призванному ею, о необходимости "утвердиться с людьми в Киеве"),

В сфере судебной власти вечу первоначально принадлежало право участия во всяком суде ("пред вратами градскими творить веще суды"); суд производился князем и боярами в присутствии народа. И впоследствии вече (в Новгороде) судило всякие дела, на которые было обращено внимание; новгородское вече в 1290 г. судит людей, ограбивших торг. Отмена вечевого суда в Псковской Судной грамоте (см. 4: "а на вече суда не судить ни князю, ни посаднику") указывает на предшествовавший порядок, когда суд княжеский и посадничий производился на вече. По Новгородской Судной грамоте, за вечем оставлена высшая власть, контролирующая действия специальных судебных органов (ст. 29). Вечу принадлежит суд политический (над князем и посадниками): в 1907 г. в Киеве суд над галицкими князьями по доносу князя Волынского предоставлен боярам и вечу. Новгородское вече в 1136 и 1270 гг. производит формальный суд над своими князьями с изложением письменного приговора; в Новгороде же в 1141 г. производится суд и казнь посадника Якуна за измену всем вечем; 1209 г. - суд, поток и разграбление над посадником Дмитрием.

В сфере управления вече не принимает постоянного участия в ведении текущих дел, но оно участвует в назначении и смене чиновников; в 1146 г. вече требует от князя смены тиунов киевского и вышегородского (которые и сменяются); на место их назначаются тиуны по воле веча ("а се вам и тиун по вашей воли"). Ростовцы (бояре и народ), говоря в 1176 г. о своей власти над пригородом Владимиром, угрожают или сжечь непокорный пригород, или посадить в нем своего посадника. В особенности активное участие принимает вече в военном финансовом управлении: средства для ведения войны (чрезвычайные налоги) устанавливаются самим народом на вече. В 1018 г. в Новгороде, во время борьбы Ярослава со Святопожом Окаянным, вече решает: "хочем ся и еще бити с Болеславом (польским, союзником Святополка) и с Святопояком. Начата скот (деньги) събирати от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен; и приведоша варяги, вдаша им скот" (Лавр. лет).

Падение веча и прекращение вечевых собраний. Независимо от татарского ига, были уже в древности внутренние причины для возвышения княжеской и боярской власти за счет вечевой в некоторых русских землях, что привело к раннему падению веча в этих землях. Общие же причины упадка вечевого начала заключаются в несоответствии этой формы правления обширной территории государства (см. ниже о земских соборах)*.

_____________________

* См. дополн. 3.

_____________________

Особенные черты государственного устройства некоторых русских земель

Изложенные три формы власти (князь, дума и вече), несмотря на свое стремление к полному единению, легко могли прийти в противоречие друг другу, причем одна из них могла, не устраняя вполне другие, возвыситься за счет двух остальных. Это и случилось в конца XII в. во всех русских землях, так что по преобладанию одной из трех форм всю тогдашнюю Русь можно разделить на три части: I) южную и юго-западную, 2) северо-западную и 3) северо-восточную.

1. Особенности галицко-волынского государственного устройства. Типом группы юго-западных земель служит земля Галицкая; но ее устройство повторяется и в земле Волынской; сюда же отчасти примыкает и Киевская земля. Здесь преобладает боярская власть надкнязем и вечем. Предположительно зародыши такой особенности могли существовать в Галищшй земле с древнейших времен, ибо обстоятельствами, содействовавшими их образованию, были природные и местные условия этой земли. Природное богатство почвы по Днестру, Сану и Бугу дало могущество классу землевладельцев, т.е. бояр по преимуществу. Но следует признать, что и соседство с Польшей и Венгрией (странами, в которых рано развился аристократический элемент) имело свою долю влияния на особенный склад государственного устройства Галиции (хотя бы и без прямых заимствований). Червоная Русь принадлежала некоторое время Польше; затем не один раз правили ею мадьяры, члены королевского дома с большим двором. Волынь имела постоянно то дружественные, то военные отношения с Польшей и находилась в ближайшем бытовом общении с населением этой страны. В 1119 г. польский король Болеслав, вызванный на помощь князем Изяславом Мстиславичем, "пришел к Луцку, и ту пребы три дня; и ту пасаше (препоясывал) Болеслав сыны боярьскы мечем многы", т.е. посвящал их в рыцарство. С конца XII в. в заметной степени проявляются следующие особенности государственного устройства Галицкой земли.

а) Бояре присваивают себе право распоряжения княжеским столом (приглашением и смещением князей). Пока правила в Галиции династия Ростиславичей, власть боярской думы не могла еще проявиться с заметной силой, но, очевидно, образовалась уже в то время. В 1188 г., когда княжил Владимир в Галицкой земле и "думы не любил с мужами своими", то "уведав Роман (волынский князь), аж мужи (бояре) галичькии не добро живут с князем своим про его насилье... слашеть без опаса к мужем галичькым, подьтыкая их на князя своего, да быша его выгнале из отчины своея, а самого (Романа) быша прияли на княжение. Мужи же галичькыи, приимше съвет Романов, совокупивше полкы своя и утвердившеся крестом, и восташа на князь свой... Он же убоявся, поймав злато и сребро много... еха во Угры к королеви. Галичане же: пославшася по Романа". Но на этот раз Роман не удержался и был выгнан венгерским королем, который посадил здесь не прежнего князя, а своего сына Андрея. Недовольные этим, "галичькии мужи пославшаяся в Ростиславу к Берладничичю, зовуще его в Галичьна княжение". Но и этот князь не одолел силы мадьярской и погиб. Между тем наследственный князь Галицкий Владимир, сидевший в заточении в Венгрии, успел уйти и заинтересовать в своей судьбе германского императора и польского короля. Тогда "галичькыи мужи", раскаявшиеся в том, что его прогнали, "сретоша его с радостью великою... а королевича прогнаша из земли своея". По прекращении прежней династии боярская власть особенно усиливается при Романе и его сыне Данииле, несмотря на сильный характер и энергию этих князей, "самодержцев всей Русской земли". Хотя Роман Великий убивал лучших бояр галицких, зарывал их живыми в землю, четвертовал и расстреливал, но после смерти его боярская власть обнаружилась с новой силой; дети Романа были изгнаны и приглашен один из черниговских князей (Владимир Игоревич с братом Романом): "Галичькые бояре послаша по них и посадиша и: в Галиче Володимера, а Романа в Звенигороде" (1202 г.). Однако бояре не ужились с этими своими избранными; 1208 г. "совет сотворили" (князья) Игоревичи на бояр галицких, чтобы избить их, и при случае бояре избиты: убит был Юрий Витанович, Илья Щепанович и другие бояре, убито всего около 500, а другие разбежались: Владислав Кормиличич, Судислав и Филипп бежали к венграм. Беглецы призвали на помощь венгерского короля. Подступив к Перемышлю, боярин Владислав так говорил осажденным пере-мышльским боярам: "Братья, чего смущаетеся (нехотите предать князей Игоревичей)? Не они избили отцев наших и братью вашу? Имущество ваше ониразграбили, дочерей ваших отдали зарабов ваших, а имениями вашими овладели другие - пришельцы. За них ли хочете душу свою положить?" Игоревичи были взяты в плен. "Тогда же бояре володимерстии и галичькыи... и воеводы угорьскые посадиша князя Данила на столе отца своего - великого кйязя Романа во церкви св. Богородица Приснодевица Марья". Плененных князей угры хотели отвезти к своему королю: "Галичаном же молящимся им, да быша и повесили, мьстиради; убежени же бывшеУгре великими даръми, предани быша на повешение". Однако и семья Романа принуждена была опять бежать из Галича.

б) Тогда произошел здесь единственный случай во всей русской истории того времени - приобретение княжеской власти боярином (не княжеского происхождения). В 1210 г. "Володислав (боярин) воеха в Галкчь, вохняжися и седе на столе". Но такой случай остался исключительным и ненормальным в глазах современников; король польский говорил: "Не есть лепо боярину княжити в Галичи"; Владислав был схвачен и заточен, "и в том заточеньи умер, нашед зло племени своему и детям своим, княжения деля; вси бо князи не призряху детий его того ради".

в) Подобно этому здесь же произошел единственный случай корпоративного удаления всех бояр. Когда правил Галичем князь Мстислав, в 1226 г.. один из бояр - Жирослав - оклеветал князя перед боярами, якобы он хочет предать всех бояр на избиение половецкому хану. "Они же, емше веры, отдъидоша в землю Перемышлескую, в горы Кавокасьския, рекше во Угорскыя, на реку Днепр" (?); оттуда и начались сношения через послов между князем и боярами; княжеский посол наконец "приведе бояре вси к нему".

Однако и после этого мир между князем и боярами был лишь внешний; один из бояр говорил князю Мстиславу (советуя ему отдать дочь за королевича и передать зятю галицкий стол): "Не можешь бо держати сам, а бояре не хотять тебе". Князь ушел.

г) Для борьбы с боярским элементом было призвано народное вече (князем Даниилом в 1231 и 1235 гг.) Но вече не могло сломить окончательно власть бояр: в 1231 г. "была крамола безбожных бояр галицких, совет сотворили они на убиение и предание земле Даниила"; при возникшей по этому поводу открытой войне с боярами Данил остался лишь с 18 верными отроками; тогда, "созвавшу (ему) вече и рече им: хочете ли быти верни мне, да изыду на врага мое? Онем же кликнувшим: верни есмы Богу и тебе, гсподину нашему, изыди с Божьею помощью. Соцкый же Микуларече: господине, не погнетши пчел, меду не едать". В 1235 г. Даниил воспользовался отсутствием своего соперника - князя из Галича "со всеми бояры" и подошел к Галичу, послав сказать гражданам ("любяхуть жегражане"): "О мужи градьстии, доколе хощете терпети иноплеменных князей державу? Ониже воскликнувше реша: яко се есть держатель наш, Богом данный; и пустишася яко дети ко отчю, яко пчелы к матце... Бояре же пришедше на ногу его, просяще милости; яко согрешихом ти, иного князя держахом. Он же отвещав рече им: милость получисте, пакы же сего не сотворите, да не во горьшая впадете".

д) Бояре в Галицкой земле владеют пригородами на правах княжеских: в 1219 г. дан Звенигород боярину Судилаву. "Бояре галицкие Даниила князем себе называли, а сами всю землю держали; Доброслав вокняжился (в 1220 г.) и Судьич, попов внук... он вшедши в Бакоту все Понизье захватил без княжаго повеления, а Григорий Васильевич горную страну Перемышльскую... Даниил же, уведав о том, послал Якова, стольника своего, с великою жалостью к Доброславу, говоря к ним: я - князь ваш, но вы повеления моего не творите, землю грабите; черниговских бояр я не велел тебе, Доброслав, принимать, а давать волости галицким" (таким образом, князь сам признает исключительное право местных бояр на волости). Князь особенно приказал не отдавать никому Коломыи (соляных копей) как княжеской регалии; но оказалось, что Доброслав уже отдал ее боярам Лазарю Домажиричу и Ивору Молибожичу, "двум беззаконникам от племени смердья". Посол князя так упрекал за это Доброслава: "Како можеши без повеления княжа отдатию сима, яко велиции князи держать сию Коломыю нароздавание (содержание) оружьником? Он же усмеявься рече: то что могу же глаголати?.. Даниил же скорбяше и моляшеся Богу о отчине своей, яко нечестивым сим держати ю и обладати ею".

Подобное же преобладание боярского элемента в Волынской (и отчасти Киевской) земле можно видеть из некоторых вышеприведенных фактов, а также из следующего: в 1204 г. Ингварь должен был уступить г. Владимир Александру только потому, что бояре не любили его: "Боярам же не любящим Ингвара, Олександр... прия Володимер".

Особенности галицко-волынского государственного устройства отразились на судьбе Юго-Западной Руси в следующем периоде (польско-литовском).

Новгородско-псковское государственное устройство. В Северо-Западной Руси берет перевес вечевая форма власти. Такое государственное устройство утвердилось в Новгороде, Пскове, восточных новгородских колониях (Вятке) и в Полоцке. Сюда же отчасти примыкает и земля Смоленская.

Существует мнение, что новгородское устройство составляет исконное исключение из общего строя древнерусских государств и что его особенности можно объяснить только заимствованием учреждений западноевропейских свободных городских общин (особенно ганзейских). Мнение об исконном отличии новгородского устройства возникло давно: еще в середине XII в. думали, что Новгород получил от первых князей особые привилегии на самоуправление; но и тогда уже книжные люди сомневались в существовании таких привилегий. Летописец, рассказав, что в 1196 г. Андрей Боголюбский посылал воевать Новгородскую землю, но сам Новгород не был взят, а на обратном пути суздальцы сильно страдали от голода", заключает: "Не глаголем же: прави суть новгородци, яко издавна суть свобожени новгородци прадеды князь наших: но аще бы тако было, то велели ли им преднии князи крест преступати... а крест честный целовавше ко внукам их (князей) и к правнуком, то преступати?" (Лавр. лет.). Еще в 1211 г. Всеволод III "вда им (новгородцам) волю всю и уставы старых князь его же хотяху новгородци, и рече им: кто вы добр, того любите, а злых казните". Сами новгородцы постоянно ссылались на грамоты (привилегии) Ярослава. Но такие привилегии не существуют и, вероятно, не существовали никогда. Псков не претендовал на исконные привилегии, однако имел одинаковое устройство с Новгородом, а в Вятке еще более свободные формы устройства, чем в самом В. Новгороде. Подобные же предания о привилегиях существовали и относительно Полоцка: Нарбут (не указывая источника) говорит, что князья полоцкие

Вячеслав и Давид (сыновья Всеслава) дали городу Полоцку вольность, которой этот город должен был воспользоваться по смерти их; поэтому Полоцк стал вольным городом, а княжество Полоцкое - республикой, которая управлялась вечем и тридцатью старейшинами или боярами (Narbut, III, I, 266). Таким образом, мнение об исконности новгородских порядков не может быть принято. Особенности новгородского устройства, быть может, коренились в первоначальных местных причинах, но проявились не ранее середины XII в. и не заключают в себе чего-либо чуждого прочим русским землям; они состоят в преобладании вечевой формы, узаконенной и признанной всеми князьями. Местные причины, направившие здесь общерусское государственное устройство в сторону преобладания веча, заключались в географическом положении земли и в сношениях с северогерманскими городскими общинами. Страна, занятая новгородцами и кривичами, неблагоприятная по скудости почвы для земледелия, весьма благоприятна (по богатству торговых путей) для торговли. Торговля вызывает сосредоточенность населения в больших городских общинах, что и содействует преимущественному развитию вечевого начала (т.е. преобладанию среднего класса). Торговля же приводила новгородцев, псковичей и полочан в столкновение со свободными ганзейскими общинами. Не заимствуя от них ничего прямо и непосредственно, граждане упомянутых земель не могли не испытать косвенного влияния этих последних.

Город Новгород разделялся на две стороны: софийскую на левом берегу Волхова и торговую на правом. На левой был "детинец" (кремль), а в нем св. София и двор архиепископов - хранилище новгородской казны и законов. На торговой стороне были "двор Ярославль", торговище с патрональной церковью св. Иоанна и иноземные дворы: варяжский, немецкий и готский. Две стороны, имея каждая свои интересы, нередко враждовали между собою и созывали два одновременных веча. Весь город подразделялся на 5 концов: три на софийской стороне: Неревский, Людин (Гончарский) и Загородский; и два на торговой: Славенской и Плотницкий; но ни детинец, ни Ярославль двор не включались в концы. Самоуправление города, а именно управление, суд и заключение сделок, сосредоточивалось в концах; кончанские старосты (выборные правители концов) были представителями концов в общегосударственном управлении; их печатями скреплялись грамоты В. Новгорода; в переговорах с иноземцами участвовали выборные от концов. Главное судилище Новгорода состояло из выборных от концов (по 2 боярина и по 2 из житьих людей). В военных походах концы выступали отдельными полками, каждый под своим знаменем. Все эти черты предполагают существованиекоичанских народных собраний. Подразделенияконцов - улицы - составляли также самоуправляющиеся общины, имея уличанских старост во главе. Как воины, так и уличанцы включали все классы общества, причем сословное устройство полностью поглощалось территориальным. Земля Новгородская состояла из пригородов и волостей; первые пользовались значительной долей самоуправления, принимали угодных и изгоняли неугодных посадников, присылаемых из В. Новгорода. Хотя разделение Новгородской земли на пятины есть явление позднее, но несомненно, что с древнейших времен части земли были поделены между концами Новгорода для удобства управления ими; во всяком случае, позднейшие пятины соответствуют древнейшим "землям" или волостям В. Новгорода (Бежецкой, Водской, Шелонской, в древности Ржевской; Деревской, в древности Яжелбицкой, и Обонежской). Предполагают (на основании устава о мостовых, приписанного к Русской Правде), что 1-я зависела от славенского конца, 2-я - от Неревского, 3-я - от Загородского, 4-я - от Людина, 5-я - от Плотницкого (см. Рус. достопр., II, с. 305-306).

Город Псков имел подобное же устройство: там также был детинец и торговище; город также делился на концы (вероятно, 6 концов), между которыми были поделены для управления части (по два пригорода на конец).

Существенные особенности новгородского устройства следующие:

а) Право вечевого самоуправления (и соответственное ограничение княжеской власти) укрепляется формальными письменными договорами (дошедшие до нас начинаются с 1260 г.); так как их содержание весьма сходно, то все они вместе составляют как бы хартию, обеспечивающую самоуправление.

б) Право избрания князя вечем признано всеми князьями на съезде 1196 г.: "Вси князи выложиша Новгород в свободу, где им любо, туже собе князя поимають".

в) В договорах князья обязываются " не замышлять войны без новгородского слова". Участие народа в праве объявлять войну и заключать мир практиковалось и в прочих русских землях, но нигде не обеспечивалось формальным договором. То же замечание относится и ко всем последующим особенностям новгородского устройства.

г) Ограничивается административная власть князя, князь не может назначить правителями волостей неграждан новгородских: "Что волостей всех новгородских, тогоже, княже, не держати своими (княжими) мужи, но держати мужи новгородскими". И в Суздальской земле народ возмутился, когда князья, придя с юга, привели с собой "русских" (южнорусских) "детских" и раздали им посадничества. Но нигде это право не было оформлено, кроме Новгорода.

Князь не имеет права смещать должностных лиц без суда: "А без вины ти, княже, мужа волости не лишити". В 1218 г. князь Святослав сказал на вече: "Не могу быть с Гвердиславом и отнимаю у него посадничество". Новгородцы спросили: "А какая вина его?". - "Без вины", - отвечал князь. Тогда Твердислав сказал: "Я рад, что на мне нет никакой вины. А вы, братья, вольны и в посадничестве и князьях". Новгородцы отвечали князю: "Князь! Если Твердислав ни в чем не виноват, то ты нам клялся без вины не отнимать ни у кого должности... мы того не допустим, чтобы отнято было у него посадничество без вины". Князь уступил.

д) Ограничивается судебная власть князя: он не имеет права судить без посадника: "А без посадника ти, княже, не судити". Новый князь не может перерешать дела, уже прежде решенные: "ни грамот не посужати".

е) Особенность новгородского устройства проявляется в существовании выборного посадника при князе. Сначала посадник назначался князем как его помощник и заместитель, но с XII в. он становится выборным; считается, что первым выборным посадником был Мирослав Гюрятинич, избранный вечем в 1126 г. Но вече овладевало правом избирать посадника постепенно, не устраняя и потом участия в этом князя. В Новгороде посадник был всегда один (так как он, заменяя князя, представляет монархический элемент власти). Сначала он избирался пожизненно, но затем правление его стало весьма краткосрочным (без определения срока). Выбор посадника, несмотря на демократическую краткосрочность, падал обычно на членов немногих, одних и тех жеродов и иногда переходил преемственно от отца к сыну: в начале XII в. посадником в Новгороде был Гюрята Рогович; в 1126-1134 гг. (с промежутками) его сын Мирослав Гюрятинич, с 1137 до 70-х гг. XII в. (с промежутками) - Якун Мирославич; с 1211 г. - Дмитрий Якунович; с 1220 г. - Иванко Дмитрович. Таким образом, целый век одна семья стоит во главе управления. Круг власти посадника почти равняется княжеской власти: ему принадлежит инициатива установления и отмены законов, судебная власть наравне с князем и преимущественно власть правительственная. Подобно посаднику, и тысяцкий сделался выборным правителем (в других русских землях его назначает князь).

ж) Формальному определению подверглось не только отношение князя к вечу, но и самая внешняя сторона вечевых собраний: в Новгороде была вечевая "изба", т.е. канцелярия веча, вечевые дьяки (секретари), особая печать В. Новгорода.

з) Точно так же в Новгороде более определенно был сформирован состав боярской думы. Правительственный совет (Herren-Rath) был весьма обширен: по немецким источникам, в него входило 300 господ, в том числе новгородский владыка, княжеский наместник, посадник, тысяцкий, "старые" (смененные) посадники и тысяцкие и просто бояре/Члены имели отличительные знаки. Совет заседал во дворце архиепископа.

Те же черты повторяются и в псковском государственном устройстве с некоторыми отличиями, а именно: здесь было два посадника, а не один, что означает большее развитие демократических начал; не было тысяцкого. Князь и вече назначали правителей в провинции в двойном числе (один от князя, другой от веча).

Вятка (древний Хлынов) - новгородская колония, основанная во 2-й половине XII в. в бассейне р. Вятки; здесь повторено внутреннее устройство метрополии: "обычаи новгородские имеяху"; однако не существовало совсем княжеской власти; впрочем, подробности устройства Вятки мало известны.

3. Особенности государственного устройства северо-восточных земель. В земле Суздальской (и отчасти в Рязанской и Черниговской, которые попадали под влияние Суздальской) берет перевес княжеская власть с конца XII в., а именно в эпоху Всеволода III, который в летописях начинает именоваться великим князем. Право наследования становится здесь исключительным способом преемства княжеской власти: Всеволод еще при жизни так приобщил своего старшего сына к участию во власти: "Не токмо Бог положил на тебя старейшинство в братье твоей, но и во всей Русской земли: и аз ти даю старейшинство". Княжеская власть усиливается во внутреннем управлении; летописец говорит о Всеволоде Суздальском, что он "украшен всеми добрыми нравы, злыя казня, а добромысленные милуя, князь бо не туне мечь носит в месть злодеем, а похвалу добро творящим". Значение боярской думы понижается; тот же Всеволод "судил истинен и нелицемерен, не обинуяся лица сильных своих бояр, обидящих менших и работящих сироты и насилье творящих". Вече в Суздальской земле исчезает во 2-й четверти XIII в., и впоследствии вечем называются здесь восстания и заговоры. Обстоятельства, вызвавшие на северо-востоке усиление княжеской власти, заключались в местных особенностях этой области - уединенности ее от центра междукняжеских усобиц и в таких экономических условиях, которые препятствовали образованию здесь сильного боярства и больших городских общин.

Начала государственного объединения всех русских земель

Земли первого периода не были объединены в одно целое государство, но существовали уже налицо некоторые начала будущего государственного единства. Противоречие между действительным разделением Руси и сознанием ее единства объясняется тем, что три элемента государства (территория, население и власть) развивались не с одинаковой быстротой и не одновременно.

1. Национальное единство населения и сознание его (хотя и не совсем полное) достигло гораздо большей ясности и твердости, чем единство власти.

С точки зрения национальной вся Русская земля представлялась уже единым целым даже в глазах враждующих князей. Их общие предприятия совершаются во имя этого сознания; в 1095 г. князья Святополк и Владимир Мономах звали черниговского князя Олега в общий поход на половцев; когда он отказался, то его поступок осуждается прочими князьями так: "Вот ты не шел с нами на поганых, которые разор или землю Русскую". На Любческом съезде 1097 г. побуждением к соглашению было следующее: "Почто губим Руськую землю, сами на ся котору деюше? А половци землю нашю несуть розно и ради суть, оже межю нами рати; да ныне отселе имемся в едино сердце и блюдем Рускые земли... Да еще кто отселе на кого будет...; да будет нань хрест честный и вся земля Руськая". Таким образом, с национальной точки зрения князья называют взаимные войны междоусобиями ("сами на ся"). Планы галицкого князя Василька (ослепленного в Киевском княжестве) были таковы: "На землю Лядьскую наступлю... и мыцу (за) Русьскую землю... Посем хотех проситися у Святополка и у Володимера ити на половци, да любо налезу собе славу, а любо голову свою сложю за Русскую землю". На Уветичском съезде 1100 г. все прочие князья упрекали Давида Волынского так: "Се ти молвят братья: не хочем ти дати стола володимерьского, зане ввергл еси ножь в ны, его же не было в Русьскей земли". Соглашение князей на Долобском съезде 1103 г. идти на половцев закончено следующей речью Мономаха к Святополку: "То ты, брате, велико добро створиши земле Русскей". Вообще Владимир Мономах, приводивший князей к соглашению во имя национального единства Русской земли, славен был как "добрый страдалец за Русскую землю". Само население старается прекратить междоусобие князей во имя общих интересов Русской земли: в 1097 г., когда наступали на киевского князя Святополка прочие князья, киевляне помирили князей, послав сказать им: "Молим вас не погубите Русской земли... которую стяжали отцы и деды ваши, поборая по Русской земле". В 1130 г. черниговцы во время нашествия киевского князя на их князя Всеволода говорят последнему: "Ты надеешься бежать к половцам, а волость свою погубишь, проси мира; мы знаем милосердие Ярополка, ибо он бережет землю Русскую". Из представленных примеров видно, что в отношении к иноплеменникам вся Русская земля выступает как одно целое, именно благодаря национальному единству населения. А так как население есть один из трех элементов государства, равный по важности двум остальным, то мы должны призвать за национальным единством (хотя и не вполне осознанным) значение государственное*.

______________________

* См. выше о неполноте национального сознания и остатках племенной розни.

______________________

Были попытки установить политический центр в Киеве - "матери градов русских". Несколько раз решение общерусских дел было передано на рассмотрение киевского веча и киевской боярской думы, например, суд над галицким князем Васильком, рассмотрение притязаний черниговского князя Олега. Территориальное значение Киева выразилось в 1096 г.: когда Олег после войны вынужден был просить мира, то Святополк и Владимир дали ему мир в таких словах: "Иди к брату твоему Давиду и приходите в Киев на стол отцов и дедов наших, потому что это есть старейший город в земле всей - Киев, тут следует съезжаться и положить порядок" (Лавр. лет.). Но из старейшинства Киева не образовалось общеземской власти.

2. Государственная власть вообще заключала в себе мало начал единства.

Каждая из указанных форм власти (князь, дума и вече) простирается на каждую землю в отдельности, а не на всю совокупность русских земель. Такой государственной власти, которая бы распространялась на всю Русскую землю, не было. Тем не менее между князьями всех русских земель была постоянная и живая связь. Проявлялась ли она в каких-либо государственных учреждениях?

а) По теории Карамзина и его предшественников, общерусской властью был великий князь Киевский, а потом (с середины XII в.) - Владимирский; власть его, вполне единодержавная при Олеге и Владимире, хотя и ослабела в период уделов, но в принципе сохранилась. "Ярослав, - говорит Карамзин, - разделив Россию на княжения, хотел, чтобы старший сын его, называясь великим князем, был главою отечества и меньших братьев, и чтобы удельные князья, оставляя право наследства детям, всегда зависели от киевского, как присяжники и знаменитые слуги его... Одаренные мужеством и благоразумием, Мономах и Мстислав I еще умели повелевать Россиею, но преемники их лишились сей власти" (И. Г. Р., т. III, гл. VII). Словом, в принципе государство оставалось единодержавным и лишь фактически единодержавие нарушалось неповиновением великому князю некоторых его слуг. Но, во-первых, титула великого князя в описываемую эпоху не существовало; он приписывался некоторым из сильнейших князей, как киевских, так и других в литературных памятниках (надгробных похвалах), подобно тому как уже тогда таких князей именовали "царями" и "самодержцами". В летописях постоянно присваивается титул великого князя суздальским князьям лишь со времен Всеволода III. Во-вторых, Ярослав отдал своим детям не всю Россию, а Киевскую и Черниговскую земли с Переяславской; в его распоряжение не входила земля Полоцкая, имевшая отдельный княжеский род. В-третьих, власть, врученная Ярославом старшему сыну, не есть власть государственная, а отеческая: братья не стали его подданными или слугами. И впоследствии ни Владимир Мономах, ин Мстислав Великий, ни Андрей Боголюбский ничем не управляли в других землях за пределами своей - Киевской или Суздальской. Если один из них желал приобрести что-либо в чужой земле, то делал это не иначе, как силой (войной) или с согласия местного князя. Далее киевский князь (якобы великий) не управляет и внешними делами всей России так, чтобы князья других земель Воевали и мирились с иноземцами лишь по его приказанию и шли в общий поход по призыву великого князя. Напротив, князь каждой земли имеет свои суверенные права. Итак, мысль о великокняжеском достоинстве как единой государственной власти для целой России должна быть отвергнута не только de facto, но и в принципе.

б) По теории С.М. Соловьева, единой государственной властию для Русской земли была коллективная власть всего княжеского рода: частью Русской земли владел тот или другой князь в отдельности, но не на правах личных, а на правах члена рода; части земли (уделы) распределились между членами рода по степени близости этих последних к старшинству; передвигались из одного удела в другой - лучший. Старейший князь, родоначальник, занимал старейший стол - киевский. Он имел власть над младшими князьями, но не государственную, а родовую ("в отца место"); тем не менее "старший князь, как отец, имел обязанность блюсти выгоды целого рода, думать и гадать о Русской земле... имел право судить и наказывать младших, раздавал волости... Младшие князья обязаны были... ходить в его послушании, являться к нему по первому зову, выступать в поход, когда велит".

В этой теории нужно отличать мысль о единстве княжеского рода от идеи власти старшего князя над всеми князьями-сородичами. Эта последняя идея столь же мало подтверждается фактами, как мысль о великокняжеской власти.

в) Единство княжеского рода и союз князей. Мысль о единстве княжеского рода имеет действительное значение: во времена, ближайшие к Владимиру и Ярославу, мысль о совокупном владении целого рода всей Русской землей была близка к осуществлению. Хотя потом, благодаря политической разделенности русских земель, княжеский род разложился на несколько самостоятельных линий (из которых каждая рассматривалась уже как самостоятельный род: Мономаховичей - киевских, Юрьевичей - суздальских, Ольговичей - черниговских, Изяславичей - полоцких, Роста славичей - галицких), но для князей мысль о единстве прав всего рода на целую Русскую землю осталась руководящей идеей в течение всего периода уделов. В 1195 г. князь киевский Рюрик и его союзники послали мужей своих к Ольговичам черниговским с таким предложением: "целуйте к нам крест, что вы не будете искать отчины нашей Киева и Смоленска ни под нами, ни под нашими детьми, ни под всем нашим Владимировым племенем; как нас разделил дед наш Ярослав по Днепру, то вам нет дела до Киева". Такое предложение клонилось к полному и окончательному разделению Русской земли на самостоятельные государства. Ольговичи, посоветовавшись, отвечали: "Как мы обещались блюсти Киев под тобою, так в том и стоим; но если ты приказываешь нам отказаться от Киева навсегда, то мы не угры, не ляхи, но единого деда внуки: при нашей жизни мы не ищем Киева, после вас, кому Бог даст" (Ипат. лет.).

Единство княжеского рода и его исключительное право на Русскую землю есть одно из самых сильных объединительных начал того времени. Из него произошли следующие частные последствия.

Народ во всех русских землях избирает князей только из рода Рюриковичей (избрание литовских князей относится к следующему периоду). Если какой-то землей овладел иноземец, то князья стремились со всех сторон для изгнания его; когда в 1189 г. галицким столом завладели венгры, то киевский князь Рюрик говорил князю Святославу: "Аже хочешь ичьти на Галину да се аз е тобою готов; молвяшеть бо и митрополит Святославу к Рюрикови: се иноплеменницы отъяли отчину вашу, а лепо вы бы потрудитиея" (Ипат. лет.).

Князья ищут владений только в Русской земле: кроме попытки Святослава Игоревича основаться в Дунайской Болгарии, был только един случай княжения малоизвестного русского князя в чужих закарпатских странах. Родовые традиции княжения сохранили память о единстве Русской земли даже после разделения ее на два совершенно независимых государства - Литовское и Московское и внушили московским великим князьям мысль оправах их на Польшу, Киев и Волынь (такие широкие притязания вовсе не соответствовали средствам, их первоначального маленького княжения).

На единстве княжеского рода и национальном единстве Русской земли основывается союз князей, постоянно признаваемый в принципе, хотя весьма часто нарушаемый в действительности. Союз состоит из равных друг другу членов; нарушение равновесия является нарушением союза: когда в 1174 г. Андрей Боголюбский начал самовластно распределять столы между князьями, то князья признали это нарушением братского союза. Члены союза именуются братьями. Союз основывается не на договорном начале; напротив, частные договоры двух или нескольких князей могут его нарушить и потому признаются незаконными. Между братьями Ярославичами не было никакого договора об общем союзе и о том, что он не будут претендовать на столы друг друга, но когда двое из них заключили в 1073 г. договор против третьего (Изяслава Киевского) и выгнали его их Киева, то такой договор был признан современниками нарушением общего братского союза, стоящего выше частных договоров: "въздви-же дьяволъ котору въ братьи сей Ярославичех", - говорит летопись; поступок двух братьев приравнен летописцем к преступлению Исава (Лавр. лет.).

Действие союза простирается как на внешние, так и на внутренние (междукняжеские) отношения. По отношению к иноземным народам (в особенности восточным варварам) все русские князья составляют одно целое (союз оборонительный и наступательный, основанный также не на частном догосоре). В 1096 г. князья зовут черниговского князя Олега в Киев договориться об обороне Русской земли "от поганых"; Олег не пошел ни на совещание, ни на половцев. Тогда прочие князья послали сказать ему: "Если ты ни да поганых не идешь, ни на совет к нам, то, значит, ты мыслишь против нас и хочешь помогать поганым", и объявили ему войну. Договоры об общих действиях лротив половцев касаются не установления союза, а дашь удобств времени и места совершения похода: в 1170 г. "вложи Бет в сердце Мьетиславу Изяславичу мысль благу о Руськой земли (о походе на половцев)... и сзва братью свою инача думати с ними и река им тако: братье, пожальтеся о Русской земли... И рекоша ему братья вся: Богти, брате, помозивтом, ожети Богвложилтаку мысль в сердце; а нам дай Бог за крестьян и за Рускую землю головы свое сложити" (Ипат. лет.). На Допобском съезде дружина киевского князя возражала Владимиру Мономаху на его предложение об общем походе на половцев: "Не годится весною жги и отрывать крестьян от работы". В1183 г. князья уже двинулись на половцев, но на дороге встретил их черниговский и сказал: "Ныне, братья, не ходите, но срекше время, оже даст Бог, на лето пойдем; Святослав же и Рюрик (старшие князья), шмтушавша его, возвратишася". В том же году, при вторичном общем походе,в котором участвовало 13 князей, черниговские князья не участвовали ло такой причине: "Далече ны есть ити вниз Днепра, не можем своее земле пусты оставити; но же поидеши на Переяславль, то скупимся с тобою на Суде" Ипат. лет.). Такие примеры не доказывают права отдельных членов союза вступать в соглашение с варварами против русских земель.

Во внутренних отношениях союз князей распределяет столы между своими членами. На Любечском съезде постановлено: "Почто губим Руськую землю, сами на ся котору деюще?.. Кождо де держить отчину свою: Святопопк - Кыев Изяславлю, Володимер - Вееволожю, Давыд и Олег и Ярославль - Святославлю; а имже роздаял Всеволод городы, Давыду - Володимер, Ростиславичема: Перемышль - Володареви, Теребовль - Василькови". Союз князей устанавливает отношения князей и к таким землям, которые не были отчиной какой-либо линии княжеского рода: в 1196 г. все князья предоставили новгородцам права выбирать себе князя, где хотят.

Союз князей судит и наказывает своих членов за преступления, совершенные одним князем над другим, и за нарушение общесоюзного мир а. Когда Святополк Киевский схватил и выдал Давиду Игоревичу князя Василька, а Давид ослепил его, то Владимир Мономах, услышав об этом, "ужасеся и всплакав, ирече: сего не бывало есть на Русьскей земли ни при дедех наших, ни при отцих наших, сякого зла". Затем он послал к Давиду и Олегу Святославичам, говоря: "Приходите в Городец, чтобы исправить то зло, которое сделалось в русской земле и среди нас - братьев... если мы этого не поправим, то еще большее зло встанет в нас и начнет брат брата закалать и погибнет земля Русская, а враги наши половцы, пришедшие, возьмут землю Русскую". Союз князей послал такой запрос Святополку: "Зачем ты сотворил такое зло в Русской земле? Зачем ослепил брата своего? Если ты узнал за ним какую вину против тебя, то обличил бы его пред нами и, доказав обвинение ("упрев бы и") наказал бы его. Теперь объяви вину его". Извинение Святополка не было признано уважительным, и князья готовились наказать его войной. Но киевляне успели примирить своего князя с наступавшими, напомнив Владимиру Мономаху, что борьбе князей будут радоваться "поганые" и возьмут землю Русскую, "которую стяжали отцы и деды ваши: они де приискивали иных земель, поборая по Руссокой земле трудом и храбростью, а вы хотите погубить землю Русскую". Но прощение киевскому князю дано под условием наказать главного виновника - Давида, который, после долгой войны, действительно был наказан союзом князей на Уветичском съезде 1100 г. Здесь Давид явился не членом съезда, а подсудимым: "Давид Игоревич седяше кроме (отдельно) и не припустяху его к собе, но особь думаху о Давыде". Решение създа было таково: "Не хочем ти дати стола володимерьского, зане ввергл еси ножь в ны, его же не было в Руськей земли; да се мы тебе не имем (не лишаем свободы), ни иного ти зла не створим, но се ти даем: шед сяди в Бужьскем" (т.е. вместо главного стола, владимирского, назначили ему маленький подручный удел и сверх того 400 гривен деньгами в виде добавки). Бояре, подговорившие Давида на ослепление Василька, были еще раньше повешены. Отнятие волости было единственным наказанием, какое мог назначить совет князей виновному члену-князю; но за нарушение междусоюзных постановлений со стороны боярина ему могла быть назначена смертная казнь: в 1177 г. черниговский князь Святослав Всеволодович так говорил киевскому князю Роману: "Ряд наш так есть: оже ся князь извинить, то в волость, а муж у голову" (преступления бояр против своего князя, конечно, не подлежали межкняжескому суду). То, что такое постановление не было частным договором между названными князьями и соблюдалось всегда без особого договора, подтверждает вышеприведенный случай наказания Давида Игоревича и его бояр.

Союзу князей принадлежит право издавать законы, действие которых должно простираться не на одну какую-либо землю: Русская Правда Ярославичей выработана на съезде трех князей-братьев; отмена мести постановлена съездом тех же князей; новые постановления Владимира Мономаха составлены при участии посла черниговского князя ("Иванка Чюдиновича - Ольгова мужа" - см. Рус. Пр. Кар., 66).

Правда и постановления союза осуществляется преимущественно посредством княжеских съездов, или "думы князей". Думы князей не .имели сроков для созыва; съезды собрались по мере надобности. Более важные из них указаны в вышеприведенных цитатах; это съезды князей Ярославичей, съезд Любечский 1097 г. для установления порядка, нарушенного междоусобиями, возбужденными черниговским князем Олегом; съезд Городецкий того же 1097 г. для наказания киевского князя Святополка; Уветичский, или Витичевский 1100 г. - для установления порядка, нарушенного волынским князем; съезд Киевский 1170 г. и др. Съезд для решения общерусских дел предполагает участие всех князей ("братья вся"); но в действительности ни один съезд не имел фактической полноты, что не лишало думу князей ее общерусского значения. Постановления думы были необязательны и для князей, не участвовавших в съезде; неисполнение их и отказ от участия в съезде без причин (из нежелания подчиниться его приговору) влекли наказания для виновных: в 1096 г. Олег Черниговский, отказавшийся явиться на Киевский съезд, был наказан союзной экзекуцией князей; только что было рассказано, как в 1097 г. Давид Волынский, нарушивший постановления Любечского съезда, наказан киевским князем по поручению союза князей. Время, в которое союз действует с особенной определенностью и силой, есть эпоха Владимира Мономаха. Ни национальное единство, ни постоянный союз князей, ни временные съезды их не образовали, однако, из всей Руси одного цельного государства; в этих явлениях лежали лишь зачатки будущего государственного единства*.

______________________

* См. дополн. И. 4.

______________________

Г. УПРАВЛЕНИЕ

Государственная власть призвана: 1) управлять, 2) устанавливать правовые нормы (законодательствовать) и 3) судить. В древнейшем периоде на первый план выступает последняя из упомянутых трех функций, т.е. суд; однако и обе первые уже и тогда входят в задачи государственной власти (особенно военное управление).

Управление ("володенье" в тесном смысле слова) по преимуществу отражает в себе частно-правый характер власти, но отнюдь не есть частная власть (dominium) как по органам, так и по предметам управления.

Органы управления

Органы управления подразделяются таким образом: а) Центральные. В древнерусской земле центральные органы не выделялись вполне, так как общеземское управление непосредственно осуществлял сам князь, боярская дума и вече (см. выше). Впрочем, уже с X в. можно различать в центральном управлении две системы органов: собственно княжескую (дворовую) и земскую.

Князь в управлении (как и в суде) заменяет себя тиунами, управляющими от его лица. Они назначались из дворовых слуг князя, первоначально несвободных ("тиунство" вообще есть наем в услужение, который не вел к холопству лишь тогда, когда об этом был поставлен особый договор (см. Рус. Пр. Кар., 21); но, по-видимому, такие условия были редки, а потому тиукы вообще не пользовались полной правоспособностью (см. там же, 77). Тиунов назначает князь иногда по согласию с вечем: "а вот вам и тиун по вашей воли", - говорит князь киевлянам в 1146 г. Но это относится только к тиунам, облеченным судебной властью. Разряды тиунов различались по разрядам служебных поручений, которые мог дать князь: так, были тиун огтщный или дворский (название "дворский" встречается уже во 2-й половине XII в.); он заведовал двором (отроками) и домашним хозяйством князя; с середины XII в. он назначается из бояр и причисляется к лучшей дружине. Подчиненные ему служители называются ключниками: в 1154 г. "посла (Ростислав) мужи отца своего Вячеслава и тиуны и ключники; каза нести имение отца своего перед ся, и порты, и золото, и серебро" (Ипат. лет.). Управление дворского заменяло собой все последующие органы финансового управления. Впрочем, были некоторые органы и специального финансового управления: данщики и мытники. Особенная ветвь княжеского хозяйства, тогда наиболее важная, вызвала должности тиуна конюшего (впоследствии чин очень важный в Московском государстве). Есть указания, что уже в XIII в. были зародыши администрации вполне государственной: в договоре Смоленска с немцами 1229г., между прочим, постановлено: "Если тиун на волоке услышит, что пришел латинский гость, то он должен послать люден с телегами перевезти товар через волок". В связи с должностью тиунов находится подчиненная им должность мечников: в 1146 г. киевляне, вытребовав от князя смены тиуна Ратьши, "бросились двор его грабить и на мечники". Вообще в системе органов дворового управления нельзя различать частно-хозяйственные органы и государственные.

Система земского управления (более древняя, чем княжеская) построена по численному (математическому) делению общества: как целое государство составляло тысячу, а старшие города и провинции делились на сотни и десятки, так центральным правителем был тысяцкий, а подчиненные ему - сотские и десятские. Происхождение должности тысяцкого - доисторическое; можно принять гипотезу о том, что тысяцкие заменили прежних племенных князей; иногда тысяцкие именуются князьями (если управляют целой землей без князя, например Юрий Шиманович, управляющий Суздальской землей при Мономахе); счет годов летописцы обозначают иногда именами князей и тысяцких. "В лето 6597 священа бысть церкви Печерьская... при благородьнем князи Всеволоде, державному Русьскыя земля... воеводьство держащю кыевскыя тысяща Яневи" (Лавр. лет.).

Первоначально тысяцкие народные противопоставлялись тысяцким и посадникам княжеским: в то время как посадник Владимира Св. Добрыня и тысяцкий Путята старались принудить новгородцев к крещению, новгородский тысяцкий Угоняй противился этому (Иоак. лет.); вероятно, что тогда должность тысяцкого была наследственной. Затем тысяцких стал назначать князь из местных бояр, часто из одной и той же фамилии преемственно (при Ярославе в Киеве был тысяцкий Вышага, затем Ян). "Держи ты тысячу, как у брата моего держал", - говорит новый князь киевский Игорь в 1146 г. Улебу, киевскому тысяцкому. В Новгороде эта должность стала выборной. Каков бы ни был способ присвоения должности тысяцкого, этот сановник всегда оставался представителем интересов народа: в 1043 г. князь Ярослав отправил своего сына Владимира в поход на Византию; предводителем народного ополчения был тысяцкий Вышата, а княжим воеводой (предводителем дружины) - Иван Творимирич; когда буря разбиларусские корабли (кроме корабля, на котором была княжеская дружина) и выбросила воинов на берег, народное ополчение решило возвратиться в Русь (сухим путем), но "не идяше с ними никто же от дружины княжее. И рече Вышата: азъ пойду съ ними; и выседеись корабля к ним, и рече: аще жив буду, то с ними, аще погыну, то с дружиною" (Лавр. лет.). Хотя иногда тысяцкий и его сотские расходились в своей деятельности с интересами и волей народа (например, после смерти князя Святополка в 1113 г. до прибытия в Киев Владимира Мономаха народ бросился грабить двор тысяцкого Путяты и сотских), но это относится к некоторым лицам, злоупотреблявшим этой должностью. По рассказу Татищева, киевский тысяцкий Улеб в 1146 г., когда Всеволод Ольгович старался передать киевский стол своему брату Игорю, заявил, что киевляне привержены к Мономаховичам, а неОльговичам, и что князь Изяслав Мстиславич есть настоящий и прямой наследник. "Сим ответом Всеволод весьма озлобился". По уставной грамоте новгородского Всеволода церкви св. Иоанна, князь поставил от житьих людей старост и от черных - тысяцкого. Таким образом, тысяцкий является как бы народным трибуном, уравновешивающим княжескую власть; по этой причине власть тысяцкого была уничтожена князьями восточных земель (в Москве казнью последнего тысяцкого в 1374 г.). Такой ролью тысяцкого отчасти определяется и его должность: он прежде всего есть предводитель народного ополчения: в 1195 г., во время войны смоленского князя Давида с черниговскими, княжим полком предводительствовал князь, а "Смоленским полком" - тысяцкий Михаил. Тысяцкий председательствует на вече в отсутствие князя (в Киеве в 1147 г. вместе с митрополитом). По уставной грамоте Всеволода, тысяцкому поручается "управливати всякая дела торговая, и гостиная, и суд торговый"; вышеприведенный факт восстания киевлян на тысяцкого, сотских и "жидов" указывает на прямое отношение тысяцкого к торговле. Ему же и сотским принадлежит и охранительная полиция: волнение в Киеве в 1147 г. усмиряет тысяцкий. От тысяцких народных надо отличать княжих тысяцких - предводителей княжей дружины (двора) и тысяцких пригородных (см. Рус. Пр. Кар., 66), заменявших собой посадников.

Подчиненные тысяцкому сотские и десятские упоминаются уже во время Владимира Св.: на пиры к Владимиру приходили бояре, гриди, сотские, десятские и нарочитые мужи. Состоя предводителями частей ополчения, они оставались постоянными гражданскими правителями частей государства (сотен и десятков).

В земской системе органов администрации особенно выделяются государственные начала управления.

б) Местное управление. Органами местного управления называются те, которые управляли пригородами и волостями. Составные части земли не всегда однородны: пригороды входили в состав земли иногда целыми группами; иногда целые завоеванные земли становились провинциями другой земли; иногда же отдельные волости входили в состав земли как самостоятельные провинции. Сложные провинции именуются иногда прежними племенными названиями: в 1149 г. упоминаются "вси Дрегвичи" как новая провинция Черниговской земли; в 1147 г. "вси люди Голядь верх Поротове" и "волость - вятичи" как провинции той же земли. Иногда им дается название географическое: "Посемье" (по р. Сейм). иногда, (но очень редко) такие провинции именуются тысячей. В 1149 г. упоминается "Сновьская тысяча" (по р. Снову). Чаще встречается наименование полк: полк Белогородский, полк Киевский ("Когда выйдем в сильный полк Киевский, то я знаю, что они будут биться за меня", - говорил в 1150 г. Изяслав Мстиславич, ободряя свою дружину).

Подразделение провинций, кроме обычного наименования волость называется еще погостами и вервями.

Погост - термин северорусский: погосты есть в Новгородской, Псковской, Суздальской и Смоленской землях; в остальных не встречаются. Погост - это древнейшая зачаточная клеточка земского государства. Уже Ольга установила по р. Мете погосты, но это не означает их первоначального установления: погосты имеют происхождение доисторическое (как места сходбища для общественного богослужения и как места торговли, возникающей при таких сходбищах). Словом, погостом называется как центральный пункт округа, так и самый округ. Что касается числа погостов, то в Новгородской земле к XVI в. оно дошло до 419; в Смоленской земле (по уставной грамоте 1150 г.) перечисляется до 45 погостов. Погост, включающий лишь население, был единицей, по которой распределялась дань, а потому погостом иногда называется сама дань, и в этом смысле слово "погост" заменяется словом "потуг". Вместо термина "погост" та же единица провинциального деления как в южных, так и в северных землях называется верьвью (корень слова общий индоевропейский - warf). Той же единице соответствуют и наименование сотня не только в городском, но и в провинциальном делении, и губа - в Псковской и Новгородской землях.

Провинции-колонии ("свободы") состоят в не менее тесной связи с государством, таковы северные провинции Новгородской земли: Тер, Пермь, Печора, Юрга, Вологда. Примером неустойчивости связи отдельных колоний с метрополией может служить Вятка. В них, как населенных преимущественно инородцами (кроме Вятки), не могло быть таких же порядков внутреннего управления, как в коренных частях земли. Они были источниками богатства для метрополии, но вместе с тем источником смут и переворотов со стороны могущественных бояр-колонистов.

Пограничные провинции иногда находились в совладении двух или нескольких государств, которые управляли ими (и пользовались данью) или поочередно, по годам, или совместно, деля доходы управления: так, Смоленская земля (по Уставной грамоте Ростислава) претендовала на старинную дань с Суздальско-Залесских волостей; Великие Луки, Ржева и Холмовский погост находились в совладении В. Новгорода, Литовского, а потом Московского государства.

Органы местного управления - двоякие. Они существуют для связи провинции с государством - органы централизации. Это посадники, именуемые иногда тысяцкими. Назначение куда-либо посадника означает присоединение местности к государству: по завоевании Волыни при Святополке назначается из Киева посадник в Луцк; Олег Черниговский, захватив землю Ростовскую, сажает там своих посадников; Мстислав Киевский, изгнав полоцких князей, назначает в их землю своих посадников. "Взять посадника" у какого-либо князя значит добровольно покориться ему: в 1147 г. "Куряне послаша (к сыну Юрия Долгорукого) и пояща у него посадник к себе". Возвращение старшим городом власти над пригородом ознаменовывается посылкой туда посадника (Ростов и Владимир); наоборот, достижение пригородом независимости выражается в принятии посадника (Псков и Новгород). Посадники назначались в каждый пригород или из подручных (младших) князей, или из бояр: в 1195 г. "да Всеволод Торцький (город Торческ) зятю своему Ростиславу, а в иный городы посла посадники своя". Хотя подручные князя не назывались прямо посадниками, но власть их одинакова с посадничьей. Посадник в пригороде обыкновенно был один (исключение для Псковской земли, см. выше). Выбор посадника совершался без согласия пригорода. Власть посадника имеет смешанный частный и государственный характер. Частный характер заметен особенно в правах пригородных князей: "печаль бысть ему (Всеволоду Ярославичу Киевскому) от сыновець своих, яко начаша ему стужати, хотя власти, ов сея, ов же другие; сей же, омиряя их, раздаваше власти им" (Лавр. лет. под 1093 г.). На таких же частных правах назначались лишь пригороды и пришлым членам владетельных домов: в 1165 г. "прибеже из Царя-города братан царев Кюр Андроник к Ярославу у Галкчь и прия и Ярослав с великою любовью да ему Ярослав неколико городов на утешение (Ипат. лет.). Такой же характер (но в меньшей степени) имела власть посадников-бояр; она сходна с московской системой кормления: кормление состояло в сборе корма натурой (коробейщике), судебных пошлинах и княжеских экономических доходах. Однако ни власть пригородных князей, ни власть посадников-бояр не есть в полном смысле власть частная: они обязаны заботиться о военной защите провинции, творить правый суд. Неугодных посадников пригороды изгоняют.

Впрочем, посадники, преследуя интересы кормления, мало вмешиваются во внутреннее управление провинции. Действительное местное управление находится в руках органов местного самоуправления - пригородного и волостного вече и выборных чиновников: старост, сотников, десятских и "добрых людей" (дог. 1229 г., ст. 33). Некоторые из первых избирались для управления целой провинцией (Уст. Двинск. гр., вступл.), другие - для ее подразделений (волостей, погостов).

2. Предметы управления

Государство первого периода по задачам управления совершенно отличается от государства последующих периодов, особенно 3-го (когда оно становится полицейским по преимуществу). Древнейшее государство есть по преимуществу военное.

а) Полиция в собственном смысле почти не входит в задачи государства; в частности, относительно полиции охранительной государство сознавало свои обязанности, но имело слишком мало средств для их исполнения: в 1024 г. беспорядок в Ростовской земле по поводу голода был прекращен князем Ярославом (который нарочно поспешил для этого из Новгорода) с большим успехом. Но вот другой случай: когда воевода черниговского князя Святослава Ярославича Ян (во 2-й половине XI в.) прибыл в Ростовскую и Белозерскую земли для сбора дани, то застал там возмутительные беспорядки, произведенные волхвами по поводу голода; они убивали женщин, якобы открывая под их кожей спрятанный хлеб. Ян признал своей обязанностью прекратить беспорядки, но у него было всего 12 отроков. Только угрозой белозерцам, что он не уедет от них целый год (жители обязаны были содержать княжеских послов), он заставил их выдать волхвов и наказать их. При перенесении мощей Бориса и Глеба толпа народа достигла такой величины, "яко страшно бяше видети народа множество", и не давала пройти процессии; Владимир Мономах приказал разбрасывать в народ куски ценных тканей и денег и тем только раздвинул народную массу. В 1147 г. ни князь, ни тысяцкий не могли защитить князя Игоря, убитого толпой.

Относительно полиции экономической князья для собственных личных и финансовых целей заботились об охране торговли (в которой первоначально сами участвовали) - охраняли почти ежегодными походами южные торговые пути греческий, соляной и залозный, когда кар званы двигались по степям мимо Днепровских порогов (походы 1168,1169 и 1170 гг.); войны новгородцев с Чудью и северных князей с волжскими болгарами имели главным образом ту же цель. К этой же цели направлены договоры с греками и немцами, по которым русские князья обязывались к принятию различных административных мер (паспорта купцам, устройство перевозок через волоки и др. - см. дог. Иг., ст. 2 и догов, смол. 1229 г., ст. 23). К поддержке внутренней торговли вели заботы по охранению правильных единиц веса и меры (хотя и порученные церкви по церковным уставам, но под высшим наблюдением государства) и назначение мытников на торги (см. Рус. Пр. Кар., 33). Сюда же относятся заботы о путях сообгцения как для торговых, так и для военных целей; Владимир Св., собираясь в 1014 г. в поход против своего сына - князя Новгородского, распорядился: "теребите путь, мостите мост"; но в Русской Правде есть указания на эту деятельность государства как обычную и постоянную ("уроки мостовые": Ак., 43, Кар. 10, 9); существует при Русской Правде и особый "устав мостовых" (о замощении В. Новгорода). Замощение производится окрестным населением, но под руководством княжеских "мостников" И "семенников". В 1115 г. Владимир Мономах устроил мост через Днепр у Вышгорода.

Что касается мер против голода и мер призрения, то их принимают князья как частные лица, из побуждений религиозных и моральных. В языческую эпоху для этой цели уменьшали население, убивая престарелых и женщин (которые тем самым приносились в жертву для умилостивления карающего божества). Христианские князья прекращали эту безобразную меру, не принимая никаких других, более рациональных. В летописях отмечены как голодные годы: 1024, 1070, 1127, 1128, 1145, 1161, 1170, 1188, 1214, 1215, 1230, 1231, 1279, 1291, 1297, 1298. Преимущественно страдали от голода Новгородская и Ростовская земли. Население иногда поголовно уходило для кормления в чужие страны (в 1214 г. из Ростовской земли "идоша вей людье в Болгары") или продавало иноземцам жен и детей (1128, 1215 гг.). Иногда князья, руководствуясь личными и финансовыми целями, усиливали тяжесть народной бедности в свою пользу: киевский князь Святопож Изяславич, прекративший войной с галицкими князьями подвоз соли из Галиции, захотел воспользоваться ее дороговизной, сделав ее продажу своей монополией (Патер. Печ. в житии Прохора), но большинство князей получает от летописцев похвалу за нищелюбие; кормление нищих учреждалось при каждом выдающемся событии и торжестве (церковном празднестве, восшествии на стол). Владимир Св. позволял "всякому нищему и убогому" приходить на княжеский двор, а для больных, которые сами не могут прийти, отправлял повозки, нагруженные хлебом, мясом, рыбой, овощами, медом и квасом (по Иакову Мниху, это делалось не в одном Киеве, но и "по всей земле Русской"). При перенесении мощей Борисаи Глебакнязья кормили убогих и странников три дня. Владимир Мономах учил детей: "Всего же паче убогих не забывайте, но елико могуще по силе кормите и придавайте сироте". Киевский князь Ростислав в 1154 г. все имение своего предшественника Вячеслава раздал по церквам и нищим.

Теми же религиозными мотивами объясняются и меры по развитию народного просвещения. Владимир Св. "нача... люди на крещенье приводити по всем градом и селом; послав нача поимати у нарочитые чади дети и даяти на ученье книжное; матери же чад сих плакахуся по них., аки по мертвеци"; таким образом, реформированное государство, опередив общество, употребляет даже насильственные меры для его блага. Ярослав вменил осуществление народного образования в обязанность приходским священникам: "веля им учити люди, понеже тем есть поручено Богом". Иногда детей давали на обучение частным учителям; в житии Феодосия рассказывается, что он был отдан "на учение божественных книг единому от учитель".

Как учреждения для призрения (богадельни, странноприимни-цы), так и для народного образования были поручены государством церкви. Впоследствии государство, стремясь к секуляризации церковного имущества, признало, что пожалование таких имуществ церкви имело единственной целью исполнение церковью задач призрения и образования. Следовательно, церковные учреждения этого рода должны быть признаны и государственными.

б) Финансовое управление. Первоначально личный доход князя полностью сливается с финансовыми средствами государства; но и интересы князя во многом совпадали и с интересами государства (особенно военная защита): бояре говорили Владимиру св. в пользу восстановления вир: "рать многа; оже вира, то на оружьи и на коних буди". Гагемейстер делает попытку отличить долю финансовых средств, идущую на частные нужды князей (1/3 доходов), от доли, идущей на общественные потребности (2/3). Ольга брала 1/3 дани с древлян на Вышгород, 2/3 на Киев; Ярослав и другие новгородские посадники уплачивали 2/3 в Киев и 1/3 оставляли себе; Мстислав Удалой, взяв дань с чуди, 2/3 отдал новгородцам, а 1/3 - своим дворянам. Едва ли такое предположение может быть принято безусловно. Иногда общество назначает экстраординарные налоги непосредственно на общественные нужды: например, налог, установленный новгородцами в 1018 г. для войны с киевским князем.

Источниками доходов были дани, поишны и повинности.

Дань курок. Дань (прямой налог) первоначально происходит из отношений победителя к побежденным: "Рекоша козаре (полянам): платите нам дань"; "Поча Олегвоевати древляне и, примучив и, имаше на них дань"; "Не хощю тяжки дани возложити", - говорит Ольга побежденным древлянам. Обращаясь в подать внутреннюю и постоянную, дань получает название урока (оброка) или уклада. Ольга до окончательного покорения древлян берет с них дань, а после присоединения Древлянской земли к Киевской устанавливает там "уставы и уроки". Новгородские посадники ежегодно платили в Киев "уроки" в 2000 гривен. Впрочем, такое употребление терминов не постоянно выдерживается и в древнейшее время: Ольга в Новгороде установила погосты, дани и оброки. Олег заповедал грекам давать "уклады" на русские города. Впоследствии (с XI в.) термин "дань" окончательно утвердился за внутренней податью.

Способом взимания дани вначале было полюдье, как бы военные походы, периодически повторяющиеся завоевания. Константин Порфирородный пишет о русских князьях: "Когда наступит ноябрь, князья со всеми русскими, оставив Киев, отправляются на полюдье - так называемая Гора - в славянские земли вервян, друговитян, кривичей, сервов (северян) и других, платящих дань Руси. Прошедши там зиму, когда вскроется Днепр, возвращается в Киев в апреле (De admin.imp., с. IX). В 945 г. "иде (Игорь) в Дерева в дань... и насиляще им и мужи его". Собрав дань, он говорит дружине: "Идете вы с данью домови, аяз възвращюся и похожю еще". С XI в. князья вместо себя посылают для сбора дани (в полюдье) специальных данщиков: "в то же время (около 1071 г.) приключися прити от Святослава дань емлющи Яневи" (на Белозеро); но тогда уже полюдье не имело вида военного похода; такое значение оно сохранило в XII и XIII вв. лишь относительно новопокоренных инородческих стран: в 1193 г. "идоша из Новгорода в Югру ратью", но это было только средством собрать дань (Новг. 1-я лет.). Хотя обычай княжеского полюдья сохраняется и в XII и XIII вв. (в 1190 г. "великому князю сушу в Ростове в полюдьи"...), но князь выезжал ради производств а суда; при этом, однако, князь получал подарки, обратившиеся в постоянный и таксированный доход; полюдье даровьное и погородье. Собственно же дань доставлялась из пригородов посадниками, и в пригороды - самим населением.

Единицами обложения были дым (двор) крало (плуг), но обе эти единицы в сущности означают одно и то же: участок земли, обрабатываемый силами одного домохозяина (соха здесь не орудие земледелия, а участок земли): "Сдумавше поляне и вдаша (козарам) от дыма мечь"; "Козаре имахуть на полянех, и на северех и на вятичих... по беле и веверице от дыма" (859 г.); между тем, когда князь Святослав пошел на вятичей и сказал им: кому дань даете? то они ответили: "Козаром по шелягуотрала даем" (стало быть, дым и рало тождественны). Несомненно, что та же единица обложения оставалась и во всем историческом течении 1-го периода: впоследствии в Западной Руси господствовала подымная подать, а в Московском государстве - посошная. Но распределение по дымам или сохам делало само население; государство же исчисляло дань по погостам: в уставных грамотах новгородского князя Станислава и смоленского Ростислава, с целью определить десятину церкви, исчисляется дань в Новгородской и Смоленской землях; в последней всего дани приходилось 3053 гривны; количество дани с каждого погоста неодинаково (смотря по величине и богатству погоста - о 200 до 2 гривен. Данью собственно облагаются лишь тяглые (жители погостов) домохозяева; бобыли же - истужники облагаются особым сбором "по тле, кто что мога". В число дани идет особый вид ее - переджр (возможно, косвенный налог, исчисляемый вперед). В число дани включается и "полюдье". Данью не обложены города; с них взимается только погородие (урок и почестье). Дань взималась в цифрах определенных и постоянных. Поголовной (подушной подати) до татар не было; свидетельства о ней некоторых памятников опровергаются другими, более достоверными.

Предметы, которыми взималась дань в древнейшее время, были сырые продукты: мед, шкуры пушных юерей, зерновой хлеб, лен, домашние животные: "Ради даем и медом и скорою", - говорят древляне Ольге. Олег начал брать с древлян дань "по черне куне". В 1294 г.волынский князь Мстислав наказал жителей города Берестья за измену данью "со Ю0по2лукнемеду,по2овци,по 15 десятков лну, и по 100 хлеба, а по 5 цебров овса, а по 5 цебров ржи, а по 20 куров". Впрочем, "почестье" с городов везде отчасти состояло из сырых продуктов. Дань собственно уже с довольно раннего времени взимается деньгами (иностранными): Олег брал с радимичей по щьлягу (шелягу - шиллингу) от рала. Собственная денежная единица первоначально состояла также из сырых продуктов (деньги назывались: "скот", "куны", "гривна" - единица веса металлов и других вещей), но с X в. гривна становится единственной денежной единицей.

Пошлины устанавливаются первоначально в целях благоустройства, а не финансовых. Вес и мера взимаются для покрытия расходов при взвешивании и измерении товаров в интересах торговли. С введением христианства они были поручены церкви (см. церковные уставы Владимира и Всеволода и договор смоленского князя Мстислава с немцами 1229 г., ст. 41); но потом опять перешли в ведение государства. Мыт (нем. Maut) и перевоз взимаются за предоставление средств или помощи со стороны государства при перевозке товаров через реку и волоки (см. догов, с немцами 1229, ст. 35 и 23). Корчмита - пошлина с содержателей корчем. Гостиная дань и торговое - пошлина за предоставление купцам (иноземным) мест для склада товаров и вообще за устройство рынков. Уголовные штрафы и судебные пошлины (вира и продажа, помочное, железное и др.) служили одним из главных источников финансовых средств государства (лет. 996 г.). Пошлины обыкновенно не исчисляются вперед ("что ее сойдет"); но иногда жители откупались от уплаты вир и продаж общим ежегодным взносом (см. уст. Роетисл. 1150 г.).

Повинности установлены с древнейших времен преимущественно для целей военного управления, а именно повоз: "Радимичи... платят дань Руси и повоз везут (со времени Владимира Св.) и до сего дне". Повоз состоял из обеспечения средств передвижения для военных дружин (лодок, телег), для княжеских данщиков и гонцов. Среди повинностей были градоделант - постройка и поправка укреплений всей волостью (см. Рус. Пр. Кар. 108). Построит и починка мостов (см. Рус. Пр. Ак., 43, Кар., 109 и 134).

Государственным имуществом может быть признано недвижимое имущество, которое переходило при смене князей от одного князя к другому; таковы дворцы ("дворы Ярославлн" в Киеве и Новгороде и др.), загородные замки (Городище в Новгороде, Вышгород в Киеве, Белчицы в Полоцке и др.). В Новгороде, где князья не могли приобретать недвижимости, на содержание их были отделены особые земли ("пожни" - см. дог. с Казим., ст. 19). Право охоты (по крайней мере в особых заповедных лесах) составляло княжескую привилегию и одну из самых важных статей дохода.

в) Военное управление. Военные силы состояли из дворов княжеского (дружины) и боярских и из народного ополчения. Дружины, как княжеские, так и боярские, были иногда многочисленны: "имею своих отроков 8 сот", - говорил князь Святополк, намереваясь в 1093 г. отправиться на половцев с одной своей дружиной. Симон-варяг прибыл на службу к князю с 3000 дворян. Содержание двора доставлялось князем (или боярином) непосредственно в его резиденцию (двор): при дворе Владимира Св. для дружины постоянно "бывало множество мяса, скота, зверины, было изобилие всего; когда они раз подпили, то начали роптать на князя, говоря: "горе нашим головам! Мы должны есть деревянными ложками, а не серебряными". Владимир велел выковать серебряные ложки, сказав: "Серебром и золотом не найду дружины, а с дружиною найду серебро и золото" (Лавр. лет.). "Мстислав (Владимирович) любяще дружину повелику, именья не щадяще, ни питья, ни яденья ни браняше" (Лавр, лет., 1036 г.). При увеличении числа дворов дворяне в мирное время распределялись на прокорм по пригородам и селем: в 1164 г., склоняя князя Святослава захватить черниговский стол, уведомляли его: "Дружина (прежнего князя) ти по городом далече". В другом случае (1160 г.) говорили: "Брат ти Святослав болен, а дружину пустил от себе прочь". Нет сомнения, что уже тогда боярам и дворянам назначались земельные участки во временное владение.

Народное ополчение составлялось из всех взрослых мужчин городского и сельского населения; возражая Мономаху, бояре Святополка говорили в 1103 г., что нельзя воевать весной, отрывая смердов от пашни. Горожане на вече говорили, что они готовы идти в поход и с детьми. Обыкновенно в поход выступало не все населшшр поголовно, но случаи действительно поголовного ополчения были. Когда в 1185 г. в знаменитом походе на половцев погибло северное ополчение, то половцы говорили: "пойдем на Семь (р. Сейм), где ся остале жены и дети". Когда Юрий в 1215 г. прибежал после поражения в Липецкой битве во Владимир, то там остались одни старцы и дети, женщины и духовные, ибо на войну "бяшеть погнано и из посе-лей и до пешьца" (Троицк, лет.). В этой битве погибло суздальцев 9233 воина. Если вече отказывается в созыве народного ополчения, то князь мог вызвать охотников: в 1147 г. киевский князь Изяслав сказал: "А тот добр, кто по мне пойдет, и то рек, съвокупи множество вой и поиде" (Ипат. лет.). Что касается числа ополченцев, то "В. Новгород во 2-й половине XII в. мог выставить 20 т. войска; области Новгородская, Ростовская и Рязанская (вместе) могли выставить 50 т." (Соловьев Ист. Рос., III, 22). В состав войска постоянно входят полки наемных иноземцев (варягов), поселенных варваров (черных клобуков) и союзников - половцев. Эти полки иногда превышали численностью ополчение русских земель: в 1138 г. киевский князь Ярополк повел в Чернигов 30 тысяч берендеев (?); в 1185 г. у князя Владимира Глебовича берендеев было 2100. Вооружение и коней ополчение получает от князя: "Оже вира, то на оружьи и на коних буди", - говорили при Владимире Св. "Вдай, княже, оружья и кони, еще бьемся с ними" (половцами), - требуют киевляне от своего князя в 1067 г. Во время похода и для дружины и для ополчения важнейшее средство продовольствия (и обогащения) составляла военная добыча в неприятельской земле и зажитье (реквизиции).

Войско состояло из конников и пеших: князь говорил киевлянам: "Теперь, братья киевляне, ступайте за мной к Чернигову на Ольговичей, собирайтесь все от мала до велика, у кого есть конь, тот на коне, а у кого нет коня, тот на лодье". Дворы княжеские обыкновенно были конные; ополчение же охотнее билось в пешем строю; новгородцы и смольняне в Липецкой битве объявили, что не хотят умирать на конях, хотят биться пешими, и, сбросив с себя верхние одежды и сапоги, пустились в битву босые. Дружина и ополчение имели своих отдельных предводителей - тысяцких. Вооружение состояло из броней, шлемов и щитов, а оружием были копья, стрелы, мечи, кии (палки), сулицы, ножи, рогатины и топоры.

Д. ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО (источники права)

Источниками права признаются обычай и закон. Первый период истории русского права есть время господства обычного права; законодательная деятельность власти, хотя начинается с древнейших времен и потом постепенно расширяется, но далеко еще не может конкурировать со сферой действия обычаев.

1. Обычное право

а) История застает восточных славян во время полного господства у них обычного права; древнейшие термины, означающие право вообще, относятся к обычному праву: "правда", "норов", "обычай", "преданье", "пошлина" (то, что "пошло" - общепринято издавна). Такое же значение имеют и термины "покон", и "закон", хотя впоследствии ими стали обозначать закон в собственном смысле. Летописец говорит о древних славянах, что они "имеяхуть обычаи своя, и законы отец своих и преданья, кождо свой норов", употребляя эти термины как равнозначные. "Якоже се и при нас, - продолжает летописец, - ныне половци закон держат отец своих - кровь проливати... ядуще мертвечину" и т.д. (т.е. изображаются обычаи половцев). Между тем тому же летописцу известно было различие между собственно законом и обычаем: "комуждо языку - овем исписан закон есть, другим же обычаи".

б) Происхождение обычного права. Вышеприведенные термины указывают и на происхождение обычного права, и на его свойства.

Признавая автономию (действия частного лица) за первоисточник права вообще, полагают возможным установить следующий процесс образования обычного права: более энергичное лицо поступает как ему угодно; другие следуют ему из пассивной подражательности; через установившуюся практику образуется привычка поступать так, а не иначе, а затем повальный обычай, из которого, наконец, складывается общее убеждение о необходимости всем действовать именно так, а не иначе. Но таким образом в основе права был бы положен произвол, т.е. отрицание права. Приведенная схема опровергается тем, что обычаи разных народов, разделенных пространством и временем (не имевших никакой возможности подражать один другому), сходны, а часто и тождественны.

Первоисточник права есть природа человека (физическая и моральная), подчиненная таким же законам, как и природа органическая и неорганическая. Право на первой ступени является чувством (инстинктом); такова месть, защита детей родителями и обратно; таково первоначальное право владения (вообще такой характер право сохраняет в семейных и родовых союзах). Все поступают одинаково не в силу подражания одному, а одновременно и повсюду, в силу действия одинакового чувства. На второй ступени право проникается сознанием (в союзах общинных и государственных), превращаясь из явлений природы в действия воли; то, что есть (факт), превращается в то, что должно быть (право); но законы сознания и воля у людей так же одинаковы, как и законы физической природы, сознанием освящаются те же самые нормы, которые были установлены природой; таким образом, личная творческая деятельность в праве совершенно сливается с общественной: Привычка лишь укрепляет действие единообразных норм, а не создает их. Разнообразие обычаев по племенам и нациям объясняется разными ступенями культуры и условиями экономической общественной жизни*.

______________________

* См. доп. II.

______________________

в) Обычное право выражается прежде всего в юридических действиях (фактах): однообразное повторение одних и тех же действий есть вернейший указатель для распознания обычного права, но требующий значительной осторожности, особенно по отношению к праву государственному: летописи и другие однородные источники сообщают с одинаковой объективностью как факты, вытекающие из права, так и нарушающие его; отсюда научные споры о правах старших городов относительно младших и т.д.; но та же самая объективность русских летописей (спокойствие и беспристрастие) облегчает возможность правильных выводов из фактов начал правомерных. Важнейшей формой выражения обычного права служат акты юридических сделок и судебные акты, служившие преимущественно для распознавания права гражданского и уголовного. В них действующие лица стараются совершить действие согласно с правом, но не всегда достигают этой цели. От первого периода нашей истории дошло весьма немного сделок (жалованная грам. кн. Мстислава 1130 г.; купчая Антония Римлянина 1147 г., вкладная гр. Варлаама 1192 г., рядная Тешаты 1226-1299 гг., духовная князя Владимира Волынского 1287 г. и духовная Климента XIII в. Сюда, впрочем, могут быть отнесены некоторые древнейшие акты новгородские и псковские XIV в. по своему содержанию). Обычное право выражается также в символах (условных фактах, созданных именно для выражения правомерности явления): "посаженье князя на стол" означает законность приобретения власти. Наконец, оно может быть выражено в словесных формулах - юридических пословицах, из которых некоторые позднее стали формой закона, а многие уцелели до наших дней со времен древнейших, например, "Молодой на битву, а старый - на думу"; "Молодой князь, молода и дума"; "На одном вече, да не одни речи" (требование единогласия); "Холоп - не смерд, а мужик - не зверь"; "Муж крепок по жене, а жена крепка по мужу" (см. Рус. Пр. Кар., 120); "Братчина судит, как судья" (см. Пек. судн. гр., ст. 113); "Легко воровать, как семеро норовят" - намек на седмеричное число послухов (см. Рус. Пр. Кар., 15); "Железа и змея боится" (намек на ордалии); "В поле - две воли, кому Бог поможет" (о судебном поединке); "Вор ворует - мир горюет"; "Кинешма да Решма кутят да мутят, а Сойдогда убытки платит" (о круговой поруке при уплате вир и продаж); "Чей хлеб кушаешь, того и слушаешь" (ограничение правоспособности договором личного найма); "На чью долю потянет поле, то скажет Юрьев день". Многие и другие пословицы, не отмеченные такой ясной печатью древности, могут быть отнесены к первым временам истории, например, "В отперты двери лезут звери" (см. Рус. Пр. Кар., ст. 38 и 39). Юридические нормы выражаются в них не всегда в положительной, но часто в отрицательной форме ("Мир не судья, были бы cватовья"). Лучший сборник русских пословиц (в том числе юридических) составлен В.И. Далем.

г) Свойства обычного права, Согласно с происхождением обычного права, оно, во-первых, обладает двойной обязательностью - внутренней и внешней, т.е. право измеряется не только личной совестью и сознанием права. Во-вторых, для сообщения праву внешней обязательной силы ему придается религиозное значение, т.е. происхождение обязательных норм возводится к самому божеству: русские клялись исполнять договор, постановленный Олегом, "яко Божие здание по закону и по покону языка нашего". В-третьих, обычное право считалось прирожденным для известного племени или национальности ("русская правда"); отсюда каждый в чужой стране стремился сохранить за собой свои отечественные права. В-четвертых, как право, сохраняемое традицией, передачей, оно в высшей степени консервативно, ибо изменение его грозило разрушением самого права; отсюда - поступать по старине значит "поступать по праву". "Что старее, то правее". - говорит пословица. Но, в-пятых, как право, не выраженное в твердой (письменной) форме, оно способно изменяться вместе с жизнью: уже древние славянские племена "кож-до свой нрав имеяху". В русских землях, при перевесе у них территориального начала над племенным, возможность разнообразия усиливается: "Что город, то норов; что деревня, то обычай" (пословица). Этим, между прочим, объясняется переход от обычного права к закону, совершившийся под влиянием и при помощи рецепции чужого права.

2. Влияние и рецепция чужого права

Спокойная племенная (патриархальная) жизнь славян могла долго обходиться тем неизменным запасом юридических норм, которые выработаны обычаями с незапамятных времен. Но с X в. восточные славяне были вовлечены авантюристическими дружинами варягов в столкновение с отдаленными странами - Византией и западноевропейским миром. Это нарушило спокойное состояние обычного права двояким образом: усилило разнообразие в понимании юридических норм и принудило привести в соответствие свои отечественные нормы с чужеземными. Отсюда возникли первые приемы законодательства: договоры с иноземцами и рецепция чужих законов.

а) Договоры с греками и немцами

Весь X в. есть век периодических движений целых масс восточных славян на Византию. С греками было заключено тогда 4 договора: в 907 г. Олегом, в 911 г. им же, в 945 г. Игорем, в 972 г. Святославом.

Первый договор. В 907 г. Олег пошел на греков, собравши множество варяг, славян (ильменских), чуди, кривичей, мери, полян, северян, древлян, радимичей, хорватов, дулебов и тиверцев. Дойдя до Константинополя, он заставил греков заплатить единовременный выкуп по числу его воинов и затем, несколько отступив от города, заключил мир с царями Львом и Александром через посредство пяти своих послов. Главные пункты договора заключались в следующих обязательствах греков: 1) платить дань русским на каждый из старших городов, в которых сидели князья - подручники Олега (Киев, Чернигов, Переяславль, Полоцк, Ростов, Любеч и др.); 2) давать корм тем русским, которые приходят в Византию, а гостям-русским месячное содержание. Греки со своей стороны прибавили условие, чтобы русские, приходящие в Византию, жили в одном предместье Св. Мамы и чтобы входили в город только через одни ворота в сопровождении императорского чиновника. Этот договор сохранился в нашей летописи не в целом виде, а в пересказе, с буквальными, однако, выдержками из документа; отсюда возможно предположение, что это не отдельный договор, а ряд стаей второго договора 911 г., выхваченных и занесенных летописцем ошибочно под 907 г. Но отсюда следовало бы, что Олег вовсе не воспользовался плодами победоносного похода 907 г. - не заключил тогда никакого договора и что дань от греков потребована не под влиянием одержанной победы, а 4 года спустя. Статьи договора 907 г. не противоречат обстоятельствам времени: побежденные греки согласились на все, что требовал Олег для руссов, только прибавили необходимую оговорку, чтобы эти руссы, приходящие в Византию, не разбойничали на улицах и в окрестностях Византии.

Бедное содержание договора 907 г. казалось, однако, на первых порах достаточным (дань и корм были для русских главнее всего); но в следующие годы сами греки должны были внушить им мысль о необходимости более подробных условий, и в 911 г. был заключен второй договор в Византии через послов Олега; он дошел до нас в полном виде, с начальной формулой ("копия другой грамоты"), заключительной клятвой и обозначением даты; никаких повреждений в середине содержания грамоты не заметно. Этот договор гораздо богаче первого юридическим содержанием; он касается отношений (уголовных и гражданских) между греками и русскими, находившимися в Византии, международных обязательств русских возвращать имущество греков, потерпевших кораблекрушение, взаимного выкупа и возвращения в отечество рабов и пленников.

В 944 г. мир был нарушен русским князем Игорем, который опять пошел на Византию со всеми почти подвластными племенами и союзниками - печенегами; но греки не были захвачены врасплох, и поход был неудачен; тогда в 945 г. был заключен новый, третий договор с греками, в который включены статьи и договоров 907 и 911 гг. с некоторыми изменениями не в пользу русских и с добавлениями o пограничных странах. Ольга жила с греками в мире и сама ездила в Византию, но сын ее Святослав хотел совсем переселиться на Дунай в Болгарию; в войне 971 г. он был побежден греками и заключил договор (четвертый), дошедший до нас также в полном виде, но весьма бедный содержанием (ограничивается только клятвой Святослава быть в вечном мире с греками).

Договоры (по своей древности и по своему содержанию) имеют чрезвычайную важность для истории русского права; но Шлецер выразил сомнение в их подлинности. Однако важнейшие основания для такого подозрения (мнимые анахронизмы) уже давно основательно разобраны и опровергнуты Кругом, Погодиным и др. Договоры были написаны на греческом языке и тогда же (в копии, назначенной для русских) были переведены на славянский язык весьма неискусно и неправильно; отсюда - темные места (удачно реставрированные П.А. Лавровским). Право, выраженное в договорах, не есть ни право византийское, ни чисто русское: оно составлено искусственно договаривающимися сторонами для соглашения русского обычного права со столь отличным от него культурным византийским правом. Однако в договорах гораздо больше следов русского права, чем византийского (не потому, что русские взяли перевес над греками, а потому, что культурному человеку легче приспособиться к младенческому состоянию, чем наоборот). Так, за убийство постановлена смерть, что для греков означало смертную казнь, а для русских - месть рукою родственников убитого (см. дог. Олега, 4; Иг., 13). Конфискация имущества (разграбление), взамен мести, по договорам допускается, но не распространяется на имущество жены преступника. За кражу полагается имущественное наказание (двойное или тройное возвращение цены вещи), и, сверх того, вор должен быть наказан "по закону греческому и по уставу и закону русскому"'. Постановления договоров обязательны не только для договаривающихся правительств, но и для подданных - как греков, так и русских в Византии и отчасти на территории Русского государства (дог. Олега, ст. 8).

______________________

* См. подробную мотивировку этих соображений в наших комментариях к тексту договоров в "Хрестоматии по истории рус. права", вып. I.

______________________

Поэтому договоры, не устанавливая норм для отечественного русского права, имеют, однако, значение и для внутренней истории источников русского права: под влиянием народа высшей культуры русские в первый раз пробуют выразить нормы своего права в объективной (письменной) форме и притом сделать их для себя обязательными по силе внешнего принуждения и клятвы.

Подобное же значение имеют договоры с немцами, хотя и относятся ко времени гораздо более позднему, именно в XII и XIII вв. С немцами заключали договоры западно-русские земли: Новгородская (важнейшие договоры 1195 и 1270 гг.), Смоленская (дог. 1229-1230, 1240 гг. и др.), Полоцкая (1264,12&5 гг. и др.) и Галицкая. Договоры заключались с ганзейскими городами, Готландом, Ригой, Немецким орденом и Швецией. В отличие от договоров с греками, в них содержание юридических норм (в некоторых весьма богатое) почти тождественно с русским правом (благодаря культурной близости обеих договаривающихся сторон). Там, где немецкое право противоречит русскому, в договорах берет перевес русское (см. дог. 1229 г., ст. 12, 17 и др.). В договорах определяется в равной степени и положение немцев на территориях русских государств, и положение русских на немецких территориях, а потому они имеют значение внутреннего действующего права.

6) Рецепция византийского права

Контакты с иноземцами не ограничивались косвенным влиянием их на русское право. В конце X в. (988 г.) сношения с Византией привели к принятию христианства, что произвело настоящий переворот во всех сферах правовой жизни: обычное русское право во многом прямо противоречило учению христианской морали и церковного права (многоженство, способы и условия совершения брака, отпущение жены, наложничество и пр.); с христианством явилась церковь как учреждение внешнее, имевшее свои канонические законы, во многом несогласные с обычаями русских; наконец, е церковью явилось множество лиц из Византии (духовных и светских), образованных и влиятельных, привыкших к своему праву и не желавших подчиниться ни лично, ни по имуществу праву русскому. Такой всеобъемлющий переворот мог бы повести к полной замене местного права чужим, но благодаря устойчивости русского обычного права он привел только к необходимому усвоению церковного права и к частичной и свободной рецензии некоторых кодексов византийского светского права. Что действительно такие кодексы были реципированы с самого принятия христианства, это доказывается тем, что светские кодексы включались в состав греческих номоканонов (и русских кормчих), которые в своей сфере были обязательны в полном своем составе. Кормчая (номоканон Иоанна Схоластика) принесена к ним, по всей вероятности, уже в славянском переводе (см.: Павлов. "Славяно-русский номоканон"). Ссылки на номоканон, как на обязательный источник права, делаются в русских законах (в уставной Ярослава и Всеволода; в Новгородской судной грамоте: архиепископу "судити суд свой... по св. отец правилу, по манакануну"). Несомненно, что в Русской Правде есть весьма близкие заимствования из светских памятников кормчей. Возможность заимствования облегчалась тем, что византийские кодексы (особенно иконоборческой эпохи) составлены под явным влиянием славянского элемента в самой Византии. Впрочем, - заимствование светского византийского права совершалось с некоторой свободой в выборе кодексов: состав наших кормчих не вполне тождествен с гречехжими номоканонами; у нас составлялись и обращались сборники ("Книги законные" и "Мерила праведные"), во многом отличающиеся от кормчих. Наиболее важные из рецепированных кодексов следующие: 1) Эклога Льва Исаврянина и Константина Копронима (739-741 гг.), усвоенная в самостоятельной переделке; 2) Прохирон Василия Македонянина (870-878 гг.), называемый в наших кормчих "законами градскими" - памятник, богатый содержанием и близкий по духу к римскому праву; но в "книгах законных" из него реципировались только некоторые, наиболее необходимые и пригодные части. Свободное отношение к византийским кодексам обнаруживается особенно из состава так называемого Судебника царя Константина или Закат судного мюдем, который дошел до нас в двух редакциях (краткой и пространной) в кормчих и мерилах праведных. Этот памятник приписан Константину каким-либо переписчиком, а в самом деле есть выборка разных статей из эклоги, новелл, закона Моисеева - выборка, сделанная славянскими (болгарскими и русскими) юристами для практической цели*. Что Закон судный действительно имел практическое значение, доказывается тем, что он в рукописных кормчих иногда излагается вперемежку со статьями Русской Правды. Свободная рецепция проявляется и в переработке содержания византийских источников (приспособлении их к русскому праву); например, членовредительные и болезненные наказания заменены денежными пенями и продажами; назначено определенное число послухов, смотря по важности дела; закон о подделке монеты (которой на Руси еще не чеканили) заменен другим. Сфера действия реципированного права простирается в некоторых отношениях на все гражданское общество (право семейное и некоторые части уголовного) и во всех отношениях на некоторые классы общества ("людей церковных"). Для указания пределов непосредственного действия реципированного права возникли церковные уставы наших князей.

______________________

* См. обстоятельную статью Т.Д. Флоринского "Древнейший памятник болгарского права" в "Сборнике статей по истории права". Киев, 1904, стр. 404 и след.

______________________

3. Уставы

Переворот, произведенный в русском обществе христианством, кроме рецепции, вызвал и самостоятельную законодательную деятельность среди русских. Уже Владимир Св. дал несколько уставов: он "с новыми отцы нашими епископы снимаяся часто, совещашеся, како в человецех сих новопознавших Господа закон уставити" (Никон. 1-я лет., 104); он думал и с дружиной "об уставе земленем". Но реформа побуждала его иногда к принятию законодательных мер преждевременных и неудачных (отмена вир и введение смертной казни по настоянию епископов). Во всяком случае, появился уже закон в форме уставов (т.е. отдельных постановлений по одному или нескольким вопросам, большей частью с реформаторским содержанием). Уставы издавали потом в большом числе Ярослав, его сыновья и последующие князья (они вошли в состав Русской Правды). Отдельные уставы, дошедшие до нас, - церковные уставы, приписываемые Владимиру Св., Ярославу, Всеволоду Новгородскому (до 1136 г.), другой - ему же (ок. 1135 г.), Святославу Новгородскому (Н37 г.), Ростиславу Смоленскому (1150 г.). Подлинность всех этих уставов, особенно двух первых, давно вызывала сомнения: они, действительно, дошли до нас в таких редакциях, которые не могут быть отнесены к упомянутым князьям (например, в одной редакции устава Владимира говорится, что он принткрещение от патриарха Фотия, который, однако, умер за 80 лет до Владимира). Редакции, дошедшие до нас, разнообразны по объему и содержанию. Тем не менее необходимо предположить, что епископы и первые христианские князья установили законом положение церкви в новом обществе, хотя теперь невозможно восстановить действительный вид уставов, данных Владимиром и Ярославом. Первоначальный закон допускал в себе неопределенность формы; возможны были дальнейшие добросовестные изменения его без нарушения основных начал и без предположения о подлоге. В уставах назначаются пределы святительского суда (по предметам и лицам), назначается содержание церкви (десятина); а в уставе Ярослава содержится ряд уголовных постановлений, имеющих связь с семейным правом и нравственностью.

4. Русская Правда

Понятие о ней. Русской Правдой называется ряд сборников, составленных частными лицами из княжеских уставов, обычного права и частично - византийских источников.

Происхождение. Русская Правда не есть кодекс, данный Ярославом и дополненный его сыновьями и Владимиром Мономахом. В пользу мнения о Русской Правде как кодексе Ярослава свидетельствует, во-первых, надписание ее: "Устав вел. князя Ярослава", но такое надписание существует в полных списках Правды, заключающих в себе не только древнейшую Правду, но и уставы позднейшие (Владимира Мономаха); во-вторых, сказание летописи: "Отпусти (Ярослав) их (новгородцев после победы над киевским князем Святополком) домов и дав им Правду и устав списав, глаголав тако: по сей грамоте ходите, якоже писах вам, того держите"; затем следует текст древнейшей Правды. Но Русская Правда не заключает в себе никаких привилегий для новгородцев. Точно так же сыновья Ярослава издавали несколько раз отдельные постановления, но не кодифицировали законов (см. Рус. Пр. Кар. 2,76 и Ак., 21). Надписание "А се уставил в. к. Владимер Всеволодович Мономах" (Кар. 66) относится только к законам о процентах, а не ко всей последней половине Правды (см. Кар. 76). В пользу предположения о частном составлении сборников говорит, во-первых, разнообразие состава Правды в разных списках; во-вторых, употребление 3-го лица в отношении к законодателю ("яко уставил Изяслав..." - Ак., 21; "по Ярославе совокупившеся сынове его... отложиша убиение за головр - Кар., 2; "в. кн. то Ярослав Володимерович был уставил убита, но то сынове его по нем уставиша на куны" - Кар., 76); в-третьих, внесение в списки Русской Правды незаконодательного материала (Кар., 49-65) и иногда смешанное изложение ее статей со статьями византийских источников.

Состав Русской Правды. Русская Правда дошла до нас во множестве рукописей (в летописях и кормчих); древнейшая из них (синодальная) относится к XII в. В этих списках наименование памятника, порядок и число статей большей частью различны. Однако вообще в них можно различать три редакции: краткую (список академический), пространную (списки синодальный, троицкий, карамзинский и др.) и сокращенную из пространной (список князя Оболенского). В первой изложены уставы Ярослава и его сыновей; во второй - Русская Правда, сложившаяся в XII и XIII вв. из уставов упомянутых князей и последующих дополнений. 3-я редакция не имеет никакого значения. Таким образом (различая в краткой редакции два сборника и отбрасывая последнюю редакцию как совершенно несамостоятельную), в составе Русской Правды различают три сборника: Правду Ярослава, Правду Ярославичей и Правду пространную.

Правда Ярослава составлена не позже времени Ярослава (в ней не упоминается об отмене мести, совершенной сыновьями Ярослава; ср. также Ак., 16 с Кар., 76). Она имеет систематический, а не хронологический состав (об убийстве - ст. 1; о ранах, увечьях и личных оскорблениях - ст. 2-9; нарушение прав имущественных - ст. 10-15 и добавочные ст. 16 и 17). Но не все уставы Ярослава вошли в нее (см. Ак., 42).

Правда Ярославичей есть сборник разновременных уставов, данных этими князьями, как всеми тремя в совокупности (см. надпись над ст. 18 Ак. сп.), так и некоторыми в отдельности (Ак. 21). Состав этой Правды хронологический: законы, измененные и исправленные, сохраняются наряду с позднейшими их исправлениями (см. Ак., 20, 38). Мнение Ланге об этой Правде как совокупности четырех уставов Ярославичей (ст. 18-27,28-30,31-40,41-43), изданных ими в разные съезды, бездоказательно. Сборник не охватывает всех уставов Ярославичей (в нем нет отмены мести: см. Кар., 2 и 76), но зато заключаете себе уставы изданные раньше Ярославичей (Ак., 42). Правда Ярославичей есть сборник дополнительный к Правде Ярослава: в нем нет важнейших постановлений - об убийстве и пр.

Правда пространная имеет две половины: 1-ю, законченную, вероятно, при Мономахе, 2-ю дополнительную. Первая половина есть систематический свод Правды Ярослава и его сыновей и последующих узаконений; вторая - позднейшие приписки (XII и, может быть, XIII в.), вносимые в сборник целыми уставами: таковы устав о закупничестве (Кар., ст. 70-75), о наследстве (103-117) и о холопстве (119-132). Сюда же включен и устав о мостовых (134), приписываемый Ярославу. Мнение Тобина и Ланге о том, что вторая половина есть цельный устав Мономаха, основано на заглавии 66-й ст. Кар. и не может быть принято, потому что здесь есть постановления и сыновей Ярослава (ст. 76 Кар.). Характер пространной правды более научный: в ней сводятся разновременные постановления в одно (ср. Ак., 1,126, 21 с Кар., 1), однородные постановления обобщаются (ср. Ак. 20 и 38 с Кар. 37), уничтожается казуистическая форма законов (ср. Ак., 21 с Кар., 10). Состав пространной Правды окончательно сложился не позже половины XIII в., так как она внесена в кормчую, написанную около 1284 г. "повелением князя Новгородского Димитрия и стяжанием архиеп. Новгород. Клемента".

Источники Русской Правды. Основой Русской Правды являются княжеские уставы; в ней упомянуты отдельно: "урок Ярославль" о пошлинах в пользу вирника (Ак., 42), устав Изяслава о вире за голову конюшего (Ак., 21), устав всех трех Ярославичей об отмене мести (Кар., 2) и об отмене убийства раба за оскорбление свободного человека (Кар., 76), устав Владимира Мономаха о процентах (Кар., 66). Но тем же князьям принадлежат и другие постановления, так как две первые Правды прямо надписываются именами Ярослава и Ярославичей. Нет сомнения, что в Правду вошли постановления и других князей, не упомянутых в ней; нет никаких оснований думать, что движение законодательства вовсе остановилось на Владимире Мономахе. Княжеские уставы возникали иногда по частным поводам, когда князю приходилось судить кого-либо и выносить приговор, не имеющий оснований в предшествующих уставах (см. Ак. 21). Таким образом, судебные приговоры могут быть признаны особым источником Русской Правды. Но судебные приговоры основывались большей частью на обычном праве; собирая их, составитель собирал собственно постановления обычного права (ем. Ак., 1). Собиратели, несомненно, включали в сборники и выбранные отдельные постановления из византийских кодексов; например, постановление об ответственности господина за преступление его холопа (Кар. 131-132) взяты из Эклоги: "тативого раба господин аще хощетимети его раба, безтщетно да сотворит украденному; не хотяй же имети раба того, да отдаст совершенно господину, пострадавшему окрадение (печ. кормч., 49, зач. 16; подобное же в Прохироне - печ. кормч., гл. 48, гр. 39, ст. 55). Может быть, следует признать, что статьи о холопстве и наследстве составлены под сильным влиянием византийских источников (ср. Рус. Пр. Кар., 127 с дог. 1229 г., ст. 12).

Прежде существовавшее мнение (немецкой школы) о том, что главное содержание Русской Правды взято из древнескандинавских и древненемецких законов, ни на чем не основано, кроме общего сходства права всех младенческих народов.

5. Псковская и Новгородская судные грамоты

Русская Правда есть попытка неофициальной кодификации законов: кодификация законодательная предпринята лишь в XIV и XV вв., в Псковской и Новгородской судных грамотах; оба эти памятника по времени выходят за пределы 1-го периода, но по содержанию относятся к нему.

а) Псковская судная грамота, по надписанию ее, издана "всем Псковом на вечи в лето 6905 (1397) по благословению попов всех 5 соборов". Но здесь содержатся противоречивые указания, так как 5-й собор установлен в Пскове лишь в 1462 г., а потому цифру 6905 обычно считают ошибкой переписчика и предлагают читать 6975 (1467). К этому следует добавить, что в числе своих источников Псковская судная грамота указывает грамоту князя Константина, но таким князем может быть признан только Константин Дмитриевич, княживший в 1407 г. Однако есть возможность примирить эти противоречия следующим образом: "псковский кодекс составлялся не в один раз: первоначальная его редакция может и должна быть отнесена к 1397 г.: в 1395г. была отменена до тех пор действовавшая во Пскове грамота Дионисия; надо было заменить ее новым законоположением; в 1397 г. Псков, по договору с Новгородом, достиг полной независимости, а это должно было отразиться на его внутреннем законодательстве, например, о правах суда Новгородского владыки (см. ст. 2). Затем во 2-й половине XV в. Псковская грамота была дополнена на новом вече без уничтожения и первой ее части; тогда и заглавие ее дополнено указанием на Константинову грамоту и на 5-й собор. Думаем, что в конце XV в. грамота была дополнена и в третий раз.

Состав Псковской судной грамоты. Доказательства такого постепенного происхождения грамоты находятся в ее составе, в котором явно видны следы хронологического наслоения содержания: более ранние статьи, отмененные или измененные последующими, удержаны, однако, в грамоте (ср. ст. 50 и 82). Всю грамоту можно разделить на 3 части: первая - от 1 до 76 ст., вторая - от 77 до 108, третья - от 109 до конца. Каждая из них начинается учредительными законами (о составе суда).

Источники Псковской судной грамоты указаны в ее надписании: она "выписана из грамоты великого князя Александра и гр. кн. Константина и из всех приписок псковских пошлин". Итак, эти источники по своему значению те же самые, что и источники Русской Правды, а именно: во-первых, уставы княжеские; в отличие от древнейших уставов, вошедших в Русскую Правду, псковские уставы охватывали уже значительную массу узаконений (были попытками кодексов) и изложены в особых грамотах. Первым законодателем во Пскове был князь Александр, по мнению более правдоподобному - Александр Невский (ок. 1242 г.), а не Александр Михайлович Тверской (княживший во Пскове в 1327-1337 гг.). Московское правительство относится к грамоте Александра с уважением, в котором оно, конечно, отказало бы своему врагу - Александру Тверскому. Грамота Александра была дополнена архиепископом Дионисием (1382 г.); но такое вмешательство в законодательную деятельность стороннего лица вызвало протест московского митрополита (Киприана), который и отменил грамоту Дионисия. Затем князь Константин Дмитриевич (1407 и опять 1414 г.) - брат вел. кн. Московского Василия Дмитриевича - дал свою грамоту, которая самим псковичам вскоре показалась вредной; по их просьбе митрополит Фотий (1416 г.) освободил их от клятвы признавать эту грамоту за закон. Несмотря на это, в ней могли заключаться и пригодные постановления, которые и вошли во 2-ю редакцию. В редакции, дошедшей до нас, нельзя указать и отделить эти источники.

Вторым источником Псковской судной грамоты были псковские пошлины, т.е. обычное право - вероятно, самый обильный источник.

Псковский закон черпает все свое содержание из обычаев; он отличается от обычая только внешней принудительностью (выразившейся в наложении законодателями на самих себя церковной клятвы) и в письменной форме (подлинник узаконений хранится в "ларе Св. Троицы"; "раздрать грамоту" значит уничтожить самый закон). Инициатива закона принадлежит посаднику, а принятие его и отмена - вечу ("господину Пскову"), разумеется, с участием князя (ст. 108). Публикация закона при народном составлении его на вече не имеет важности.

б) Новгородская судная грамота дошла до нас в отрывке (начальном). Она составлена около средины XV в. "всеми 5-ю концами, всем государем Вел. Новгородом на вече, на Ярославле дворе", и потом, по завоевании вел. кн. Иваном III, переписана на его имя в 1471 г. Содержание дошедшего до нас отрывка все состоит из уставов судоустройства и отчасти судопроизводства, но отсюда нельзя заключать, что и все содержание грамоты ограничивалось этим (и не касалось материального права). Новгородская судная грамота не указывает своих источников, но из содержания ее видно, что она основана на обычном праве ("по старине" - ст. 3). Затем грамота черпала из прежних вечевых постановлений (в 1385 г. "бысть целование., на вече... в том, что не зватися к митрополиту, а судити владыке Алексею в правду по номоканону, на суд поняти двема истцом дву бояринов со стороны, также и житьи по два же человека" - Рост, лет.; ср. Новг. судн. гр., ст. 1) и из договорных грамот с князьями (ср. ст. 2 Новг. судн. гр., с 1 ст. дог. с Казим.).

ПЕРИОД ВТОРОЙ - МОСКОВСКОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВО

Отношение к предыдущему периоду

В XIII в. на востоке Европы совершились два весьма важных события, которые должны были во многом изменить естественный ход развития русского государственного права: - нашествие татарских орд с востока и усиленное движение немцев с запада. Отчасти под влиянием этих событий из прежних русских земель образуются два больших государства: Московское и Литовско-Русское, хотя оба русские, но во многом противоположные друг другу. Но еще больше противоположностей можно найти между этими обоими государствами и прежним земским строем государства первого периода. Территории новых государств, сравнительно с прежними землями, громадны. Власть в Московском государстве (а первоначально и в Литовском) сосредоточивается в лице великого князя и становится вполне монархической и вотчинной; вече исчезает; население закрепощается; самый термин, которым ныне обозначается на русском языке политический союз, т.е. "государство", складывается только теперь: "а вперед того не бывало: никоторого великого князя государем не зывали, но господином" (Воск. лет. под 1477 г.). Наблюдая эти признаки противоположности, нередко приходят к мысли, что Московское государство (а равно и Литовское) не связаны ничем генетически с прежним государственным устройством Древней Руси; признают эти государств а вполне новым явлением и происхождение их объясняют случайными внешними фактами (татарским и литовским завоеванием); а если иногда допускаются и внутренние причины, то столь же случайные (практическая ловкость московских князей и военная талантливость литовских). Такой антиисторический взгляд происходит как от недостатка внимательного анализа явлений первого периода, так и от превратного понимания явлений второго периода. И Московское, и Литовское государство одинаково теснейшим образом связаны с государственным бытом первого периода. По общему закону жизни великих исторических народов, территория государства растет и расширяется: стремление к основанию единого государства на национальных началах замечается уже с древнейших времен (см. выше о начале единодержавия до монгольского завоевания и "Начала государственного объединения" в земском периоде); единство власти в зачаточной форме существует уже тогда в единстве княжеского рода и союзе князей (см. там же). Достаточен был лишь внешний толчок для того, чтобы дать этим началам восторжествовать над противоположным явлением земского раздробления территории. Что касается характера государственной власти, то уже в первый период (совершенно независимо от внешних явлений) в северо-восточных русских землях берет перевес княжеская власть; но и везде, кроме В. Новгорода, она ничем не была ограничена в принципе. Несмотря на все это, несомненно, что ни движение азиатских орд, ни движение западного мира на восток не оставалось без влияния на судьбу и характер двух русских государств.

Исходные моменты 2-го периода: движение немцев на восток и татарское нашествие.

Мир Летто-Славянский самой географической природой поставлен между западом Европы и азиатским Востоком; ему предстояла двойная задача охранять себя с этих двух равно враждебных и чуждых ему сторон.

Западная Русь с XIII в. подвергается литовскому завоеванию и из нее образуется большое государство Литовско-Русское. Но самое движение Литвы на Русь было вызвано усиленным движением западных народов, в частности немцев, на восток, на мир Летто-Славянский. Это движение, начавшееся во времен Карла Великого и несколько остановленное крестовыми походами, вновь усилилось с конца XII и начала XIII в. Немцы явились на восточных берегах Балтийского моря по согласию и по вызову самих славян в борьбе их с литовцами: в 1186 г. основана на Западной Двине миссия Мейнгарда с согласия полоцкого князя; преемники Мейнгарда окружили себя рыцарями из немецких стран и начали распространять католичество мечом. В 1200 г. основана Рига, ав 1201 г. - орден Меченосцев. Рижский епископ оттеснил русские колонии (Кукейнос и Герцик) с низовьев Двины и принуждал русских князей быть его данниками. Рига и орден Меченосцев действовали непосредственно на финское население (ливь) и лишь отчасти теснили к wry литовцев. Но в 1225 г. Конрад, князь Мазовецкий, вызвал для борьбы с литовцами Тевтонский (Немецкий) орден, которому уже нечего было делать в Палестине; Конрад предложил рыцарям землю Хельмскую (Кульмскую); но орден получил эту землю из рук императора Фридриха II как непосредственный лен Германской империи. В 1228 г. рыцари поселились в новых владениях и начали теснить пруссов, разделенных на 11 областей и бессильных против опытности и искусства немцев; тщетны были их периодические восстания против новых господ; им оставалось только или покориться, или бежать в единоплеменную Литву. Рыцари начали занимать и города, непосредственно подчиненные русским князьям; но важнее всего было то, что Литва, усиленная беглецами-пруссами и теснимая с запада, начала сплачиваться в одно государство, которое стало подвигаться на восток, на русские земли, где сила противодействия была ослаблена татарским опустошением. С середины XIII в. литовские князья овладевают всей прежней полоцкой землей и сменяют здесь собою Рюриковичей; в первой четверти XIV в. они овладевают Волынской и Киевской землями (при Гедимине), а потом остальными при Ольгерде. Витовт сообщает государству единодержавный строй. Это государство явилось лучшим оплотом для славянского востока от нападений немецкого ордена; Грюнвальдская битва (1410) при Витовте равняется по своему всемирно-историческому значению с Куликовской на востоке. Хотя, таким образом, это государство ордену не удалось онемечить и сделать вполне католическим, но оно во многом примкнуло к западному миру: высшие слои общества начали принимать католичество, средний городской класс усвоил так называемое немецкое право. Примкнув к Польше, вследствие опасности от того же ордена для самой Польши (через личную унию при Ягелне 1386 г., Городельскую унию 1413 г. и потом реальную унию - Люблинскую 1569 г. при Сигизмунде Августе), оно во многом сделалось враждебным для русских исторических начал, проявившихся в первый период, а именно получило исключительно сословное устройство (с преобладанием шляхетства).

Движение западного мира не ограничивалось основанием двух орденов сих последствиями для судьбы Западной России. Как орден Меченосцев, так и северные скандинавские государства непосредственно начали действовать и на Северную Русь, руководствуясь мировыми задачами католической политики. Меченосцы захватили землю по Чудское озеро и наконец овладели самим Псковом. Король Датский пытался захватить Эстонию. Шведы в 1240 г. под влиянием папских посланий предприняли общий крестовый поход против русских; борьба с ними выпала на долю одних новгородцев, которые под предводительством знаменитого князя Александра, прозванного Невским, разбили шведов на Неве и тем надолго обезопасили русские границы с этой стороны. Тот же Александр победил немцев ордена Меченосцев в 1241 г. и особенно в 1242 г. в знаменитом Ледовом побоище на Чудском озере, освободив перед тем Псков. Точно так же и Литва, беспокоившая уже непосредственно пределы Суздальской земли, а также Псковской и Новгородской, была отражена Александром в битве под Торопцом (1245).

Все эти битвы происходили почти в те же самые годы, когда совершалось с другой стороны опустошение русских пределов полчищами Батыя: Александр сражался со шведами на Неве в тот момент, когда на юге Батый разрушал Киев. Для Северной Руси (будущего Московского государства), несомненно, имеет большое значение это обратное движение азиатских орд. Древняя Русь постепенно распространяла свои владения на восток. Настала иная пора. Темный переворот внутри Азии выбросил в Европу народонаселение целой страны, что грозило совершенным подавлением европейской цивилизации. В 1223 г. все южнорусские князья были разбиты татарами на реке Калке; в 1237 г. татары завоевали и опустошили Рязанскую землю, в 1238 г. - Суздальскую и отчасти Новгородскую; в 1239 г. - Черниговскую; в 1240 г. - земли Киевскую, Волынскую и Галицкую. Непосредственному нашествию татар не подвергались только северо-западные Земли: Полоцкая, Смоленская, Псковская и отчасти Новгородская; но перед ними стоял враг не менее опасный и сильный, уже известный нам. Первым следствием нашествия татар было ослабление материальной силы русских государств - уменьшение числа населения и экономических средств: в г. Владимире (Волынском) не осталось ни одного живого человека; из г. Берестья нельзя было выйти от трупного смрада в его окрестностях; в Киеве насчитывалось не более 200 домов; "по окрестностям (Киева) путешественники находили бесчисленное множество черепов и костей человеческих, разбросанных по полям" (Соловьев И.Р. Г, 211). В Переяславле (южном) татары перебили половину жителей, а другую отвели в плен. На севере, в Торжке, истребили всех жителей; в Козельске перебиты все не только способные носить оружие, но и их жены и дети; подобной участи подверглось и население земель Рязанской и Суздальской. При повторяющихся нашествиях татар жители разбегались из городов и сел и скрывались в лесах. Вообще татарское опустошение привело к уменьшению городского "лучшего" населения; жители открытых мест, сел, не были опасны для завоевателей; военная оборона спадением городов прекратилась. Вторым следствием нашествия татар было уменьшение нравственной энергии, стойкости населения. В лучшем случае население могло отстаивать плоды христианской цивилизации путем пассивного сопротивления - мученичества. Вернейшим выходом представлялось безусловное подчинение тому, кто взялся бы защищать население от татар мирным или военным путем. Так, юг и запад России легко и почти добровольно подчинился литовским завоевателям и благодаря этому рано освободился от татарского влияния.

Другим выходом из беды естественно представлялась тогда необходимость объединения сил в большие массы для общей защиты. Разбросанные и разъединенные силы русских земель были легко побеждены татарами; зато потом всякая попытка свергнуть иго вызывала единодушное подчинение местных князей одному вождю: когда Олег Рязанский уклонился от общего похода князей на Куликово поле, то современники создали ему за то самую позорную репутацию. Таковы отрицательные стороны татарского влияния, под которым преимущественно образовывалось Московское государство.

Как борьба с западом отразилась на характере Литовского государства, так борьба с востоком не могла не наложить свою печать на внутреннее устройство Московского государства.

Положительные стороны этого влияния весьма спорны как относительно предметов, так и относительно способов заимствования монгольских порядков.

а) Н.И. Костомаров предполагает, что самое единство государственной территории (единодержавие) обязано своим возникновением татарской власти; он выводит этот результат из фактической власти хана над Русской землей. Хан был признан верховным государем, царем Русской земли, которая составляла одну провинцию его обширного царства, а русские великие князья - его подручными провинциальными правителями; таким образом, общие главные начала монгольских государственных порядков применимы и к Руси, а затем, по освобождении, перешли на русских великих князей, унаследовавших власть ханов. В частности, вся земля, которой обладал хан, считалась его частной собственностью; так стали смотреть на свое государство русские князья. Но против этой мысли говорит то весьма важное обстоятельство, что Русская земля не находилась под непосредственным управлением монголов (что составляет ее отличие от всех других улусов и монгольского ханства); лишь в начале татарского ига были назначены баскаки в разные княжества, но не столько в качестве правителей, сколько в роли сборщиков податей; вскоре и эти чиновники хана исчезают, и вся власть опять переходит в руки русских князей. Далее, в сознании населения власть хана всегда оставалась узурпированной и не была признана правомерной. "Который пророк пророчъствова, или апостол который, или святитель научи сему богостудному и скверному, самому называющуся царю (т.е. татарскому хану) повиноватися тебе, великому рускых стран христианскому царю (т.е. вел. князю Московскому)? Точию нашего ради сгрешения... паче же отчаяния... попусти Бог на прародитель твоих и на всю землю нашу окаянного Батыя, иже пришед разбойнически въцарился над нами, а не царь сый, ни от рода царьска" (из послания Вассиана к в. кн. Ивану Васильевичу). Кроме уплаты дани, единственное непосредственное отношение ханов к русскому государственному праву состоит в утверждении князей на их княжеских столах. Обыкновенно ханы утверждали как великим, так и местным князем того, кто имел на это право по родовым или отчинным основаниям, указанным в русском обычном государственном праве. Решениям хана, не согласованным с обычным порядком распределения столов, иногда открыто противилось само население: "В 1371 г. вышел из Орды князь Михаиле Александрович на великое княжение и восхотел сесть на столе во Владимире и не приняли его, говоря так: "взял ты ложью великое княжение" (Троицк, лет.). Поездка в Орду и утверждение со стороны хана означали фактическое укрепление власти; ездили за татарской помощью теперь точно так же, как в древности - за помощью половцев. Впрочем, так как само русское государственное право выработало уже издревле власть князя старшего города над князьями местными той же земли, с помощью татар усиливается и это влияние: когда, после смерти Ивана Калиты, великое княжение получил его сын Семен Иванович (Гордый), то "в си князи русские под руце его даны". Здесь разумеются собственно князья Суздальской земли. Ниже будет указан путь образования единого государства из естественного развития древне-земских начал.

б) След татарского влияния можно видеть во внутреннем характере власти Московского государства, а именно в закрепощении всех классов общества (genti, adscriptio), что характеризует монгольское государственное право; способом перехода этого явления в русское право считают прямое заимствование письменных монгольских законов. Но частный характер власти государя над землей и населением коренится в древнейшем строе всякого общества (во власти домовладыки) и не чужд и русскому праву 1-го периода. С другой стороны, понятие о вотчинном характере власти московских государей преувеличено. Что касается способа заимствования, то законы монголов (Чингизова Яса, Цааджин-Бачих и др.) совершенно не были известны на Руси.

в) Наконец, С.М. Соловьев совершенно отвергает след татарского влияния в русском государственном праве, утверждая, что родовые основания власти одинаковы как в домонгольскую, так и в послемонгольскую эпоху и что они естественным путем переходят в XIV и XV вв. в государственные. Но и с этой мыслью, как преувеличением, согласиться нельзя.

Ни самое Московское государство, ни существенные ее особенности действительно не созданы татарским завоеванием: между древнею Русью и этим государством существует прямая связь преемственности: но 200-летнее иго, отразившись на характере порабощенного населения, сообщило и государству некоторые частные черты азиатского строя - черты, которые уясняются ниже.

А. ТЕРРИТОРИЯ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА

1) Элементы, из которых составилась территория Московского государства, таковы: а) северорусские земли: Суздальская (с отделившейся от нее Тверской), Рязанская, Псковская, Новгородская (с Вяткой и колониями на финском северо-востоке) и Смоленская; б) поволжские, донские и сибирские татарские страны. Таким образом, следует иметь в виду, во-первых, образование единой государственной территории (единодержавия) из северорусских земель, во-вторых, расширение территории на страны нерусские. Первое совершилось в XIV и XV вв., второе - в XVI и XVII вв.

2) Начало единодержавия; государственный строй Северной Руси в XIV в. Зерном Московского государства послужила земля Суздальская; в XIV в. государственное единство простиралось только на одну землю, и только одна она именовалась Московским государством; в XV в. единодержавие распространилось на прочие северорусские земли.

Объединение Суздальской земли. Суздальская земля была наиболее цельной из всех русских земель 1-го периода; она сохранила свое единство при Юрии Владимировиче (сыне Мономаха) и его детях: Андрее Боголюбском и Всеволоде III; но в XIII в. она разделилась на четыре главных княжества: Ростовское, занимавшее север этой земли (Ярославль, Углич, Белоозеро); Суздальско-Нижегородское, занимавшее ее восток - по низовьям Оки и по Волге (в потомстве сына Ал. Невского - Андрея); Московское в центре и на юге Суздальской земли (в потомстве сына Невского - Даниила) и Тверское (в потомстве брата Невского - Ярослава). Каждое из этих княжений стремилось к полной самостоятельности, и некоторые из них именовались великими княжениями. Каждое из них претендовало на все внутренние и внешние суверенные права: право войны и мира, право высшего суда и управления. Но полной самостоятельности и совершенного выделения из Суздальской земли достигло лишь великое княжество Тверское.

Каждое из этих княжеств делилось на свои удельные княжения, что было неизбежно при частном (восточном) наследовании всех членов княжеского рода. Вотчинный взгляд на княжества был естественным последствием торжества принципа наследования столов с устранением уже всякого участия в преемстве князей со стороны населения. Народные веча являются только в виде восстания масс преимущественно против татар (мы видели, что татары истребляли именно городское население, собиравшееся прежде на веча). Высшие классы населения оставались еще при прежних своих правах (право выхода бояр с сохранением отчин); и вообще на население вотчинные права князей еще не простирались; князья имели лишь государственные права суда и управления; но зато этими последними распоряжались по частным сделкам (по завещаниям, купле, залогу и т.д.). Владения дробились все более и стали чересполосными, так что государство должно было, по-видимому, исчезнуть в мелких вотчинах. Поворота к целостности государственной (земской) территории нельзя было ожидать от самих князей, так как сильный князь, овладев большим участком, снова дробил его между своим потомством.

Однако целость земли Суздальской (равно и других: Рязанской, Тверской) не была разрушена этой дробностью владений и вскоре была восстановлена в еще большей крепости. Шея единого государства сохранилась в сознании о политическом единстве земли; такое сознание, выработанное в 1-м периоде, и теперь сохранилось как в населении, так и в князьях. Измельчание княжеств, обессиливая их, лишь облегчало их присоединение. Упомянутая идея выражалась в существовании одного, старшего, стольного города и понятия о власти князя этого города над пригородными, - князя, называемого теперь великим. В прежней Суздальской земле был сначала общий стольный город Владимир (а Рязанской - Переяславль, в Тверской - Тверь). В XIV в. в Суздальской земле совершилось перемещение такого центра из Владимира в Москву по следующим причинам. Местные князья считали свои наследственные земли отчиной, потомственной собственностью и, становясь великими, не переходили уже на жительство во Владимир и не уступали своих прежних уделов другим младшим, а старались перенести символы власти старшего города из Владимира в свой удел: так, при Калите суздальский князь Александр Васильевич хотел перенести старинные символы общеземской власти в свой Суздаль, но неудачно: "Сии князь Александр из Володимеря вечьный колокол св. Богородици возил в Суждаль, и колокол не почал звонить, якоже был во Володимире; и виде Александр, яко сгрубил св. Богородици, и повеле его паки везьти во Володимир; и поставиша его в свое место и пакы бысть глас, якоже и прежде, богоугоден". Это, однако, удалось князю Московскому. За великокняжеское достоинство и за обладание городом Владимиром шла постоянная борьба между упомянутыми княжествами: Тверским и Московским (1304-1328), и между Суздальским и Московским (1359-1364). Борьба кончилась победой Московского княжества, в котором целый ряд князей потомственно обладал одинаковыми качествами ловкости, осторожности и практической мудрости (Даниил Александрович, Юрий Данилович, Иван Данилович Калита, Симеон Иванович Гордый, Иван Иванович, Дмитрий Иванович Донской, Василий Дмитриевич). Великое княжество Владимирское почти постоянно принадлежало этому роду, с незначительными перерывами (в начале века и в малолетство Дмитрия Ивановича). В течение этого времени все символы великокняжеской власти перешли окончательно в Москву, что, впрочем, означало лишь новую победу пригорода над старшим городом, подобно тому как в XII в. город Владимир оттеснил собой Ростов и Суздаль. Это передвижение для правовой истории совершенно безразлично, т.е. в се равно, станет ли во главе будущего государства тверской, суздальский или московский князь. Во всяком случае, значение старшего города и соединенное с ним великокняжеское достоинство утвердилось за Москвой.

Кто владел старшим городом, тот был и именовался великим князем и имел некоторые значительные права над князьями местными (удельными). Права эти образовались еще в 1-м периоде и теперь были укреплены с помощью татар. Когда Семен Иванович Гордый был утвержден в Орде великим княз ем, то "вси князи рускии под руце его даны" (Воскр. лет., 1341). О Дмитрии Ивановиче Донском пишется, что он "призва вся князи руские земли, сущая под властию его" (там же, под 1389 г.). Сношения иностранные (с Ордой) принадлежат великому князю, но не удельным, особенно платеж выхода в Орду, что служило к обогащению великих князей и усилению их военного могущества и влияния; хотя удельные князья и содержат свои военные дружины и нередко вступают в войну как между собою, так и с великими князьями, но это право не признается за ними в договорах и есть восстание против власти великого князя. И внутренние права их суда и управления подлежат ограничениям; в судебных делах иногда апелляции идут к великому князю, а к удельному только тогда, когда он в Москве (см. губн. моск, запись XV в.); право уголовного суда иногда вовсе не принадлежит удельным князьям. Удельные князья, более могущественные и имевшие своих "подудельных", более или менее высвобождались фактически из-под такой зависимости, но никогда полностью не отрицали прав и власти великого князя. Такое значение князей старших городов одинаково как в Московском великом княжестве, так и в Рязанской и Тверской землях: в 1340 г. вел. кн. Рязанский, Иван Коротопол, встретил князя Пронского (удельного) Александра Михайловича, который вез в Орду выход; великий князь схватил его, ограбил и приказал потом убить в своем стольном городе. В 1412 г. вел. кн. Тверской Иван Михайлович противопоставляет притязаниям своего удельного князя Юрия следующий принцип: "Ярлык царем дан им есть на всю землю Тверскую, и сам Юрий в ярдыце царем дан ми есть" (Поли. собр. рус. лет., XV, 480). Впрочем, следует заметить, что в других землях по разным обстоятельствам (многочисленность членов княжеского рода) объединение власти совершалось гораздо медленнее и с меньшим успехом, чем в Московском.

Московские великие князья не только успешно укрепляли старинную власть великого князя над удельными, но и удачно пользовались ею для увеличения своего наследственного удела за счет прочих княжеств, что при вотчинных началах государства совершалось обычно частными средствами: куплей (Белоозеро, Углич и Галицкое княжество куплены у владетельных князей этих земель Иваном Калитой); приобретением по завещанию (так, Переяславское княжество досталось Даниилу Александровичу в 1302 г. по завещанию последнего местного князя) и, наконец, завладением без войны: "наста насилование много, сиречь княжение великое Московское досталось Ивану Даниловичу, купно же и Ростовское к Москве. Увы, увы тогда граду Ростову, паче же и князем их, яко отьяся от них власть, и имение, и честь, и слава и потягнуша в Москве" (Пов. о св. Сергии в Никон, лет. IV, 204). Полное уничтожение самостоятельности всех ростовских князей относится ко времени вел. кн. Василия Дмитриевича; тень самостоятельности ярославских князей продолжалась до Ивана III. В 1392 г. присоединено обширное княжество Суздальско-Нижегородское по ханскому ярлыку. "Бояре московские, въехав в город (Нижний Новгород), ударили в колокола, собрали жителей, объявили Василий (Дмитриевича) их государем. Тщетно Борис (кн. Нижегородский) звал к себе дружину свою" (Кар. И. Г. Р., т. V, 76). Население местных княжеств находило для себя более выгодным принадлежать одному сильному государству, способному защищать его. Таким образом к концу XIV в. вся прежняя Суздальская земля (кроме Твери), именуемая теперь Московским великим княжеством, соединялась вокруг Москвы, чем, впрочем, лишь восстанавливалось единство ее, бывшее при Юрии Долгоруком, Андрее Боголюбском и Всеволоде.

3. Отношение великого княжества Московского к прочим северорусским землям (северорусский союз). В Суздальской земле существовали совершенно самостоятельные великие княжества Тверское и Рязанское, были еще Новгород и Псков. На эти земли власть великого князя Московского не распространялась. Однако начавшийся процесс развития единодержавия не остановился на пределах Суздальской земли, т.е. не ограничился тем, что было создано еще в 1-й период. Но и в дальнейшем движении единодержавия действовали начала, возникшие также в 1-м периоде. Рязань, Тверь, Новгород, Псков и сильнейшие княжеств а самой Суздальской земли (до их присоединения) не подлежат непосредственной власти великого княжества Московского; между тем все эти земли составляют уже в XIV в. один тесный и постоянный союз, который основан на родстве правящих князей, на княжеских съездах для решения общих дел (уже при участии ханского посла, который сообщает решениям съезда внешнюю обязательность), на церковном единстве, но более всего на единстве национальном.

Признаки действительного существования такого союза (исходя из многочисленных договорных грамот того времени) следующие:

а) Единство интересов. Хотя фактически войны между членами союза не прекращаются, но между ними установлен постоянный третейский суд (третьим назначается незаинтересованный член союза); если приговор третейского суда не исполнен одной стороной, то противная сторона может привести его в исполнение силой, и этот поступок уже не считается нарушением прав союза: "а то ему не в измену". Союз имеет оборонительный характер против иностранных государств: Орды, Литвы и немцев; при нападении татар на одного члена союза другие обязаны защищать его, как себя; решение наступательной войны против татар или уплаты им "выхода" - дани - должно быть по общей "думе" (соглашение).

б) Единство действия гражданского и уголовного права во всех части союза: боярин, переходящий на службу в другое княжество, не лишается своих земельных владений (за исключением бояр В. Новгорода, что служит признаком его большей государственной обособленности). Власти одного княжества обязаны исполнить приговоры судов другого: "суженое, положеное, даное, порученое... суд от века"; каждый из граждан одного государства может преследовать должника или холопа на территории другого государства: "татя, разбойника и душегубца выдати по исправе". При исках граждан одного княжества перед властями другого устанавливается одинаковые везде судебные пошлины. Для решения пограничных распрей между гражданами двух или нескольких государств устанавливаются общие суды из судей, назначенных обеими сторонами; если общие судьи, по несогласию, не решат дело, то оно переносится в высшую инстанцию, к князю третьего, незаинтересованного государства.

в) Все северорусские государства составляют постоянный торговый союз: "а мыта та держати и пошлины имати по старой пошлине у наших гостей и у торговцев: а путь им дати чист" (см. Дог. гр. вел. кн. Дмитрия Ивановича Московского с вея. кн. Михаилом Александровичей Тверским 1368 г. в нашей Хрест. по ист. рус. пр., вып. II). Хотя каждое из этих отношений может существовать и в международном праве, но совокупность их образует такой тесный (особенно для тогдашних времен) союз, который приближается уже к государственному единству.

В союз включаются все государства Северной Руси (Москва, Рязань, Новгород, Псков), так что в частный договор между двумя княжествами обычно включаются и все прочие.

Основания союза те же, какие были указаны в 1 -м периоде для всех древнерусских земель (см. "Начала объединения") с той разницей, что на более тесном пространстве одной Северной Руси начала объединения проявляются с большей энергией*. Общего наименования для союза как одного государства еще нет; он называется иногда: "наша братья князья", чем указывается на старый принцип единения Руси - родовое единство князей, которое теперь становится большей частью фиктивным, т.е. степень зависимости одного князя от другого определяется названиями степеней родства ("брат младший", "сын" и т.д.). Иногда союз называется: "вси князи рустии крестьянстии", в отличие от государств западных (в том числе Литвы) и "басурманских". В этом выразилось то, что государство сознается прежде всего как христианский (православный) союз. Церковное единство опередило государственное, послужило образцом для него и отчасти вызвало его к жизни. Митрополиты, жившие в Москве, ради церковных интересов настаивали на установлении государственного единства и способствовали этому всеми средствами (церковной клятвой, поучениями, посланиями). Но чаще всего союзу присваивается именование "Русская земля" или "Русь": "Обычай бо поганых, - говорит летопись (под 1319 г.), - и до сих пор вмешуще вражду межи братьи князей русских... И бывше пре (спору) велице межи ими, и бысть тягота велика в Русской земли"; в 1328 г. великим князем стал Иван Данилович, "и бысть тишина велика Христианом по всей Русской земли". Поэтому великие князья Московские уже в XIV в. называют себя великими русскими или даже "всея Руси" (со времен Ивана Калиты), хотя их власть (относительная) простиралась только на одну Суздальскую землю и лишь отчасти на другие северорусские земли. Отсюда следует заключить, что главным основанием союза было сознание национального единства в самом населении; создание единого государства было вызвано национальной потребностью. Жители не видели иностранца в другом, более сильном русском князе, который смещал их мелкого владетеля, и в худшем случае оставались лишь равнодушными (за исключением высших классов Новгорода и Пскова, дороживших своим свободным государственным устройством.) Это и облегчило переход от союзного государства к единодержавному в XV в.

______________________

* Все отмеченные черты союза взяты нами из многочисленных договоров князей того времени; но отсюда не следует, что союз основан этими договорами, напротив, частные договоры были лишь проявлениями союзной организации, возникающей из других начал, указанных ниже.

______________________

4. Установление единодержавия в XV в. Союзная организация государства, несмотря на кажущуюся ее сплоченность, была очень шатка: между членами союза происходили частые войны и распри. К тому же уже вначале обнаружилось неравенство сил между членами союза: прежняя Суздальская земля (вел. княжество Московское) превышала и населенностью и величиной вел. княжества Рязанское и Тверское, а также Псков. В. Новгород был ослаблен борьбой партий. Как в мире физическом сила притяжения увеличивается по мере увеличения объема тела, так в мире политическом более сильное княжество приобретало тем самым новые силы: в Москву стекались выходцы из разоренных земель: Киевской, Черниговской и др. Этим воспользовались великие князья Московские, руководясь а основном личными и династическими интересами, но иногда возвышаясь и до сознания великих общерусских задач; таковыми были: Василий Дмитриевич, сын Донского (1389-1425), который противодействовал Витовту расширить пределы своего государства за счет вел. княжества Смоленского, Новгорода и Пскова; Василий Васильевич Темный (1425-1462), при котором восстановлено (силами населения и духовенства) единодержавие внутри вел. княжества Московского, когда оно было нерушено борьбой среди самого потомства Калиты (с дядей, Юрием Дмитриевичем и его сыновьями); но всех более дело установления единодержавия принадлежит Ивану Васильевичу III (1462-1505) и его сыну Василию (1505-1533). В то время сила двух государств, Московского и Литовского, так возросла, что другим северорусским землям предстоял уже выбор не между независимостью и подчинением Москве, а между подчинением тому или другому из названных великих княжеств; В. Новгород давно уже управлялся, вместо самостоятельных князей, наместниками того, кто был великим князем в данное время, т.е. в XIV в. вел. кн. Московского, который тем не менее издавна старался присоединить к своей родовой отчине пограничные новгородские волости: Торжок, Бежецкий Верх и северную Двинскую землю; здесь везде боярский класс стоял за Новгород, а "черные люди" тяготели к Москве (например, в Торжке, при Симеоне Гордом). Не раз между В. Новгородом и Москвой происходила открытая война, но обычно Новгород откупался деньгами. В 1470 г. новгородцы (боярская партия) решили примкнуть к Литве. Такое отступление Новгорода было признано изменой русским национальным и религиозным интересам': победив новгородцев в 1471 г. при Шелони и в Двинской земле, Иван III заставил Новгород отказаться от союза с Литвой, но оставил ему еще внешние атрибуты государственной независимости. В 1477 и 1478 гг. при новом военном походе Иван III уничтожил политическую независимость Новгорода (вече, посадничество) и присоединил его к великому княжеству. В 1489 г. была покорена новгородская колония Вятка. Подобно Новгороду, и Тверское вел. княжество, хотя и колебалось между Москвой и Литвой, но постепенно пришло к покорности вел. княжеству Московскому: в 1484 г. последний князь тверской Михаил Борисович задумал прибегнуть к литовскому вел. князю, но Иван III предупредил его, занял Тверь, а местный князь бежал к Казимиру. При Иване III уничтожена и государственная самобытность внутренних уделов в самом вел. княжестве Московском: власть удельных князей равнялась уже власти провинциальных правителей, назначаемых государством.

Сын Ивана III Василий (1505-1533) довершил дело основания единодержавия присоединением Пскова (1509) и Рязанского вел. княжества (1520), и то и другое без всякой борьбы, так как и прежде упомянутые земли сохранили лишь тень независимости.

Два русских государства (Московское и Литовское), уже вполне сложившиеся, не могли мирно поделить между собой Русскую землю, тем более что одно из них (Московское) выставило на своем знамени объединение "всея Руси". Пограничные между ними земли Смоленская и Черниговская были постоянным предметом раздора. Вел. князю. Василию Ивановичу удалось отнять Смоленск у Литвы (1514) и присоединить к своему государству. Еще при Иване III черниговские и северские князья (выходцы из Суздальской земли) сами перешли к вел. князю Московскому со своими владениями; при Василии их уделы были непосредственно присоединены к государству Московскому. Тогда между Московским и Литовским государствами установилась граница по Днепру (приблизительно), и силы обоих находились в равновесии. Но уже при Иоанне Грозном между ними начинается борьба за самое бытие того или другого государства - борьба, склонившаяся в начале XVII в. к победе Литвы (когда сама Москва была уже во власти Литвы и Польши), а с середины XVII в., т.е. со времени Богдана Хмельницкого и присоединения Малороссии (1654), - к победе Москвы. Окончательно вопрос о бытии одного или двух русских государств решился уже в период империи.

5. Расширение территории Московского государства на восток. Территория Московского государства сложилась окончательно" середине XVI B. Дальнейшее расширение ее означает уже не внутренний рост государственного организма, а лишь внешнее его приращение (что, впрочем, не осталось без влияния и на внутренний характер, введя в состав населения огромный процент азиатских народов и дав в руки московских государей новые громадные силы). Приращение совершается за счет восточных стран. Татарское иго ослабевало постепенно, вследствие внутреннего падения Орды и усиления Москвы, в то время как Северная Русь сплачивалась в одно государство. Орда распадалась на разные царства; важнейшие из них: Кипчакское (Золотая Орда), Казанское и Крымское. Последний поход на Москву хана Золотой Орда Ахмата (1480) окончился бегством татар без битвы; выплата дани татарам была прекращена. Тогда начинается обратное движение русских на восток по течению Волги и Дона. Уже при Иване III русские совершили несколько походов под самую Казань, но затем начали медленно подвигаться к ней, строя острожки (укрепления) и подчиняя окрестное население (черемисов); окончательный удар ей был нанесен Иоанном Грозным в 1552 г.; падение Казани привлекло к Московскому государству все племена восточной Европы, подчиненные казанскому хану; в 1554 г. покорена и в 1557 г. присоединена Астрахань; в 1555 г. начали предлагать свое подданство кавказские владельцы; в 1586 г. присоединена Башкирия (южноуральские страны). Вслед за покорением Казани началось распространение государственных границ на среднем и северном Уральском хребте и в Сибири. Пермская земля была покорена еще Иваном III в 1472 г. После падения Казани сибирский хан сам прислал к Иоанну IV с предложением дани, но подданство его было лишь номинальное: сибирские наездники беспокоили на Каме русские колонии Строгановых, которые вызвали для защиты отряд вольных волжских казаков под предводительством Ермака Тимофеевича, и в 1581 г. этот отряд двинулся в наступательный поход; столица хана - город Сибирь - была взята (1582 г). С тех пор русские завоевания и колонизация в Северной Азии продолжались постепенно в течение всего XVII в., пока не достигли берегов Тихого океана и не перешли в Америку.

Как здесь, так и на Дону частная предприимчивость отдельных лиц и общин (казаков) шла всегда впереди государственной. На Дону уже издавна (еще при существовании вел. княжества Рязанского) выходцы из государства, большей частью недовольные новым, государственным строем, основывали свободные казацкие общины, ведя борьбу с татарами на свой собственный риск, и наконец в низовьях Дона сплотились в одну большую землю, которая вступила в союз с Московским государством, не теряя своей самостоятельности; но в 1549 г. донские казаки уже именуются подданными, и затем их земля была постепенно инкорпорирована государством.

6. Неполнота принципа единодержавия в Московском государстве. С XVI в. единодержавие, т.е. неделимость государственного организма, было уже признано и укреплено. Те" не менее до конца существования Московского государства это начала не было полностью выдержано. Смутное время показало, что сцепленные части государства еще не вполне срослась, и некоторые га них готовы были идти опять врозь: Новгород признал сетям государем шведского королевича; Псков примкнул к самозванцу. Но именно Смутное время было эпохой, когда государство было воссоздано вновь. уже силами самою населения и по его собственному почину. Однако в законодательном языке царство Московское представлялось еще суммой разных государств: цари избирались на "всегосударства российского царства", в чем выразилось сходство е характером Германской империй. Некоторым провинциям были оставлены атрибуты государственной власти: так, сношения со шведами предоставлялись исключительно новгородским властям. Не более всего отступает от принципа единодержавия тот вид государственной унии, в котором была приеоединена Малороссия (с сохранение" почти полного внутреннего суверенитета).

Б. НАСЕЛЕНИЕ

1. Этнографический состав населения

а) Московское государство не есть создание политики московских князей или результат внешних столкновений: оно создано в XIV в, (а потом восстановлено а XVII) силами самого населения в есть русское национальное государство. Общерусское национальное самосознание, установившееся еще в 1-м периоде, не разрушено, а окрепло вследствие борьбы с татарами; всякая же национальность, достигшая самосознания, стремится воплотить себя в отдельный государственный организм. Признаки национального характера Московского государства указаны выше в наименовании его "Русью" в "Русской землей". Летопись так выражается о государстве, управляемом Дмитрием Донским; "внук же бысть (Дмитрий) събирателя русской земли (Ивана Калиты)... пребысть един в области великого княжения (достиг единодержавия), - приемшу ему скипетр державы русския земля" (Воскр. под 1389).

б) Фактически это государство объединяло лишь часть (северную) русской нации, но стремилось стать и именовало себя общерусским; титул вел. князей Московских "всея Руси" был употреблен в первый раз Иваном Калитой; но такой титул не употреблялся в сношениях с Литовским государством до Ивана III, который, объединив Северную Русь, тотчас бросил вызов бытию Литовского государства, послав туда грамоту с титулом "Иоанн, Божиею милостью государь всея Руси", и начал вступаться за русские (религиозные) интересы населения соседнего государства; с тех пор московские вел. князья постоянно заявляют притязания на Полоцк, Киев и Волынь. Но существование другого Литовско-Русского государства приводило к разладу между идеей (общерусского государства) и действительностью. Такой разлад придает трагический характер борьбе этих двух государств и делает оба государства явлениями переходными и временными. Полного воплощения общерусской идеи государство достигает лишь в период империи.

в) Другое ограничение национального характера Московского государства составляет огромная примесь в его населении инородческого начала, вследствие расширения государственной территории на восток. Но выше было указано, что это расширение происходило не столько путем правительственных завоеваний, сколько при помощи народной колонизации; посредством колонизации чужие этнографические элементы не вводятся в государство, как инородное тело, а ассимилируются национальным организмом и перерабатываются в нем. Движение колонизации на восток началось еще при существовании прежней Суздальской земли; первым ударам ее подверглись финские племена Мордвы (эрзя и мохша) на средней Волге (при Андрее Боголюбском и Всеволоде III); в 1221 г. Юрием Всеволодовичем основана центральная колония при устье Оки - Нижний Новгород, откуда начались ежегодные походы в мордовские земли; с середины XIV в. начинается основание постоянных русских колоний за Окой. В то же время туда же шла колонизация из Рязанской земли. В мордовских землях, под давлением русских и татарских набегов, образовалось несколько мелких княжеств, частично под властью мордовских князьков (Арзамас, Ардатов и др.), частично - татарских мура (на р. Мокше и Цне, где владели родоначальники князей Мещерских, уже крещеные, до 1380 г., когда последний князь Александр продал свое владение Дмитрию Донскому; на р. Саре, в Елатме, на р. Теше и на Мокше). Многие из владетельных князей этих княжеств вошли в состав русского дворянства; другие перешли в разряд крестьян. Масса же прочего населения сохранила свою этнографическую отдельность до конца существования Московского государства, хотя уже Иоанн Грозный раздавал мордву боярам для крещения, отнимал земли у некрещеных. Более успешные результаты имело основание монастырей (с миссионерскими целями) и переселение русских в мордовские села и обратно. Однако мордва и потом составляла особую часть населения, большей частью враждебную государству (в Смутное время она разоряла Москву и поголовно участвовала в бунте Степана Разина). Движение колонизации в области черемис и чувашей началось преимущественно с покорения Казани. Северо-восток (Пермь и Вотяки) колонизовали еще новгородцы. Но прочные основания колонизации положены с конца XIV в. миссионерами (Стефан Пермский) и промышленниками (Строгановыми). Юго-восточные степи, занятые кочевыми народами (татарами), колонизовались с большей легкостью (донскими, волжскими и яицкими казаками). Здесь подвижное население очищало территорию для русских поселений, ассимиляции не происходило. Вообще инородческие элементы были ассимилированы и вошли в значительном объеме лишь в высший служилый класс и не остались без влияния в социальном строе государства; неассимилированные же сплошные массы инородцев оставались внешним придатком, который не обнаруживал никакого влияния на внутренний уклад северорусского государства.

2. Социальный состав населения (классы общества)

Если в основании государства лежит главным образом национальный союз, то такое государство не может уже быть союзом сословий: люди, соединившиеся в государство только ради своего национального единства, не могут разделиться на классы, совершенно чуждые друг другу (как то было в феодальной Западной Европе). Далее, население однородного этнографического состава не может допустить такого отчуждения сословий друг о" друга, как например, в Литовско-Русском государстве (где высший класс усвоил польскую национальность, города наполнились пришельцами: немцами, армянами' и особенно евреями; сельское население удержало русскую или литовскую национальность). Наконец, государство безусловно монархическое (самодержавное), каким было Московское, не допускало развития сословных прав в ущерб общегосударственным. Несмотря на сильное неравенство состояний, Московское государство есть государство бессословное. Население его разделяется на классы, которые начали формироваться в 1-м периоде, но под влиянием новой самодержавной идеи государства. Различие их исходило не из прав, а обязанностей в отношении к государству: одни служат государству лично, другие - уплатой денег в пользу его.

Отсюда два класса населения в государстве: служилый и тяглый, каждый из которых подразделяется на несколько разрядов, соединяющих оба класса неуловимыми оттенками.

а) Служилые люди

Элементы, на которых составился служилый класс. Люди" призванные к отправлению военной, придворной и приказной службы, называются людьми служилыми. Этот класс обрадовался из земских бояр и княжеских дружин (дверок) 1-го периода, которые (как нам уже известно) состояли из полноправных бояр и несвободных или полусвободных дворян. Те же классы видам и в XIV в. повсюду в Северной Руси. Бояре были служилым классом только потому, что их профессией была высшая (военная и административная) служба; но служба эта не была, обязательна для них по отношению к тому или другому князю, они пользовались правом свободного перехода и служили по договору. Владея вотчинами (независимым правом собственности), они не утрачивали их ори переходе к другому князю. В вотчинах они пользовались некоторыми правами суда и управления над поселенцами; содержали свои дворы (дружины). Они получали от князей города и волости "в кормление" с судом и, данью. Низший разряд землевладельцев - дети боярские; их важнейшее отличие от бояр состоит только в меньших земельных имуществах. Это - обедневшие потомки размножившегося боярского рода.

Слуги (дворяне). Люда, составлявшие постоянный двор князей, именовались слугами; их положение определялось не землевладением, а только службе". Они разделялись на слуг вольных и слуг под дворским. Первые были лично свободны и, подобно- боярам, могли переходить от одного князя к другому (ем. Двин. уст. гр. 1397 г., ст. 3, а также дог. Москвы с Тверью 1368 г.: "А кто бояр, и слуг отъехал от нас к тобе или от тобе к нам", в ты села нам и тобе не вступатися"); некоторые их них владели вотчинами, но большая часть не пользовалась прочини правами боярства; они получал" или готовое содержание при дворе, или временное пользование земельными участками.

Слуга вод дворским, или дворяне в тесном смысле слова, занимали в отчинном государстве дворовые (которые были в то же время государственными) должности: казначеев, тиунов, дьяков, поседьских, ключников. От них не отличались и слуги, исполнявшие чисто экономические поручения: бортники, садовники, псари, бобредники, барашн. Все они были люди диче" несвободные - холопы, доставшиеся князю во купле или "по вине" (за преступления), но браку: "А хто моих казначеев, или тиунов, или дьяки прибыток мой ведали, или посельскн, или ключники, или хто из холонев моих купленных... тех всех пущаю на свободу" (Дух. Вас. Дм. 1404 г. в Собр. госуд. гр. и догов., I, N 39); "А хта будет казначеев, в тивунов и по-сельских, или хто будет моих дьяков, что будет от мене ведали прибыток ли который, или хто будет у тых женился, те люди не надобни моим детем, дал всемь им волю. Также хто будет моих людий подлых, купленых, грамотных, дал есть им свободу" (так же, N 25). Само собой разумеется, что слуги этого рода не могли пользоваться наравне в боярами и слугами вольными нравом перехода: "А бояром и слугам, кто будет не под дворским, вольным воля. А кто будет под дворьским слуг, тех дети мои прометки себе не принимают" (там же, N 40). Дворы имели все владетельные князья; по мере присоединения уделов двор великого князя увеличивался, но эти провинциальные дворы не пользовались одинаковым положением со старым двором московских князей; отсюда впоследствии образовалось различие дворян московских и городовых.

Способ образования служилого класса. Из представленных столь различных элементов в XV в. составляется один служилый класс через понижение прав бояр и постепенное повышение прав дворян.

Первое (т.е. понижение прав бояр) совершалось следующим путем: вместе с уничтожением уделов сами удельные князья начали поступать на службу к великому князю и входить в разряд боярства; но князья не могли быть уравнены с боярами относительно свободы вотчинного владения: князья приходили на службу с остатками своих уделов и сохранили в них некоторые прежние владетельные права. Еще в XVI в. князья-слуги, потерявшие владетельный характер, остаются в своих прежних уделах: князья Воротынские и Одоевские в конце XV в. идут на войну со своими удельными полками. Князья Оболенские пользуются в своем уделе полным правом суда: "пристав в. князя к ним в Оболенск не въезжает". Когда в 1493 г. была завоевана Вязьма и князья Вяземские привезены в Москву, то Иоанн "пожаловал их же "отчиною Вязьмою и повелел им себе служити". Из тверских князей - Микулияские владеют частью своего удела как вотчиной даже в 1570 г. Из князей ярославских - Сицкие, Прозоровские, Ухтомские и пр., сделавшиеся служилыми еще с ХIV в., остались частными владельцами в своих бывших уделах во второй половине XVI в. Отношения государства к уделам служилых князей можно видеть на примере князей Ростовских и Оболенских первые сделались служилыми еще с начала XIV в., а между тем в 1462 г. вел. князь Василий Васильевич, отдавая Ростов своей жене, пишет: "А князи Ростовские, что ведали при мне, ино по тому держат и при моей княгине, а княгиня моя у них в то не вступается". Оболенские продали Ивану III за два села и 5 тыс. рублей право на свое княжество в случае пресечения мужской нисходящей линии в их роде. При таком сохранении служилыми князьями их владетельных прав государи Московские не могли предоставить им полные права распоряжения на их владения, ибо это означало не частную свободу распоряжения имуществом, а распоряжение государственными правами по частным сделкам. Поэтому право свободного перехода с сохранением вотчин прежде всего было отнято у служилых князей, между тем как бояре еще сохраняли его: в 1428 г. договаривается вел. кн. Василий Васильевич Темный со своим дядей Юрием: "А кто имеет жиги наших бояр и слуг (в) твоей отчине, а тебе их блюсти как своих... а князей, ти, моих служебных с вотчинами... не приимати".

Лишь по примеру князей ограничиваются потом имущественные права и бояр; права эти обуславливаются уже службой; вотчинное право становится условдым. В 1504 г. Иоанн III пишете своей духовной: "А боярам и детям боярским Ярославским с своими вотчинами и с куплями не отъехать от моего сына Василия, и кто отъедет - и земли их сыну моему; а служать ему, и он у них в их земли не вступается, ни у жен, ни у их детей" (Сборн. гос. гр. и догов., 1, 391). То есть сначала частные права (наследования и др.) еще не сокращались, но, благодаря служилому характерувладельцев, и частные права распоряжения вотчинами ограничиваются (см. УК. кн. казн., ст. XIX).

Этому особенно способствовало сокращение личных прав бояр и вольных слуг. Право личного перехода их было сначала ограничено: допускался переход от удельных князей к великому, но не наоборот, а затем было совсем отнято при Иоанне III; с уничтожением уделов оно и не могло иметь места: оставалось переходить только в Литву, которая не состояла в союзе с русскими княжествами и считалась государством чужим и враждебным, а переход в нее - изменой. Лишение права перехода подобно уже личному кабальному холопству: великие князья начали брать с бояр крестоцеловательные записи о непереходе (первая известная взята с князя Холмского в 1474 г.); такие записи почти равнялись записям на кабальную службу между частными лицами и имели те же последствия для закрепощения высших классов. Тогда бояре начали занимать дворовые должности наравне с дворянами: при Иоанне IV должность казначея занимает уже боярин; бояре начинают получать поместья наравне с дворянами (а не только "кормления").

В то же время совершался обратный процесс возвышения прав дворян следующими способами: с присоединением уделов число дворян у великого князя увеличилось чрезмерно; главной службой их становится не дворовая, а военная. Содержатся они уже не при дворе, а "испомещаются" на землях, составлявших частную собственность князей, на поместном праве (т.е. на праве временного пользования с условием службы, подобно тому как в частных отношениях - холопы, поселенные на участках, именуемые "задворными"). И это - уже значительное право для лиц несвободных. Сделавшись помещиками, они могут и сами приобретать имущество и передавать его в наследство, однако право и на это имущество остается еще также условным и зависимым от прав великого князя. "А которые дети боярские (говорил вел. князь в своем завещании) служат моей княгине, и слуги ее, и еси холопи ее, и кому будет аз кн. вел. давал свои села, или моя княгиня давала им свои села, или за кем будет их отчина, или купля, - ив тех своих людях во всех вольна моя княгиня и в тех селех". По мере увеличения государства отношения между вел, князьями и этими их слугами становились все менее тесными и непосредственными, и имущественные права их возрастали. Вместе с тем возрастали и их личные права: они (даже бывшие полные холопы) получают до некоторой степени право перехода с потерей лишь земли: "А (кто) тех бортников, или псарей не всхочет жити на тех землях, - ин земли лишен, пойди прочь, а сами сыну - князю Ивану не надобе, на которого грамоты полные не будет; а земли их сыну - кн. Ивану" (Сборн. гос. гр. и дог., 1,40). Хотя право перехода было отнято потом у всех классов, но другие, приобретенные дворянами личные права остались за ними и таким образом вполне уравнялись с правами бояр.

Полное уравнение бояр и дворян произошло при Иоанне Грозном, от времени которого сохранился указ об уравнивании службы бояр, князей, детей боярских и "воинов" (дворян) по их вотчинам, поместьям и денежному жалованию. Тогда и бояре становятся дворовыми слугами и дворяне землевладельцами на равных правах.

Составляет ли служилый класс сословие? Разряды служилых людей. Из вышесказанного следует, что служилыми людьми называется класс населения, обязанный службой (придворной, военной, гражданской) и пользующийся за нее частными земельными владениями на условном праве. Основание для отдельного бытия этого класса дается не правами его, а обязанностями к государству. Обязанности эти разнообразны, никакого корпоративного единства члены этого класса не имеют. Сколь многообразны служебные обязанности, столь же различны и разряды, на которые делился этот класс. Это: а) члены боярской думы: бояре (высший чин, жалуемый царем), окольничьи и думные дворяне (т.е. дворяне, введенные в думу, допущенные к участию в ее заседаниях); б) придворные чины, как высшие: спальники, стольники, стряпчие, так и низшие; в) военные люди: жильцы (гвардия), дворяне московские (испомещенные в Московском уезде), дворяне городовые (самый многочисленный и центральный разряд служилого класса, давший имя будущему высшему сословию - дворянству), дети боярские (прежде примыкавшие к боярскому классу, а с XVI в. попавшие в самый низший разряд служилых людей). Переходом от военного служилого класса к тяглому населению были разряды низших служб, образовавшиеся с середины XVI в.: стрельцы, пушкари, казаки, драгуны, воротники, рейтары и солдаты; г) лица гражданской службы - дьяки и подьячие (думные дьяки, дьяки приказные, дьяки городовые, площадные и др.); д) к служилым царским людям надо присоединить дворян и детей боярских архиерейских и знакомцев боярских (военные дружины бояр и служилых князей); те и другие, вместе с частной службой, отправляли и государственную (военную в походах и административную в вотчинах).

Способы вступления в высший класс и выхода из него. Соответственно с понятием о служилом классе, основной способ вступления в служилые люди есть определение в тот или другой разряд государственной службы (а не пожалование каких-либо прав потомственных или личных). Перевод лиц из одного разряда в другой есть возвышение чиновников по степеням чинов и должностей. Определение лиц в разряд военнослужащих называлось верстанием (запись в полковые списки и назначение жалованья поместного или денежного). Такое поступление на службу прежде не принадлежало исключительно какому-либо классу по происхождению: в XV, XVI и до середины XVII в. "верстали (в дети боярские) и холопов, крестьян и посадских людей" (Яблочков; стр. 260). В разряд гражданской службы набирались из поповых и дьяконовых детей, торговых людей гостиной и суконной сотен, из черных сотен всяких посадских людей, из пашенных людей и их детей" (Уст. кн. зем. прик., ст. XXIX). Хотя наборы дворян и подьячих из лиц неслужилых классов были запрещены указами 1639 и 1652 гг., но на практике поступление таких лиц на службу продолжалось и во второй половине XVII в; Котошихин пишет: "А кто из них (людей посадских, духовных, боярских слуг) отпустил своего сына на службу в солдаты, или рейтары, или в приказ подьячим и иным царским человеком, а те их дети от малыя чести дослужатся повыше и за службу достанут себе поместья и вотчины, - и от того пойдет дворянский род". Лишь в конце XVII в. (указы 1675 и 1678 гг.). окончательно предписано верстать только сыновей детей боярских, что, впрочем, относится уже к периоду реформ (к началу образования из служилых людей дворянского сословия). Как лица, происшедшие не от служилых людей, могли верстаться на службу, так и сыновья лиц служилых не получали никаких особых прав с момента рождения; при совершеннолетии (15 лет) они подвергались верстанию и только тогда уже принадлежали к служилому классу. Разумеется, большая часть дворян и детей боярских верстана из сыновей прежних служилых людей; таким образом, рождение лишь косвенно вело к усвоению звания служилого человека.

Определение на службу не имеет ничего общего ни с выслугой дворянства, ни с пожалованием (явлениями периода империи).

Одним из видов поступления на службу является запись на службу иностранцев и инородцев. Всякий (не торговый) иностранец, приезжая служить, записывался в тот или другой разряд служилых людей (смотря по годности его и милости царя) без удостоверения о дворянских правах его в прежнем отечестве и без условия приобретения дворянских имений. Значительная часть русских дворянских родов ведет себя (более или менее правдоподобно) от потомков византийских императоров - Ангелов, Палеологов, Кантакузенов, Ласкарисов; египетских царей (? из ногайских князей); потомков императора Отгона (Челишевы), итальянских герцогов и простых рыцарей немецких, английских, венгерских, французских и т.п.)1. Но достовернее известно проникновение в служилый класс простых заграничных выходцев и "пленников в государеве имени" (т.е. военнопленных, доставшихся на долю государя), между тем как пленники, доставшиеся частным лицам, поступали к ним в холопство: (см. ук. 1558 г. в ук. кн. ведом, казн., ст. XIII). Им выделялись особые поместья и вотчины в уездах ("иноземцовские"); сами "иноземцы" составляли разряд служилых людей, отличавший их от дворян городовых, но совершенно равный этим последним по правам (ук. 1613, 1616, 1630 гг., см. в указ. кн. помест. прик.). Нет сомнения, что именно примесь иноземного элемента (западного) в служилом классе заронила в него стремление к западноевропейской сословной отдельности. Что касается до служилых татар (мурз) и мордвы, то они наделялись поместьями и вотчинами преимущественно на восточных окраинах, на основаниях, совершенно одинаковых с дворянами и детьми боярскими. Приняв христианство и обрусев, они дали начало многим родам русского дворянства (см. ук. 1635 г. 30 апр. в Ук. кн. Помест. прик.)*

______________________

* По счету проф. Загоскина, происходящих от Рюрика было 168 родов, других русского происхождения - 42, польско-литовского происхождения - 233, западноевропейского - 229, татарского - 120, из других восточных народов - 36, неизвестного происхождения - 97 родов.

______________________

Выход из состояния служилого человека обусловливается подобными же причинами, что и вступление в него, а именно оставлением службы. Но дворяне были прикреплены к службе раньше прикрепления посадских и крестьян, а потому действительно служащий был лишен прав а выхода вовсе: в Судебнике постановлено: "А детей боярских служивых и их детей, которые не служивали, в холопи не приимати никому, опричь тех, которых государь от службы отставит" (Суд. цар., ст. 81); но в 1558 г. было разрешено сыну дворянина, которому уже больше 15 лет, но он службы не служит и в десятню не записан (значит, в службе не пригодился), может давать на себя служилую кабалу частным лицам (ук. 1 сентября в Ук. кн. ведом, казн., ст. XII). В 1641 г. дворяне подали царю челобитную о том, что многие из их товарищей, "не хотя государевы службы служити и бедности терпети", перешли в драгунь от в другие службы или били челом в холопство во дворы боярам и дворянам; указом 1642 г. было велено всех таких дворян (кроме неверстаных) вернуть на службу и на будущее время выход из служилого состояния совершенно воспрещать.

Права и преимущества лиц служилого класса. В то самое время, когда боярство сливалось с дворянством и общий уровень его прав понижался, в высших слоях боярства зародилась мысль об аристократических привилегиях в управлении государством (в малолетство Грозного и снова при Федоре Иоанновиче и в Смутное время); эти попытки окончились новыми принижениями боярства; но и в них шла речь не о правах "дворянского сословия", а о привилегиях олигархии немногих родов, случайно стоявших тогда близ трона. Что же касается общих прав всех служилых людей, то некоторые особые права служилых лиц принадлежат им как людям, состоящим на государственной службе, а не как членам сословия. Право на охранение чести неодинаково для разных разрядов служилых лиц (Суд. 1550 г., ст. 26; Улож. ц. А. М., X. 90 и ел.): "бесчестие" (денежный штраф за оскорбление служилых лиц) соразмеряется с денежным жалованием или с величиной доходов от кормления "по книгам" (в которых исчислялись эти доходы); низшие разряды служилых лиц получают "бесчестья" менее гостей и торговых людей гостиной сотни (Улож. X, 94-95). Привилегии в уголовном праве изъясняются отчасти также служебным положением дворян; сначала господствовало равенство наказаний ("дворяном... чинить по тому ж, как и иным вором" - Уст. кн. разб. прик., ст. 15); но потом (в XVII в.) за непредумышленное убийство крестьяне наказывались кнутом, а дети боярские - тюремным заключением (Уст. кн. разб. прик., ук. 17 февраля 1625 г.). Особенно же принцип неравенства наказаний заметен в Уложении (X, 133,135; XXI, 39 и 40, 69-73, 79 и 80; XXIII, 10 и 12), но относящиеся сюда постановления случайны и объясняются каждый раз особыми мотивами (например, если помещик побьет своих крестьян-разбойников, не представив их в губу, то наказывается лишением поместья, а слуга его за такое же деяние подлежит смертной казни, очевидно потому, что помещик наказывается не за убийство, а за превышение предоставленной ему судебной власти над крестьянами). Особенные права при взысканиях по обязательствам - правеж - состоят в том, что за 100 руб. долга дворянин подвергается правежу (битью перед приказом) два месяца, а лица тяглые - один (Указ 15 декабря 1557 г.); это privilegium odiosum объясняется тем, что тяглый человек затем выдается головой, а дворянин отделывается только правежом; а это, в свою очередь, зависит от того, что служилый человек обязан службой и не может вступить в частную зависимость. Право выставлять за себя на правеж своих слуг и холопов принадлежит всем рабовладельцам. Из сферы имущественных прав дворянам принадлежит право владеть вотчинами и поместьями, но право на владение недвижимым имуществом (на основании тяглой службы) имели и лица тяглого класса; вотчинами владели церковные учреждения и гости; право поместное принадлежит исключительно служилым людям потому, что это есть жалование за службу, которого не может получать тот, кто не служит. Право на государственную службу (как было указано выше) есть прикрепление к службе, от которого многие из дворян бежали в частное холопство; но мы видели также, что на службу верстались не только дети служилых людей, особенно на службу гражданскую (в дьяки и подьячие). В выборных учреждениях тяглые люди или заседают вместе с дворянами (в губных), или одни (в земских). Право быть избранным на земские соборы (от которого, однако, многие уклоняются, о чем см. ниже в главе о земских соборах) простиралось и на духовных, посадских и крестьян (в Польше и Литве, при действительно сословном строе государства, на сейме присутствуют только шляхтичи и наиболее значительные лица города - in corpore, но не мещане). Само собою разумеется, что высшие разряды службы и звания (боярское звание, окольничество и пр.) доставались людям более знатным и богатым (особенно же - бывшим владетельным князьям) и что каждый член такого рода хотел и своих сыновей поставить в то же звание, а главное - не занимать места ниже рода равного или низшего; отсюда возникает местничество.

Местничество есть исключительно принадлежность московского государственного права и не может существовать в государствах, в которых господствует сословный строй*. Оно образовалось не ранее XV в., т.е. со времени превращения бояр в обязательно-служилых людей. Сущность его состоит в споре боярских родов между собой о служебном старшинстве. Предметом спора были не самые места или роды службы, а относительное положение на службе одного служилого человека перед другим. Причина происхождения этого явления заключается в том, что родовая честь зависит от служебной: занятие низшей должности может понизить навсегда значение рода перед другим (чего не может быть в сословиях, в которых права членов не зависят от службы). Места, о которых идет спор, или разряды суть степени служебных должностей (классы). Так, в военной службе различались большой полк, правая рука, передовой и сторожевой полки (равные) и левая рука. В административной службе по разрядам распределялись города - главные в отношении к пригородам; различались также и части города по своей важности (в Москве: Большой город, Китай-город, Царев-город, в других городах - Вышгород, Кремль и Земляной город) при назначении воевод и объезжих голов. Различались также по важности приказы; здесь (как и в городах) местничались главные судьи (там - главные воеводы) с товарищами. То же было и в посольствах. В придворной службе различались не только роды ее, но собственные места при встрече послов, за царским столом и пр.; здесь местничались не только мужчины, но и женщины (по службе при царице).

_______________________

* Соперничество знатных родов полностью противоположно корпоративному единству сословия; в Польше самый убогий шляхтич равнялся первому магнату королевства по правам шляхетства; их взаимный титул - "панове-братья".

_______________________

Местничавшие ссылались на случаи, т.е. прежнее относительное положение их предков по службе; иногда они указывают такие случаи за пределами Московского государства (на прежней службе в Рязани, Твери и даже в Крыму, если то были выходцы из татар; но последние не принимались в расчет). В числе доказательств в местнических вопросах представлялись и родословные, но не с целью доказать древность рода вообще и его заслуги перед государством, а чтобы указать старшинство рода перед другими на лестнице служебной иерархии. Рассмотрение местнических счетов принадлежало боярам, а решение - царю; оно оканчивалось или признанием притязаний, или наказанием для поднявшего спор "за бесчестие" того, против кого он был начат (выдача головой; см. прим. Татищева к 55 ст. Суд. ц.). Что местничество не было проявлением аристократических тенденций, на это указывает то обстоятельство, что местничались между собою не одни родовитые фамилии, но и "худородные" люди (дьяки по приказам). Хотя при одном случае местничества князя Волконского с боярином Головиным бояре стали на сторону последнего и сказали, что "за службу государь жалует поместьем и деньгами, а не отечеством" (Разр. кн. 1,206), но этим выражали полное отрицание аристократических начал, ибо князь Рюрикович во всяком случае аристократичнее боярина из простых греков-выходцев; бояре только хотели сказать, что предки Головина служили в высших чинах, чем предки князя Волконского.

Как явление в высшей степени вредное для государственной службы, местничество ограничивалось царями еще в XVI в. (см. указ 1550 в УК. кн. ведом. Казн.). В XVII в. при частных случаях (особенно военных походов) часто объявляли: "быть без мест" (т.е. на данный случай не должны распространяться местнические счеты). В 1681 г. была проведена общая реформа (по поводу нового военного устройства): земский собор (из представителей служилого класса под председательством князя В.В. Голицына) решил отменить местничество; царь и боярская дума (с собором духовенства) утвердили это решение 12 января 1682 г., повелев прежние местнические дела предать огню (что и было исполнено в печке государевой передней палаты в присутствии депутации от думы и архиереев). Но с уничтожением местнических книг тотчас же были учреждены в разряде родословные. Это означало переход от служебной иерархии к сословному равенству, от состояния служилых людей к состоянию "шляхетства" (под сильным влиянием порядков Литовско-Польского государства, с которым во 2-й половине XVII в. московские люди вошли в ближайшие отношения).

б) Тяглые люди

Подобно тому как основанием для служилого класса была обязательная служба и частное (зависимое) землевладение, так тягло (финансовая служба государству) и общинное землевладение лежит в основе класса тяглых людей. По этому главному основанию все тяглые общины - одинаковы, но фактическая разница между большими и торговыми общинами (посадами) и меньшими земледельческими (сгруппированными в волости) дала повод и для юридического различия посадских людей и крестьян. Торговля концентрируется правительственными мерами в городах для удобства взимания пошлин (см. уст. Белоз.гр., 1488 г., ст. 8; в 1539 г. отменены торги во всем новоторжском уезде, кроме города Торжка).

Посадские люди (городское население)

Посадом называется поселение вокруг укрепления (города); так как служилые люди, имевшие жительство или осадные дворы в "городах", отделились в особый класс, то остальное население (не служилое) уже перестало именоваться горожанами; с XVI в. ему присвоено название посадских людей. Посады могли возникать и помимо укреплений, называясь в таком случае слободами, а жители - слобожанами (это название, впрочем, поглощалось первым общин).

Разряды посадских людей. Еще от 1-го периода осталось разделение городского населения на гостей, простых купцов и черных городских людей. Полуслужилое состояние гостей, начинавшееся с древнейших времен, укрепляется за ними в Московском государстве. Здесь гость есть звание, пожалованное вел. князем какому-либо торговцу; уже при Дмитрии Донском выдавались жалованные грамоты на гостинство (Доп. к зк. ист. I, N 9). В 1598 г. царь Борис Годунов пишет: "Пожаловали есмя нашея отчины В. Новгорода торгового человека Ивана Онаньина, сына Соскока, гостиным именем, велели ему быть в гостех" (там же, N 147). Пожалование давалось и за сторонние услуги и именно иностранцам (в 1665 г. - фон Горну "за поимку вора Тимошки Анкудинова") и за устройство государственных займов (там же, IV, 53). Сначала давалось пожалованье каждому лично; в 1613 г. выдана общая жалованная грамота классу гостей; но, вследствие потери этой грамотой юридической силы, выдана новая в 1648 г. (с изложением содержания первой). Сущность пожалования заключается в следующих привилегиях: освобождение от суда подчиненных властей и подчинение только суду царя; освобождение от общинных податей и повинностей; освобождение от платежа мыта и мостовщины; право владеть (до 1666 г.) вотчинами и получать поместья и др. Но жалование дается за службу и под условием службы. Служба гостей - финансовая: заведование таможнями и кружечными дворами, оценка и распределение царской казны (мехов, получаемых из Сибири). В присутственных местах, ведавших этими отраслями управления, гости занимали места голов и дьяков. Для отправления этой службы всякий торговый человек, возведенный в звание гостя, должен был переселяться из родного города в Москву. Таким образом лучшие элементы местных городских общин отвлекались на службу. Впрочем, число гостей даже в конце существования Московского государства было ограничено (по свидетельству Котошихина, в его время их было только 30 человек).

Торговые люди гостиной и суконной сотен составляют второй разряд после гостей. Еще в XIV и XV вв. после гостей упоминаются обычно "суконники" в качестве богатых, но не привилегированных купцов. По Судебнику 1550 г. это звание (в числе классов, между которыми расписана такса за бесчестие) не упоминается. В XVII в. из богатых торговцев, не получивших личного пожалования звания гостя, составляются особые общины ("сотни"), отличающиеся, с другой стороны, от черных посадских сотен. Члены гостиной и суконной сотен сгруппированы только в Москве, по назначению правительства и по вызову из провинциальных городов в Москву лучших местных торговцев. В таком, например, смысле состоялось распоряжение в 1647 г. и вызвало взаимную борьбу черных сотен и посадов, не желавших лишаться лучших платежных сил, с привилегированными сотнями, стремившимися к увеличению своего числа и, следовательно, к облегчению службы. Тогда было решено возложить отправление служб в городах на местных торговцев. Хотя в Уложении опять предписано назначенным в привилегированные сотни продать свое имущество в городах, "а самим жити на Москве" (Улож., XIX, 34), но в середине XVII в. члены гостиной и суконной сотен находятся во многих городах. Служба членов этих сотен состояла в том, что они были товарищами при гостях в финансовом управлении. В награду они получали привилегии однородные, но меньшие, чем гости (не нести общих повинностей с посадскими общинами). Гостиная сотня считалась намного почетнее суконной.

Посадские черные люди. С выделением из общины гостей и членов привилегированных сотен в разряд полуслужилых людей личные силы городских общин ослабели ("людишки бедные и молотшие от того великого тягла бегут розно, а которые были у нас лутшие люди, и те взяты в гостиную сотню и суконную", - заявляют посадские люди в 1621 г. - ак. ист., V, 92, IV). Собственно городскую общину составляли уже одни простые, или черные посадские люди, что приводило общины к постепенному обеднению и затем к мерам прикрепления посадских людей. Каждый посад составлял общину на тех же основаниях, что и сельские волости, т.е. на общинном землевладении, круговой уплате податей и отправлении повинностей и на выборном управлении. Город Москва, впрочем, не составлял одной общины, делился на сотни (древнейшие общины) и слободы (позднейшие на окраинах города); таковы сотни: Дмитровская, Ордынская, Ростовская, Ржевская, Новгородская, Сретенская, Покровская и Мясницкая; полусотни: Устюжская и Кожевенная; четверть сотни: Митрополья, Арбатская и Черторская; слободы: Заяузская, Новая Кузнецкая, Екатерининская, Голутвинская и Воронцовская. Во главе сотен стоят сотские, во главе слобод и провинциальных посадов - земские старосты. Имущественные силы общин постепенно ослаблялись внедрением неподатных классов (беломестцев) в среду городов, иногда по распоряжениям самого правительства*. Так как тяглым имуществом посады владели на общинных началах, то самое тягло (податная служба государству) возлагалось не на лицо, а на общины: кроме уплаты прямых налогов (причем за пустые места платили наличные жители, за несостоятельных - более имущие), на них были возложены выборы голов и целовальников в кружечные и другие дворы с ответственностью за недобор, неисправность и злоупотребления выборных. Люди посадские не были освобождены и от личной службы государству - через поставку "даточных людей" в войска, постройку и поправку городских укреплений и пр. На земском соборе 1642 г. тяглые люди заявили: "А мы, сироты твои... ныне оскудели и обнищали от великих пожаров, и от пятинных денег, и от даточных людей, от подвод... и от поворотных денег, и от городского земляного дела, и от твоих государевых податей, и от многих целовальничь служб с гостьми и опричь гостей". Следствием этого было бегство посадских из посадов в села - в крестьяне и в частную зависимость (в закладчики и кабалу) к лицам богатым, что, в свою очередь, еще более уменьшало населенность городов и отягощало положение остальных членов посадских общин. Постепенное уменьшение городского населения в XVI и XVII вв. видно из следующих цифр: в 1545 г. в Муроме было 111 дворов жилых, 107 пустых и 800 пустых дворовых мест; в 1660 г. в Ярославле было 3468 посадских людей, а через 10 лет - 2862; в Костроме тогда же 1322, а через 10 лет - 1044.

_______________________

* Имущественные и административные отношения городских общин будут изложены ниже.

_______________________

Образование отдельного класса городских жителей через прикрепление. Государство, не имея возможности облегчить для посадов тягло, должно было прибегнуть к прикреплению городских обывателей. Еще в 1613 г. велено возвращать посадских людей, бежавших из Москвы: в 1619 г. состоялось постановление земского собора о том, что вообще ушедшие посадские люди должны быть возвращены на прежние места; затем то же подтверждалось частными указами и распоряжениями 1638 и 1642 гг. с угрозами наказаний. Но окончательное прикрепление сформулировано в Уложении царя Алексея Михайловича (гл. XIX): возвратив (ст. 1-11) посадам отторгнутые от них земли (от беломестцев) и другие имущества: лавки, дворы (от крестьян), Уложение (ст. 18 и др.) старается возвратить посадам утраченное населением из поступивших в частный заклад (кабалу), в служилые люди (если только они сами, а не отцы их поступили в стрельцы, казаки и солдаты), из ушедших вследствие брака (посадская женщина влечет обратно в посад и мужа, и детей). Целые слободы служилых людей, поселенные около посадов и подрывавшие торговлю и промыслы горожан, отчасти были привлечены к общему с посадами тяглу (пушкари, затннщикн и пр.), отчасти только к уплате таможенных пошлин (стрельцы, казаки и драгуны). Впредь выход из посадов запрещается под угрозой ссылки в Сибирь, на Лену. Запрещается также переход из одного посада в другой (по Указу 1658 г. под угрозой смертной казня).

Этими мерами я здесь (как и в служилом классе) не образовано среднего, или городского сословия, а лишь класс, прикрепленный к тяглу и месту жительства.

Такой ход возникновения этого класса как раз противоположен процессу образования среднего сословия в Западной Европе. Там государство, имея также в виду усиление собственных финансовых средств, надеялось достичь этого через развитие богатства в городах (промышленности я торговли), а потом снабжало город, общины привилегиями или укрепляло за ними те прав а, которые были захвачены самими городами в средние века. Это привлекало в города население из сел, бежавшее туда от крепостной зависимости. У "ас, наоборот, население бежало из городов в частную кабалу. Территория государства и его потребности росли не одновременно с населенностью и экономическими средств а ми, что в особенности отразилось на судьбе сельского населения.

Крестьяне (сельское население)

Мы уже знаем, что в 1-м периоде значительная масса сельского населения попала в состояние прикрепленных путем личной экономической зависимости ("релейные закупы", "старые шорники", "смерды") и что другая его часть образовалась уже тогда из поселенных несвободных людей. В XIV и XV вв. в Московском государстве продолжают развиваться частные формы зависимости; в XVI и XVII вв. устанавливается общее прикрепление сельских жителей.

Состояние крестьян в XIV, XV и XVI вв. В XIV в. вообще наименование всех тяглых людей (включавшее городских обывателей) было письменные или численные люди, т.е. люди, записанные и исчисленные для уплаты податей; в то же время по отношению к монголам - нехристианам - общее наименование всего населения - христиане (крестьяне) - специализируется (в XVI в.) для обозначения сельских обывателей (см. Суд. 1-й, ст. 57 "о христианском отказе"). Вообще же права и фактическое положение сельских жителей в XIV и XV вв. равнялись правам и положению городских обывателей. Однако между городскими и сельскими поселениями была та разница, что первые (по общему правилу) не попадали в частное владение и оставались в непосредственном подчинении государству (даже у бывших удельных князей великие князья старались выкупать города). Наоборот, в сельских поселениях развивалась власть частных лиц и церковных учреждений; наряду с черными волостями были владельческие села и вотчины; судьба населения тех и других была не одинакова, пока, наконец, судьба первых не подчинилась исторической учету вторых.

Население черных волостей. Волостью называется союз нескольких сел и деревень (е одним центральным поселением), имеющий одно (выборное) управление, владеющий сообща землей* и находящийся в круговой зависимости от уплаты податей в отправления повинностей. Имея в виду не права волостей, а права лиц, составляющих волость, находим, что они раз делаются на людей тяглых или "вытных" и"безвытных".

______________________

* Администрация влостей рассматривается в главе об управлении, а имущественные отношения - в истории гражданского права.

______________________

Тяглые, или вытные люд" - это члены общин, владеющие податными участками ("вытями"). Только они являются полноправными членами общи" (участвуют в выборе общинных властен, в распределении налогов, отвечают за исполнение податных обязанностей). В имущественном отношении они - постоянные владельцы (но не собственники своих участков)*; обыкновенно крестьяне становились к волости в такие же отношения, как и к частным землевладельцам: условие заключается большей частью на одни год, е подробным швюаетем получаемых построек, с обязательством починять их и полученного участка "в пустеве покинуть". Не условие на сдан год есть дашь форма; обычно в 1-й год давалась, льгота, а затеем поселенец входил в общую круговую поруку но уплате податей (Ак. Юр. N 187) и продолжал жить неопределенное время; о" часто передавал свой участок по наследству. Поселенцы могут даже отчуждала свои участки, во при условии, если покупщик заменит продавца и в тягловом отношении: "А кто будет искупить земли данные служил или черных людей, а те, кто возможет выкупитн, - и не выкуват; в не возмогут выкупите, и не потянут в черны" людя; а кто не восхочет тянуты, и не ся земль съетугоп, а земли черным людем даром" (дог. Дмитр. Иванов. Донск. с Взад, Андр. в Собр. гас. гр. и дог. I" N 53).

___________________________

* Проф. Сериазшч неизвестно почему причисляет на категории писателей, признающие черные земли казенными (рус.юрид., 1, 254); в истории частного права (где излагается история собственности, см. шике) мы очень ясно выражались всегда, что собственником был не вел князь, а волость, т.е. совокупность ее населения (крестьян), но не крестьяне в отдельности.

_______________________

Иногда участок (пустой, необработанный) земли сдается волостью новому поселенцу на условиях простой аренды, причем новый поселенец уплачивает только оброк, в" не входит в оборе права и обязанности волости: по одной правой грамоте времен" вея. кн. Василия Ивановича волость предъявляет свои права собственности на такой уча сток против арендатора, который стремится освоить его, так: "Все (которые) пахали ту землю, у нас навмывали..- у нашего старосты", который брея наем и деньга клан всей братье на столец (Акты, изд. Федотовым-Чеховским, I, стр. 31). Из освоения таких участков волостной земли и передачи ее по купчим возникает частное владение землей членов общины, именуемое "вотчиной"; так крестьянка закладывает "свою вотчину на Курострове деревню Онфимовскую Невейницыну, отца своего оставленье (наследство), двор со всеми хоромы, и дворище и огородец и земли орамые горные, а луговые, и пожни, и перелоги с займищи, и с перевесищи, и с рыбными ловищи, и с летними ухожен" (так же, 91)*; между тем заложенная деревня входит в Куроостровскую волость, чего не отрицает и владелица. Вообще равенства между членами волости быть не может; издревле существовал класс богатых ("лучших") людей и классы средних и меньших (неимущих) людей. Среди волостей зарождалась своего рода частная собственность (на тяглом праве). Черным волостным людям принадлежат полные права на движимые вещи. Личные права их ничем не были ограничены: однако обычно тяглым черным людям не разрешается переход из одного удела в другой (наравне со слугами невольными: "А которые слуги потягли к дворьскому при наших отцех, а чорныи люди к сотьскому, а тем нам не примата, такоже и тобе" (Догов, в. к. Вас. Дмитр. с кн. Влад. Андр. 1389 г. в Собр. гос. грам. и догов. I, N 35; см. также N 45, 71, 78, 84). Но иногда и такой переход был возможен: "И бояром, и детем боярским и слугам и Христианом меж нас вольным воля" (там же, I, N 127). Переход из одной черной волости в другую в одном и том же княжестве (а по уничтожении уделов - в целом государстве) не подлежит ограничениям (Суд. 1-й, ст. 57; "а христианом отказыватися из волости..."; Суд. 2-й, ст. 88 поясняет: "из волости в волость** ), что, может быть, разумелось и в 1-м Судебнике. Переход из черных волостей в частные вотчины ограничивался с ранних времен (партикулярными распоряжениями; например, давая жалованную грамоту Покровскому монастырю, углицкий князь Андрей Васильевич пишет: "А тяглых моих людей письменных и вытных в ту слободку ни приимати" (ак. арх. эксп., I, N 102; см. там же, N 34 грам. Строчу монастырю 1437-1461 гг. свод подобных указаний у М. Дьяконова: "К ист. крест, прикрепления", стр. 21, прим.).

_____________________

* Факт относится к позднему времени (1610), но явление - древнее.
** Между тем проф. Дьяконов (стр. 16) говорит, что "ограничение перехода волостных тяглых людей не нашло никакого отражения в Судебнике". Конечно, неопределенное выражение судебников не означает воспрещения перехода для всех волостных крестьян на частные земли (см. ниже).

_____________________

Безвытные люди - это лица, невходящиев общину, т.е. незанимающие тяглого участка, а обрабатывающие земли по частным условиям с отдельными членами общины; они именуются "полсуседями", "половникам", "козаками" (т.е. батраками), а также бобыли, занимающие дворы, но не пахотные участки. Их личные права не ограничены ничем и, по-видимому, превосходят права вытных людей, именно они могут переходить на частновладельческие вотчины; но фактическое их положение, как лиц неимущих, ставило их в тесную зависимость от хозяина. В таком же положении находились и лица, зависимые по семейному праву (дети при отцах, племянники при дядях и пр.).

Те же обстоятельства, что и в посадах, привели и в волостях к таким же последствиям, а именно: имущественные силы волостей ослаблялись отторжением сел, деревень и пустошей в руки лиц обеленных (служилых людей и церковных учреждений) по захватам и по жалованным грамотам самих великих князей; черные земли хотя и отличались от частных владений князей (дворцовых), но находились в непосредственном распоряжении великих князей, как государей, которые и начали раздавать их служилым лицам в поместья и жаловать монастырям в вотчины. Тягло с остальных частей волости соответственно с этим не уменьшалось, а возрастало с развитием государственных потребностей. Вследствие этого население черных волостей бежит к частным землевладельцам (в основном на земли церковных учреждений), где поселенцы надеялись найти, хотя бы временно, льготу от трудностей тяглой службы и где они получали ссуду (подмогу) на обзаведение; черная волость не имела денег для такой цели, ибо не вела частного хозяйства*. Но мы видели, что для тяглых людей переход в частные вотчины был затруднен уже с давних времен специальными предписаниями князей великих и удельных. Чтобы согласить право перехода с интересами государства и волости относительно исправного поступления податей (при круговой поруке), устанавливалось правило: тяглец может уйти, посадив на свое место другого. Этим право переходов в принципе не отнято и самый переход в частные вотчины не устранен общим узаконением для всех. Затем оставалось еще право перехода из волости в волость (которое, однако, при изложенных условиях далеко не было заманчивым). Все указанные обстоятельства вели только к тому, что черноволостные крестьяне в большинстве засиживались в волости долго, тем более что волостные крестьяне имели горазда больше поводов, к оседлости, чем частновладельческие: община рассматривает волостную землю как собственную; усадьбы, встроенные членами общины, передаются по наследству. Поэтому в волостях несравненно больше старожилов, чем новоприхожих. Но именно старожильство и повело их к прикреплению: в XVI в. переход воспрещаете" не для всех тяглецов, а именно тяглецов-старожилов. Так, в Уставной Важской грамоте 1552 г. читаем: "Старых им тяглецов-крестьян из-за монастырей выводить назад бессрочно к беспошлинно"- (ем. в нашей Хрествм, по ист. рус. пр., вып. II, ем. также Акты о тяглом населении, II, N 27), Так создается институт давности практикой, помимо закона (подобна тому гак постановление Литовского- статута о 19-летней давности прикрепления крестьян задолго предупреждено обычным правом и крестьянской "оседлости")**.

______________________

* Лишь в редких случаях сельский тягловый человек мог достигать такой имущественной состоятельности, что не нуждался в занятии ни общинного участка, ни участка на земле частновладельческой, а владел как собственник землей на частном (тягловом, а не служилом) праве. Это так называемые своеземцы, жившиев прежних владениях В. Новгорода (на севере России). Обычно такие земли возникали в результате первоначальной расчистки и владельцы их были колонизаторами диких и пустынных мест, не входивших ни в какую волость и ни в чью вотчину; в 1524 г. трое двинян нашли за Двиной ключи в черном лесу; "а дворы и пашни на тех местах не бывали от века; а от волости те места за 20 верст со всех сторон; угодья к тем местам не пришли ни от которых волостей"; вел. князь пожаловал нашедших этой землей с правом созывать новых поселенцев (Ак. арх. эксп., I, N 385). Этот вид тяглой собственности, уцелевший только на севере, в остальных местах исчез бесследно: своеземец, подавленный тяжестью налогов, продавал свой участок служилому владельцу или бросал его в пользу общины. Сохранилось только оброчное владение частными лицами из крестьян (см. Ак. юрид., N 172).
** Проф. Дьяконов ("Очерки", стр. 19-23) говорит: "Нельзя не отметить одной общей черты... старожильства; это известная давность поселения... (факты) дают некоторое основание к предаю предположению, что право перехода стало ограничиваться для старожильцев раньше, чем для других разрядов крестьян". А между тем, он же отрицает действие давности, без содействия "обстоятельств побочных" (стр. 22). "Побочные обстоятельства" суть условия для возникновении давности, а раз она возникла, то уже ею одной определяются юридические последствия, В Литовско-Русском государстве раньше были прикреплены "отчичи", т.е. наследственные владельцы тяглых участков (ем. ниже о владельческих крестьянах).

_____________________

Население частных вотчин. Когда князья оседают на песте (становятся в тесно" смысле отчинности), та это в высшей степени отражается на усилении частного землевладения. Сами они увеличивают свое недвижимое имущество примыслами (прикупкой) сел (см. Духовн. Калиты 1328 г. в Хрест., вып. II, sap. 6-7). Существовавшие с древнейших времен "села боярские" увеличиваются в числе вместе с развитием и оседлостью (начинающимся прикреплением) служилого класса по жалованным грамотам князей; особенно же расширяются вотчины церковные (вследствие усилившегося религиозного чувства после ужасов татарского погрома и расширения права князей жаловать земли); не исчезло еще право лучших городских людей (гостей) владеть вотчинами в уездах. Все эти виды частного имущества развиваются главным образом на счет свободных волостных земель. "Села" (в отличие от волостей) населялась в древности главным образом несвободными и полусвободными людьми: так как изгои обычно доставались церкви). Но такими людьми обрабатывались только незначительные по величине дворовые участки; остальная земля обрабатывалась свободным пришлым населением.

Судьба свободного населения (крестьян) была неодинакова, в зависимости от исчисленных родов частных вотчин. Великокняжеские (или подклетные, а потом дворцовые) вотчины, а также княжеские (бывшие удельных князей) и монастырские быта столь обширны, что составляли уже целые волости; иногда они и по происхождению своему были нечем иным, как черными волостями, обращенными в частную собственность (сначала великий князь овладевает ими при присоединении новых княжеств, а потом от него часть их поступает или "в путы" дворцовым чиновникам, или посредством пожалования в вотчину церковным учреждениям), В таких волостях-вотчинах условия быта поселенцев остаются почтя такими же, как в черных волостях (лишь вместо дани уплачивается частный оброж); община продолжает функционировать при сдаче новым поселенцам. Вообще же положение крестьян в больших вотчинах-волостях могло быть (и было) весьма различно; они могли получать от своих владельцев пожалованья целыми деревнями на служебных условиях: в 1527 г. митрополит Даниил пожаловал своего "исстаринного" крестьянина Дементия четырьмя деревнями с селищами и пустошами, с озерами, реками и пр., с тем чтобы он не "окняжил, им обоярид" и вообще не отчуждая этих деревень (ж. арх, эк., I, 74), Типом "вотчин" в собственном смысле надо считан" меньшие, отдельные вотчины частных светских владельцев (древние "села"), нередко вторгавшиеся в середину черных волостей и постепенно разрушавшие их. К этому типу лотом приравняем я ветчины вообще, а равно и поместья.

Отношения перехожих поселенцев к землевладельцу определялись частными условиями между ними и отчасти (со времени Судебника 1-го) законом и уставными грамотами церковных волостей. Условия в древности, конечно, были словесные, но с XVI в. начинают преобладать письменные (более г интересах землевладельцев); они называются "водрядными" или "рядными записями". Условие обыкновенно обеспечивается поручительством и неустойкой, поручителями являются прежние крестьяне той вотчины, в которую входит новый поселенец; этот вид частной круговой поруки обеспечивал владельца возможностью за неисправность нового пришельца усадить свои права на прежних. Частное поручительство дополнялось (в уставных грамотах церковных учреждений) общей круговой порукой известной вотчины: "А который крестьянин выйдет из тех сел за волость, двор огноивши, - и тот двор ставить тех сел крестьяном, которые остаются в тех селах своими деньгами, потому, чтобы берегли друг друга, чтобы двор не огноея был" (Уст, грам, патр. Иова 1590 г. Новинскому монастырю). Неустойка ("заряд"), обеспечивающая условие, обыкновенно была довольно высока (10 рублей врядн. 1586 - Ак. Юр. N 186; пять руб. в поручен. 1585 - там же N 290,1, что на наши деньги составляет 140-70 руб.) Существенные части "рядной записи" касаются:

а) срока. Переходы крестьян совершаются в различные сроки (сохранились условия, по которым крестьянин подряжался с Пасха и т.д.). Но более общим сроком в обычном праве был Юрьев день осенний (26 ноября); Судебник 1497 г. узаконил этот срок, как общий, но несколько расширил пределы самого термина (за неделю до Юрьева дня и неделю спустя после этого дня). Такое постановление закона можно считать состоявшимся в интересах обеих сторон (как крестьян, так землевладельцев), для устранения беспорядков при расчете. - Хотя те же сроки подтверждены и Судебником цар., но на практике и после сего допускались и другие, особенно при переходе из одной вотчины в другую того же владельца (на Николин день вешний в рядн. 1590 г. Ак. Юр. N 186; 25 марта в ряда. 1585, там же N 299,1). В рядных 2-й половины XVI в. означается только срок начала действия обязательства и вовсе не обозначается срок окончания его, - как бы предполагается, что поселенец поряжается жить на вечные времена. И действительно, хотя порядные записи возобновляются, но не вследствие истечения срока первых, а вследствие занятия крестьянином другого участка или изменения других условий.

б) Другая часть рядной касается пожилого, т.е. платы при выходе, за здания (двор), занимаемые поселенцем; в частных рядных условия, относящиеся сюда, были разнообразны: крестьяне обязывались частью выстраивать новые здания ("во дворе нам поставите изба новая полутретьи сажени"; (рядн. 1582г. в Ак. Юр. N 182) и исправить старые. Но, вероятно, эта часть условий возбуждала наибольшие недоразумения, и потому закон поспешил прежде всего дать свое определение на этот счет: Суд. 1-й (ст. 57) установил общую оценку крестьянского двора в степной полосе в рубль (Судебн. цар. прибавил еще два алтына), а в лесной - в полтину; закон предполагает, что пользование этим имуществом в продолжение четырех лет равняется полному истреблению двора (зданий); а потому, если крестьянин, просидевший 4 год а, уходил, то платил по полной оценке двора; проживший меньшее количество времени платил по расчету (за 1 год 1/4 цены, за два - 1/2 цены, за три года - 3/4). Из приведенной выше Уставной гр. видно, что такие определения закона казались недостаточными: землевладельцы прибегали и к другим средствам охранения зданий; но во всяком случае могли предъявить к крестьянину иск за "пожилое", будет ли цело здание или нет. Далее, на практике землевладельцы не исполняли таксы, предписанной законом, и взыскивали за пожилое по 5 и даже по 10 руб.

в) Третья часть условий касается уплаты государ. податей: "А живучи нам на той деревни, тягло государьское всякое тянуть с волостью вместе, как соху наставим" (рядн. 1576 в Ак. Юр. N 178). При переходе крестьянина являлся вопрос, кому платить подать с оставленного засеянного участка: Суд. ц. (ст. 88) решает: что, если останется у крестьянина (озимый) хлеб в земле, то он может (на другое лето) сжать его, уплатив в пользу владельца борон и два алтына; но пока рожь его была в земле, он должен платить царскую подать с этого своего прежнего участка, хотя за это время все отношения его "к боярину" (землевладельцу) прекращаются.

г) Дальнейшие условия касаются обработки земли: в этом отношении возможны двоякие условия; или крестьянин садится на льготу на необработанном участке, или на готовом участке; в первом случае он обязывался построить вновь здания (в числе и размерах, точно обозначаемых в условии), а затем "пашню распахать, поля расчистить, городьбу около полей городить и луга расчистить" (рядн. 1590 г. Ак. Юр. N 186); за это поселенец пользовался в течение известного количества лет (2,4 и более) свободой как от уплаты оброка на землю и издельных повинностей, так и от государственных податей. - При занятии обработанного участка крестьянин обязывался "пашню пахать и земли не запереложить" (т.е. не запустить, не оставить необработанной). Участки, занимаемые крестьянином, были весьма неодинаковыми (полвыти, 1/4 выти, 1/5 выти, полгагуг, обжа, 1/2 обжи, 1/6 обжи и т.д.). Выть не есть постоянная мера: пространство ее изменялось, смотря по качеству земли (от 2 до 10 десят.). Обжа-10 "четвертям" (т.е. 5 десят. земли). Обыкновенный участок земли, на который садился крестьянин, простирался от 31/2 до 5 десят." (Хлебников: "О влиянии общ. На орг. госуд.", стр. 50). К каждому участку пахотной земли прибавлялось соответственное количество сенокосов (на 5,10,20,40 копен сена).

д) За занятый участок крестьянин ежегодно вносит арендную плату - оброк, который обыкновенно уплачивался натурой (хлебный оброк), или в виде части урожая, или в определенном - установленном количестве хлеба с выти, но иногда переводился на деньги (денежный оброк). Закон не входил в определение величины оброка, и рядные записи предполагают ее известной, так как большей частью она определялась не для каждого отдельного крестьянина в особенности, но устанавливалась надолго для целой вотчины или села. Можно думать, что для целых больших частей государства и для значительных периодов, времени высота оброка была одинаковой; лишь изредка крестьянин в рядной прямо обязывается к определенной уплате в деньгах. При определении величины оброка для конца XV в. могут служить Новгор. писцовые книги, по которым в имениях детей боярских крестьянин уплачивает 5-ю или 4-ю часть урожая, а если эта часть переводилась на деньги, то от 2 1/2 до 5 гривен (до 70 денег) с обжи (Новг. писц. кн. I, стр. 415). Четвертая часть уплачивалась и по Псковской судной грам. изорниками. Для половины XVI в. примерным показателем может служить Устав крес. Соловецкого мои. 1561 г.; в ней с выти назначается по 4 четверти ржи, 4 четверти овса, по сыру сухому на Успеньев день (или за сыр деньгами - 2 деньги), по 50 яиц, по хлебу и по калачу - на Покров (ак. арх. эксп. I, N 258). По этому примеру трудно вычислить тот процент урожая, который следовал в пользу землевладельца, ибо дело идет о местности северной - весьма неплодородной. Для конца XVI в. могут быть приведены следующие примеры: в 1586 г. крестьянин садится на 1/6 обжи и обязывается уплачивать оброку по 1 руб. в год (ак. юрид. N 178). В 1590 г. - с обжи 5-й сноп (N 186; то же N 189, 1599 г.). В Славетинском погосте при 111 жилых обжах с 444 крестьян получалось оброка 471 руб. 11 алтын (по 4 руб. 21 алт. на обжу, или 1 руб. 4 алт. на участок приблизительно в четверть обжи. См. также уставн. грам. всем "лам Кирилло-Белозер. монастыря 1593 г. в ак. арх. эксп. 1, N 357). Хлебный или денежный оброк (как видно из предыдущего) дополняется поборами в виде хозяйственных продуктов (сыр, яйца, мясо, хлеб печеный, пиво, лен, куры и проч.); впрочем, увеличение количества этих поборов понижало нормальный оброк, и наоборот.

е) Важнейшая часто отношений крестьян к землевладельцам состоит в издельных (барщинных) повинностях. Когда и на каких основаниях возникла барщина? Явление это, несомненно, весьма древнее; ролейный закуп Русской Правды исполнял разные службы на господина. Потом мы видели, что по Псковской судной грамоте барщинными услугами были обязаны "старые" шорники*. Некоторые исследователи думают, что барщиной обязывались только серебреники, т.е. крестьяне, получившие ссуду; следовательно, барщина есть последствие договора займа (Беляев "Крест, на Руси", стр. 43). Но личная работа могла также явиться в виде дополнения или замены оброка. Во всяком случае уже в древнейших письменных свидетельствах Московского государства находим, что все крестьяне обязаны были и барщиной: по грамоте митрополита Киприана Константиновскому монастырю 1391 г., крестьяне "церковь наряжали, двор тынили, хоромы ставили, пашню пахали на монастырь изгоном, убирали хлеб и сено (на монастырских запашках), прудили пруды, сады оплетали, на невод ходили, хлебы пекли, пиво варили, лен пряли". Если так было в конце XVI в., то нельзя видеть большого преувеличения в словах Герберштейна о начале XIV в., а именно, что поселяне работают на своего господина 6 дней в неделю; седьмой же день предоставлен им на собственную работу (Зап. в пер. Аноним., стр. 85). Царский Судебник говорит о барщине как явлении общем и законном, позволяя "не делать боярского дела" такому крестьянину, который уже перешел и лишь хлеб его оставался в земле. По уставной грамоте 1561 г. барщина на землях Соловецкого монастыря состояла в следующем: крестьяне обязаны обрабатывать дворовую землю, причем с каждой выти надела они обязаны были засеять по четверти ржи и по 2 четверти овса; они обязаны молоть рожь и солод для приказчика, слуги и доводчика; возить с выти по 3 воза дров; вести повоз к Вологде с выти по лошади (или за подводу по 4 гривны); поправлять монастырский двор и гумна и ставить новые хоромы взамен обветшавших; барщинная работа начинается от восхода солнца, как десятский весть подаст; за неявку наработу платится заповеди 2 деньги (ак. арх. эксп., I, N 258). В рядовых записях конца XVI в. уже обыкновенно пишется: "Всякий оброк хлебной платили сполна, и изделие нам монастырское делати, как и прочие крестьяне". Монастыри в этом отношении должны были опередить светских владельцев, которые долго не жили в своих вотчинах и не могли иметь больших собственных хозяйств. С XVI в. барщина распространяется повсюду.

______________________

* Дебольский ("К вопросу о прикреплении крестьян", "р. 7) находит наше толкование ст. 75 Пек. Судн. гр. "тенденциозным"; но мы не даем никакого толкования, а принимаем буквальный пикет: "старый изорник должен возы возить на хозяина". Кстати, в Псковской Суднойграмоте: на стр. 23 автор упоминает постановление витебских гемяя 1531 г. держать вольных (похожих) людей "по Полоцкому", т.е. так, как установлено в Полоцкой земле, и заключает отсюда,- "тут, очевидно, к Витебску применяюсь правило Псковской судной грамоты (по Полоцкому)". Здесь какое-то большое недоразумения: Псков не Полоцк. Полоцк и Витебск находились в Литовском государстве, а Псков с начала XVI в. в Московском.

_____________________

ж) Самое значительное влияние на судьбу крестьян проявилось в условиях о подмоге или ссуде*: крестьянин, кроме всего изложенного, обыкновенно берет у землевладельца при поступлении ссуды деньгами или вещами, без которых не может начать обработки (например, скот, орудия). Величина ссуды могла быть различной: 2руб., 5 руб. и выше; крестьянин обязан был возвратить ее при выходе. Такая ссуда называлась "серебро", а крестьяне, получившие ее, "серебряниками". Для такого крестьянина выход становится невозможным фактически, ибо при изложенных условиях аренды капитализация излишка для уплаты ссуды невозможна. Выход мог быть осуществлен только тогда, когда новый владелец, к которому переходит крестьянин, уплачивает за него прежнему; именно в таком виде акты уже с XV в. и упоминают о переходе крестьян; не крестьяне "отказываются", а их "отказывают" новые их владельцы: "И вы б, - пишет белозерский князь Михаил Андреевич в 1450 г., - серебряников, и половников, и свободных людей (Кирилло-Белозерского монастыря) не о Юрьеве дни не отказывали, а отказывали серебряника и половника о Юрьеве дни, да и серебро заплатить" (ак. арх. эксп., I, N 48). Крестьянин, фактически не могущий воспользоваться правом перехода долгое время, становился "исстаринным" и терял это право навсегда. К XVII в. такой разряд крестьян, фактически прикрепленных, стал самым многочисленным; к нему приравнялось положение и всех прочих крестьян. Что в XVI, XV вв. и предположительно гораздо ранее (см. выше) было немало прикрепленных крестьян, в этом уже не может быть никакого сомнения. Приведем один пример: в писцовой книге Тверских земель 1580 г. значится 2217 человек населения; случаев перехода крестьян указано 305; но из этих 305 случаев "только в 53 крестьяне вышли законно, в 188 - вывезены законно и незаконно, в 22 - выбежали, в 16 - сбегли безвестно, в 11 - сошли безвестно" (Дьяконов. "Оч. из ист. сельск. населения", стр. 26). Если взять отношение числа 53 не к 2217, а только к 305, то и тогда оказывается, что правом перехода в 80-х гг. XVI в. пользуется лишь 1/6 часть крестьянского населения. Существует немало актов, свидетельствующих о праве иска о возвращении беглых крестьян (см., например, акты 1577,1587 и 1592 гг., приводимые проф. Дьяконовым на стр. 25-27).

_____________________

* Была высказана мысль о различии "подмоги" и "ссуды"; первая якобы давалась за особые труды по разделению необработанного участка, вторая - на обычный инвентарь крестьянского хозяйства. Источники не дают права делать такое различие. При занятии невозделанного участка давалась не подмога, а льгота.

_____________________

Далеко не так просто разрешается вопрос об основаниях прикрепления. Одни (проф. Ключевской, отчасти проф. Дьяконов и др.) видят эти основания непосредственно в крестьянской задолженности, т.е. в том, что крестьянин обыкновенно (почти всегда) при занятии участка берет ссуду, а сверх того, весьма часто и потом вступает в долговое обязательство к своему помещику. Таким образом, крестьянство ничем не отличается от кабального холопства. Другие (отрицая вообще фактическое прикрепление до предполагаемого указа об общем прикреплении), а именно проф. Сергеевич, а за ним Н.Н. Дебольский, утверждают, что крестьянская подмога, или ссуда, не есть долг и нисколько не препятствует (юридически) крестьянину уйти; для владельца открывается только право иска о взыскании ссуды.

Полагаем, что первое мнение не имеет никаких оснований: приняв его, мы должны (с точки зрения тех, кто и для XVI в. допускает обращение несостоятельного в холопство) допустить неизбежно, что прикрепленных крестьян вовсе не было, а были только холопы; в так как к концу XVI в. крестьян, потерявших право перехода, несомненно было громадное большинство, то почти все сельское население должно было быть признано холопским. Ничего подобного источники того времени нам не говорят и, наоборот, точно различают крестьян от холопов не только в XVI, но м в XVII в. Далее, смешение состояния крестьян с кабальным холопством недопустимо потому, что уже со времени судебников несостоятельность по договору займа не вела к холопству (см. ст. 90 Суд. Ц.); по Судебнику царскому (ст. 82), служба за проценты во дворе кредитора воспрещается; служилая кабала становится сдежой sui generis (см. Суд. ц., ст. 78), - именно сделкой о пожизненной личной службе, и лишь внешняя форма ее долго сохраняется а прежнем виде (долговая; см. о холопстве ниже в истории гражданского права). Наконец, крестьянин, задолжавший своему помещику по ссуде, мог бы (на основании Судебника, ст. 90) быть выдан ему для отработки долга на срок* только тогда, когда бы к нему был предъявлен иск, т.е. при своевольном выходе, а отнюдь не потерял бы права перехода ео ipso. Пока же крестьянин жил у одного владельца, по выданной ему ссуде он не состоял должником, ибо бессрочная ссуда и дается для того, чтобы он обрабатывал землю. Итак, непосредственно из задолженности никакой кабалы для крестьянина не возникает.

______________________

* Проф. Дьяконов (и проф. Сергеевич) предполагает, что выражение 1-го Судебника "на продажу" значит - в вечное холопство. Но что это тождественное выражение с тем, которое употреблено во 2-м Судебнике "до искупа", об этом см. ниже о холопстве.

______________________

Не кабала, а прикрепление возникает лишь в силу давности, или "старожильства", крестьян на землях известного владельца. Старожильство же образуется из разных причин. Во-первых, крестьянин не можетвозвратить помещику ссуды и долга (если он есть). Пока он живет, ни того, ни другого с него не взимается. Юридически он может уйти, но знает и последствия: тогда ссуда превращается в дож; при несостоятельности суд выдает его головой до искупа тому же владельцу. Отработав долг, он должен опять взять ссуду и т.д. Он может при переходе к другому владельцу лишь сменить одного кредитора на другого (на случай оставления им этого последнего). Некоторое время (в XV и XVI вв.) это и делалось весьма часто; но зато для крестьянина, взамен такого права перехода, возникало двойное обязательство: по уплате долга новому владельцу и по ссуде, которую опять он неминуемо должен взять у него. Огромное большинство крестьян не прибегало к этому отчаянному средству; говорим "огромное большинство" на том основании, что в судебных, особенно межевых актах постоянно встречаем упоминания о массах крестьян, которые живут на землях одного владельца 15,20,50, даже 100 лет - это так называемые старожильцы. Мысль о бродячем характере сельского населения в Древней Руси есть крупное заблуждение. Если сам крестьянин живет и помнит за 100 лет, его семья (со всеми предками) могли жить и 200 и более лет. Не было никакой возможности при выходе такого крестьянина произвести действительный расчет - сколько он задолжал помещику. Отсюда обычное право и вырабатывает институт давности (давность имеет своим основанием, между прочим, невозможность правильного разрешения сделки после слишком большого промежутка времени). Обычным правом руководствуются администрация и суды; они предписывают возвращать не задолжавших крестьян, а "сторожильцев" (см. выше). Во-вторых, остается вопрос: были ли побуждения у крестьян в более раннюю эпоху особенно дорожить правом перехода? В большинстве, конечно, нет. Никакие иные права, кроме этого, не терялись у старожильца, он был такой же свободный гражданин, как и всякий другой. Кроме того, он дорожит насиженным отеческим гнездом и вековой связью с родом владельца и землей. Владельцы иногда жаловали заслуженным крестьянам целые деревни. На обширных вотчинах сильных владельцев крестьяне составляли такие же самоуправляющиеся общины, как и в черных волостях, распоряжаясь сами раздачей земель; кроме того, от тяжести государственных податей они ограждались защитой сильных бояр и монастырей. Дело существенно изменилось в XVI в., когда с наделением дворян землей главным типом землевладения стала не боярская, а мелкая дворянская вотчина и поместье. К тому же времени относится огромная масса новооснованных мелких монастырей. Итак, невозможность выхода (задолженность) не была единственной причиной старожильства, или, что то же, единственным основанием давности. Высказанные соображения составляют лишь приблизительное обозначение условий возникновения давности; вообще же этот институт (во всех своих применениях) образуется в скрытой для нас среде зарождения обычного права; законодательство является со своей санкцией тогда, когда этот институт уже образовался, и притом закон определяет лишь формальную сторону дела (сроки). В других случаях могут быть совершенно иные условия: "старожильство" как источник прикрепления существует не только на владельческих землях, но и на черных волостных; здесь уже нельзя считать основанием давности задолженность, ибо на общинных волостных землях новоприхожий крестьянин не получал ссуды (см. выше).

Так образуется и путем давности устанавливается прикрепление при отсутствии общего закона о прикреплении и даже при существовании закона о праве перехода (судебников). Это явление нельзя назвать только фактическим; как вошедшее в обычай, оно получает юридическую силу (в отмену закона)*. Срок давности (старожильства), как всегда в обычном праве, не был установлен: но для определения ее указывались официальные документы (писцовая книга и др. акты).

_____________________

* Проф. Дьяконов видит здесь противоречие с тем, что ниже сказано: "при общем фактическом применении не было надобности издавать законы о прикреплении". Трудно догадаться, в чем здесь противоречие: известно, что обычное право выражается в фактах, но раз оно образовалось, то не есть только факт. Мы это и говорим. Прикрепление есть явление фактическое, но не только фактическое. Собственность в древнее время есть факт (никакого закона о ней не было), но не только факт. И таковы все нормы обычного права. В книге проф. Дьяконова (о сельском населении) проводятся подробно та же мысль о прикреплении (см. дополн. К.).

_____________________

Но прикрепленное состояние не есть состояние холопства. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, что прикрепление развивалось и в черных волостях; так, мы видели, что оно утверждено законом (уставной грамотой) в Важской земле (Вага вся состояла из тяглецов, среди которых более видное положение занимали, конечно, не пришельцы, а коренные жители - старожильцы); но этим прикрепленным важанам тот же закон (уставная грамота) дает широкие права самоуправления: им вручается вся административная и судебная власть до права смертной казни; на этих же прикрепленных важан закон возлагает и обязанность возвращать своих собратий-беглецов из частных вотчин (если они уйдут); в их лице сливаются, таким образом, и субъект и объект прикрепления. Никто не решится сказать, что это - холопское население.

Вообще нельзя смешивать развитие состояния прикрепления с развитием холопства (полного или кабального): холопство есть личная зависимость, крестьянство - поземельная. Кабала кончается или с жизнью кабального, или с жизнью господина; прикрепление - вечно; кабала есть личная служба "во дворе", крестьянство - земледельческая работа, соединенная с отправлением государственного тягла; и прежде крестьяне не были и не именовались кабальными, хотя зависимость их от земледельцев была уже частой; но после общего прикрепления государством были приняты особые меры, чтобы эти состояния не смешивались. Прикрепление разрушает холопство: ни служилые люди, ни посадские, ни (впоследствии) крестьяне не могут поступать в холопство, у которого таким образом отняты все источники, кроме рождения. Факт ограничения свободы крестьян, развиваемый частными мерами в пользу частных лиц, государство обращает в пользу государственной службы.

Отношение закона к прикреплению. Уже с давних времен (с середины XV в.) являются партикулярные меры законодательства (в частных законах - жалованных грамотах в пользу того или другого владельца) о прикреплении крестьян: в 1540 г. такая грамота дана белозерским князем Михаилом Андреевичем Кириллову монастырю; в 1455-1463 и около 1478 г. даны такие грамоты Троицкому Сергееву монастырю по разным его вотчинам: "также есим игумена с братью пожаловал: которого их крестьянина из того села и из деревень кто к себе откажет, а их старожильца, и яз, князь вел., тех крестьян из Присек, и из деревень не велел выпущати никому" (ак. ист., I N 59). "А которые люди живут в их селах и нынече; и яз, князь вел., не велел тех людей пущати прочь".

При обширных правах землевладельца на перехожего крестьянина самое прикрепление для большей части землевладельцев вовсе не было, особенно сначала, т.е. до XVI в., мерой желательной. Тогда все население было скучено в тесных пределах верхнего бассейна Волги: предложение рабочих рук превышало их спрос; землевладельцу не было расчета держать крестьянина, когда он всегда мог найти лучшего хозяина. По свидетельству Вассиана Косого, монастыри в начале XVI в., отняв имущество крестьянина за недоимки, выгонят из своих сел его с женой и с детьми и провожали побоями. Поэтому общие законы (судебники) XV и середины XVI в. не дают никаких постановлений ни за, ни против прикрепления, ограничиваясь определением лишь срока перехода, уплаты пожилого и внесения государственных податей переходящими крестьянами. С расширением в XVI в. территории государства на восток (и вообще с устранением опасности от татар), русская колонизация усиленно двинулась по Волге, Дону и к Уральскому хребту; колонизаторами были крестьяне, которые в степях смыкались в казацкие общины, свободные и от государственного тягла и от частного оброка. Тогда для многих землевладельцев и крестьян вопрос о прикреплении становится более жизненным. Первые стараются усилить частные меры зависимости крестьян всеми способами: в 1555 г. черные общины жаловались царю, что дети боярские псковские "крестьян из-за себя не выпущают, а поймав де их мучат и грабят, и в железа куют, и пожилое с них емлют не по судебнику, рублей по 5 и по 10" (доп. к акт. ист. I, N 56). К концу XVI в. усилением частных обязательств прикрепление установлено повсюду; тогда появляется и закон со своими мерами, не только санкционирующими факт, но направляющими его к другой цели.

Частные законы прикрепили владельческих (некоторых) крестьян; в середине XVI в. появляются законы местные, прикрепляющие черных крестьян. Такова (цитированная выше) важская уставная грамота; такова же грамота крестьянам Моревской слободы 1530 г.

Меры Бориса Годунова. К концу XVI в. при общем фактическом прикреплении не было надобности издавать законы о прикреплении: перехода не было; был лишь вывоз крестьян. Нужно было не отнимать свободу у крестьян, а ограничивать произвол землевладельцев. Накопилась масса исков о возвращении крестьян, которые уже именуются "беглыми"; тогда правительство должно было: 1) точнее обозначить прежние неопределенные сроки давности владения крестьянами и 2) вновь установить срок исковой давности о беглых крестьянах. Первое было достигнуто простым распоряжением о том, что крестьяне, записанные в заведенные тогда (в 1592 г.) писцовые книги, считаются старожильцами (чем обобщалась лишь старая практика). Это не есть закон об общем прикреплении, ибо речь идет о крестьянах, уже раньше потерявших право перехода.

Для второй цели в 1597 г. (см. в нашей Хрест., вып. III, стр. 94) в царствование Федора Иоанновича (при управлении Бориса Годунова) издан общий закон о давности исков о крестьянах; давность установлена 5-летняя*.

_____________________

* Отсюда прежде выводили, что за пять лет до 1597 г., т.е. в 1592 г., должен был появиться общий закон о прикреплении, не дошедший до нас. Но уже Погодин обратил внимание на то, что по закону 1597 г. запрещается искать о крестьянах, "выбежавших лет за 6,7 и за 10 и болше"; значит, крестьяне, ушедшие и в 1587 г. и даже в царствование Грозного, считались уже беглыми. С другой стороны, и в последующее время (1606 г.) устанавливается такая же 5-летняя давность. Таким образом, Погодин заключил, что Борис Годунов и Федор Иоаннович не издавали никаких законов о прикреплении (кроме указа 1597 г. о давности). Н.И. Костомаров возвратился в старому мнению (см. его "Историч. мои.", I, стр. 393), говоря, что именно в 1592 г. последовало общее прикрепление. Этого мнения придерживаются и И.Д. Беляев ("Кр. на Руси", стр. 105) и В.И. Сергеевич ("Лекции и исслед.", стр. 637), относящий предполагаемый указ к самому началу царствования Федора Иоанновича. Но уже давно проф. Энгельман ("О давности") старался доказать, что мнимый исковым указ и есть указ 1597 г. о давности; в своей книге "Die Liebeigenschaft" он утверждает ту же мысль с большей доказательностью, говоря, что не мог пропасть бесследно закон такой важности и столь интересный для тех самых бояр и дьяков, которые записывали и хранили узаконения в приказах. Считаем нелишним наломнить, что в Польше и Литве не издавались общие законы о прикреплении (кроме постановлений статута о давности), однако крестьяне были прикреплены.

Не предполагая мнимо утраченного общего закона о прикреплении раньше 1597 г., видим, что самый указ 1597 г. означает, что отношения между крестьянами и землевладельцами государство берет под свою регламентацию и обращает их к своим целям. Самое назначение давности исков исключает для крестьян состояние холопства, ибо для исков о холопах никогда не полагалось никакой давности.

На какую-то общую меру, принятую Годуновым при царе Федоре, указывает свидетельство современника, иностранца Шиля, который уверяет, что во времена Бориса землевладельцы уже привыкли смотреть на своих крестьян как на крепостных и что Борис будто бы намеривался ввести нечто вроде инвентарных постановлений, определив, сколько крестьяне обязаны уплатить и работать в пользу землевладельца. Это дальнейшим образом уясняет для нас тот новый путь, по которому хочет направит государство экономический факт прикрепления крестьян. В одном из последних указов, 9 марта 1607 г. (который многим признается подложным и известен только по изданию Татищева: "Судебник", 1786 г., стр. 240-246), говорится, что "царь Феодор Иоаннович, по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьян заказал, и у кого колико тогда крестьян было, книги учинил, и после оттого началися многие вражды, кромолы и тяжи": затем содержится постановление, что и впредь прикрепление должно простираться на тех крестьян, которые "в книгах 10J(1592 или 1593 г.) положены", чем указывается и на дату (1592) общих мер Бориса. Но под этими "книгами" можно разуметь лишь писцовые книги; Борис запретил вывоз тех крестьян, которых застала опись государства, предпринятая им; мера эта не соответствовала желанию бояр и их интересам. Указ 1607 г., вопреки мнению Костомарова, остается сомнительным: в нем есть явные противоречия между вступительной частью (мотивом) и определительной; в нем смешиваются холопы с крестьянами, чего не делает ни один закон ни прежде, ни после; устанавливается 15-летняя давность по искам о беглых крестьянах, между тем как установленная в 1597 г. 5-летняя давность продолжала действовать и при царе Михаиле Феодоровиче; дворянам стоило больших усилий выхлопотать ее удвоение до 10-летней, что давалось сначала некоторым владельцам в качестве привилегии и наконец было утверждено общим законом в 1642 г. (см. УК. книгу земск. прик. в Хрестом. вып. III, стр. XXXI, п. I). Но указ 1607 г., не будучи законом, тем не менее остается историческим памятником. Кроме сомнительного указа 1607 г. есть несомненные узаконения 1601 и 1602 гг., указывающие на характер начинающегося государственного прикрепления, по этим указам царь Борис временно (на 1 год) разрешил переход крестьян в Юрьев день и неделю спустя после Юрьева дня, кроме черных земель, вотчин дворцовых, церковных и вотчин высших служилых людей и за исключением всего Московского уезда; каждому из вотчинников позволяется вывозить только по I или 2 крестьянина, но не более. Указы этого рода, очевидно, даны не для облегчения участи крестьян (ибо касались только части их), а в интересах службы мелких собственников. Очевидно, что меры Бориса Годунова состояли в регулировании уже установившихся отношений между крестьянами и землевладельцами к пользе государственной службы; эти меры распространялись только на тех крестьян, которые уже и без того потеряли право перехода, и наконец, осуществлялись не посредством общих узаконений о прикреплении, а через сообщение новой силы писцовым книгам.

______________________

О том, что общего и окончательного закона о прикреплении не было, свидетельствуют следующие факты. Если главная масса была уже и без того прикреплена, то для остальных переход не был еще ничем воспрещен: в 1597 г. в царской грамоте Введенскому монастырю на Ояти позволяется: "крестьян и бобылей на ту вотчину называти" (Доп. к ак. ист. I, 141); в 1615 г. в царской грамоте воеводам в пользу Иосифова Волоколамского монастыря пишется, что если монастырь "сведает где" своих бежавших крестьян, то .воеводы обязаны "обыскивати всяким людьми накрепко, старинные ли те Иосифо-вы вотчины крестьяне", - ив таком только случае возвращать их монастырю. В писцовой книге Белевского уезда 1632г. показано несколько крестьян "ушедших" (но не бежавших) и записанных тут же писцовой книгой за новыми владельцами (Белев, вивл., I, 417 и 488). Существует много рядных записей в крестьянство за время до середины XVII в. (см. юрид., N 187,191, 193, 194, 196 - три акта, 290). Потеряли право перехода только старинные тяглые крестьяне, записанные в писцовые книги, но не дети, племянники и бобыли.

Общий действительный закон о прикреплении есть XI глава Уложения царя Алексея Михайловича, где говорится (ст. 3): "по нынешний государев указ государевы заповеди не было, что никому за себя крестьян не примати. А будет кто с сего государева уложения учиет беглых крестьян и бобылей, и их детей и братью и племянников принимать", тот не только должен возвратить их "со всеми их животы, и с хлебом стоячим и молоченым и с земленым, без урочных лет", но и уплатить 10 руб. за год. - Уложение не только констатирует совершившийся факт, но и расширяет его: а) укрепление простирается не только на старинных крестьян, но и на всех; б) оно распространяется не только на тяглых, записанных по писцовым книгам, но и на бобылей, подчиненных членов семьи; в) давностные сроки исков о беглых уничтожаются*. Зато государственный характер прикрепления выступает уже со всей ясностью. Крестьянин не может дать на себя служилую кабалу стороннему человеку (Улож. XX, 6). Землевладелец не имеет права (под угрозой наказания) обратить своего крестьянина в кабального холопа: "А что тот их боярин взял на них (крестьянах) служилые кабалы, и ему за то, что государь укажет, для того, что по государеву указу никому на крестьян своих и на крестьянских детей кабал имать велено" (Улож. ц. А. М., X, 113). Помещик не имеет права освободить крестьянина с поместной землей, и даже приобретатели вотчин считали себя вправе искать на прежних владельцах за освобождение крестьян (Улож., XV, 3). Котошихин говорит, что у помещиков, которые разоряли своих крестьян, имение отбиралось (Гл. XI, ст. 3).

_______________________

* См. дополн. К.

_______________________

Значение прикрепления и положение крестьян после прикрепления. Выше была указана сущность разницы между крепостным состоянием (Horigkeit) и холопством (Leibeigenschaft). Крестьяне были прикреплены по писцовым книгам и затем по общему закону, а не по кабалам. Государство заменило частные меры зависимости прикреплением, общей государственной мерой ради целей государства, ради службы ему; оно руководствовалось не частной пользой землевладельцев, а своими интересами. Прикрепление крестьян имеет совершенно тот же смысл, что и прикрепление служилых и посадских людей. "Крестьянин не был прикреплен ни к земле, ни к лицу; ор был, если можно так выразиться, прикреплен к государству; он был сделан государственным работником при посредстве помещика (Хлебников. "О влиянии общ. на орг. госуд.", стр. 273).

По идее государственного прикрепления, крестьяне не только, могли, но и должны были сохранить все общегражданские права (личные и имущественные). И действительно, в XVII в. крестьяне еще заключают договоры со своими землевладельцами, сохраняют права вещные (на движимость) и все личные (кроме права избрания местожительства); в государственном праве они граждане полноправные (пользуются избирательным правом в судебных и административных учреждениях и на земских соборах)*. Однако фактически из прикрепления уже в XVII в. возникло (в частных вотчинах) право помещика наказывать крестьян, усилилось старое право судебной власти первого над последними; начались отдельные случаи (сначала как злоупотребления) продажи крестьян (отдельно от вотчины).

______________________

* Почти всеми этими правами пользуются не только черноволостные крестьяне, но и частновладельческие; см. проф. Куплеваского: "Состояние сельской общины в XVII в."

______________________

Но полный переход крепостного состояния в новый вид холопства (основанный на сословном признаке) относится ко временам империи. Тогда же в Московском государстве все население призвано было служить государству; всякие интересы лиц, классов и обществ бесконечно ниже интересов государства: человек, жил гораздо менее для себя, семьи и ближайшего общества, чем для государства. Только при этом крайнем направлении всех сил населения к одной цели это государство смогло сохраниться при своей громадной территории и при малочисленности и бедности населения. Это же обстоятельство предрешило формы и характер государственной власти.

В. ВЛАСТЬ

Формы власти. Отличительная черта московского государственного права есть торжество в нем неограниченной (или самодержавной) монархической власти; именно этой чертой оно отличается как от права 1-го периода, так и от современного ему Литовско-Русского государства. Однако и остальные две формы власти, действовавшие в земском периоде, не исчезли вполне в московскую эпоху; они лишь подчинились преобладающему влиянию монархической формы: московская боярская дума есть непосредственный преемник боярской думы Древней Руси. Вече исчезает в Московском государстве весьма рано, но взамен его в XVI в. появляются земские соборы.

а) Великий князь и царь

Титул. Монарх в XIV и XV вв. титуловался великим князем, с XVI в. (окончательно - с середины XVI в.) стал называться царем. Титул "великий князь" присваивался уже в первом периоде старшим князьям Суздальской земли; в XVI и XV вв. он присваивался и старшим князьям прочих самостоятельных земель (Рязанской, Тверской, Смоленской, даже Суздальско-Нижегородской и Ярославской). Но с того времени, как усиливавшееся Московское великое княжество начало стремиться к установлению единодержавия на всем севере Руси, к титулу "великий князь" присоединяется "всея Руси" (первоначально при Иване Калите - см. ак. арх. эксп., I, N 3,4, окончательно при Иоанне III - во всех внешних сношениях) Старинный предикат, означающий вообще власть (dominimum, manits, umperium - "господин") сменяется теперь в отношении к великому князю титулом "государь"*.

______________________

* Хотя оба термина в сущности означают и власть частную (господин в отношении к холопу - см. в Рус. Правде Кар., 123-124, 127-132; государь - землевладелец к крестьянину - см. Пек. Судн. гр., ст. 84, 87, 103 и др.), но с XIV в. название "государь" приурочивается к лицу, владеющему по отношению к принадлежащим ему несвободным людям (см. Суд. 1497. ст. 9); слову же "господин" приписывается власть над людьми свободными. Усвоение термина "государь" или "господарь" в публичном праве означает развитие неограниченной власти. Новгородцы до покорения их Иоанном III именовали великого князя господином и долго противились обязанности титуловать его государем (это было поводом к окончательному их покорению). Бытовое присвоение этого титула великим князьям (в грамотах церковных властей) начинается с середины XV в. ("великий государь земьский великий князь Василий Васильевич", - в грам. Ростов, архиеп. Ионы 1455, см. ак. ист., I, N 57; "великий государь русьский" - в грам. митр. Ионы 1455-1461, так же, N 60). Но как прежде "господин", так и теперь "государь" употреблялось лишь в обращении подданных к князю а не от его собственного лица. В последнем смысле официально этот титул принят Иоанном III (см. ак. ист., I, N 111, грам. 1500 г., N 383 и др.).

______________________

В середине XV в. в титул была принята формула "Божиею милостию"*. В актах внутреннего управления такая формула титула встречается с начала XVI в. (ак. арх. эксп., I, N 383). Она указывает на источник власти теократический, т.е. происхождение ее из воли Божией (а не из воли подданных). Но так как все государи присвоили себе подобную же форму титула, то для означения, что только власть православных государей истекает из воли истинного Бога, стали употреблять в титуле со времени Иоанна Грозного так называемое богословие, т.е. изложение православной веры.

_____________________

* В первый раз в сношениях с Литовским государством - в дог. грам. Василия Васильевича Темного с королем Казимиром; вероятно, по примеру этого государства появилась такая прибавка и в московском титуле; на Западе еще в начале XV в. употребляют ее князья Галицко-Волынские, например Юрий, и вел. кн. Литовские со времен Гедимнна и Ольгерда (см. Данилович. Skarb, Dypl, I, N 289, и след., 352). В Москве в конце XIV в. употребляется в грамотах прибавка "Божиею милостию и Пречистый Его Богоматери" (см. ак. арх. эксп., I, 14) не в виде титула, а как призвание имени Божия для укрепления и освящения акта.

_____________________

Все указанные свойства власти совмещены в титуле царь, который бытовым образом присваивался более значительным князьям и в 1-м периоде (в литературных памятниках), а еще чаще в Московском государстве в XIV в. (особенно с Куликовской битвы). Это почетное наименование превратилось в титул при Иоанне III в сношениях с Ливонией и небольшими немецкими государствами (Пам. дипл. снош., I, стр. 87); вскоре этот титул признан германским императором и Данией (там же, стр. 129); при Василии Иоанновиче, по свидетельству Герберштейна, "царский титул употребляется в сношениях с римским императором и папой, с королями шведским и датским, с магистрами прусским и ливонским и, как я слышал, с государем турецким" (пер. Аноним, стр. 29). Для всех прочих внешних сношений и для внутренних актов этот титул принят Иоанном IV (после венчания на царство 1.6 января 1547 г.) и утвержден грамотой цареградского патриарха 1561 г. Признанию этого титула дольше всех государств противились Польша и Литва. Термин "царь" имеет византийское происхождение и представляет собой сокращение титула "цезарь" (в Остромировом евангелии в молитве Господней читается: "да приидет цесарствие твое"); так титуловались государи у болгар и сербов. Хотя русские постоянно титуловали так татарского хана, но этот титул дали они ему сами в ознаменование его власти над другими государями. С титулом царя действительно соединяется международное значение полной независимости от других государств, и наоборот, признание за царем Московским значения единственного истинного государя и некоторых преимущественных прав над прочими государями. Римское понятие о всемирной империи, усвоенное на Западе с Карла Великого, переносится теперь в Москву (особенно после падения Византии в 1453 г.): "вся христианская царства преидоша в конец и спадошася во едино царство нашего государя, по пророческим книгам (т.е. Российское царство); два убо Рима падоша (Рим и Византия), а третий стоит (Москва), а четвертому не быть" (поел, старца Филофея). Подобно титулу царя, титул "самодержец" сначала присваивался великому князю от лица подданных (в писаниях духовных лиц и в летописях; это перевод греч. (...); но от лица самого царя в официальных актах начинает употребляться со времени Лжедмитрия I.

Способы усвоения и передачи власти. Из двух способов преемства - наследования и усвоения - первый преобладаете Суздальской земле и потом в Московском великом княжестве (что обнаружило большое влияние на успех единодержавия и характер власти). Однако с конца XVI в. большое значение приобретает и принцип избрания.

Наследование как исключительное основание преемства господствует в XIV и XV вв. (пожалование от хана есть лишь утверждение прав наследства и внешняя инвеститура, как сказано выше). Здесь разумеется наследование по закону (обычаю), а именно родовое в порядке старшинства, что строго соблюдалось в XIII в. и признавалось в принципе в XIV.

Но в Москве в XIV в. фактически (по неимению других сыновей) утверждается преемство семейное (от отца к сыну); в XV в. этот порядок утверждается принципиально и потому вступает в борьбу с началом родового преемства; последняя и решительная борьба дяди (Юрия Дмитриевича - сына Донского) с племянников (Василием Темным - сыном Василия Дмитриевича) кончилась победой семейного начала. Семейное преемство могло бы снова привести государство к полному уничтожению, если бы оно получило тот вид, какой свойственен русскому частному праву наследования (т.е. разделу наследства поровну между всеми сыновьями и с участием дочерей и жен). В государственном праве утверждается противоположный порядок - единонаследия. Первоначально (в конце XIV в., со времени Дмитрия Донского) устанавливается лишь преимущественное право наследование старшего сына (майорат); ему дается лишь больший удел "на старший путь"; затем к концу XV в. и в 1-ой половине XVI в. ему одному вручается государственная власть, хотя и другие сыновья получают уделы с властью в них, зависимой от князя (сыновья Вас. Вас. Темного, кроме старшего - Ивана III: Юрий, Андрей, Борис, Андрей Меньшой; а также и сыновья Ивана III: Юрий, Андрей, Семен - все получили уделы). Наконец во второй половине XVI в. (при Грозном) окончательно утверждаются право первородства и единонаследие (см. Ист. Рос. Соловьева, IV, 177 и след, и статью В.И. Сергеевича "Как образовалась территория Моск. государства"? в журн. "Новь", 1886, кн. 6 и 7).

Наследование по закону соединяется в московском государственном праве с наследованием по завещанию; оба способа исключают друг друга взаимно, а действуют в совокупности и одновременно (как и в частном праве): вел. кн. Андрей "благослови его (Михаила Ярославича) на свой стол, ему же по старейшинству дошел бяше степень княжения великого" (Воскр. лет., 1319 г.). В XV в. завещательное начал оберет некоторый перевес перед наследованием по закону; именно этот способ преемства дает победу семейному наследованию над родовым, принципу первородства и единонаследия над удельным: "государь наш кн. вел. Весилей Дмитриевичь великое княжение дал своему сыну в. кн. Василию", - говорили московские бояре в доказательство преимуществ прав племянника пред дядей. В начале XVI в. завещательное право вступило в конкуренцию и с принципом первородства: Иоанн III, когда умер его старший сын Иван (при жизни отца), следуя порядку первородства, "Божиим изволением пожаловал и благословил великим княжеством" внука своего Дмитрия (сына упомянутого сейчас Ивана) в 1498 г. и даже венчал его на царство: но затем (1502) "наложил на внука своего опалу... и не велел нарицати великим князем", а "пожаловал сына своего (от Софьи) Василия, благословил и посадил на великое княжение Володимирское и Московское и всея Руси самодержцем" (Воскр. лет.). Чистое применение завещательного права к преемству ни разу не было осуществлено (ибо Ирина, которой завещал престол ее муж, царь Федор Иоаннович, отказалась от принятия власти).

Как при родовом наследовании, так и при первородстве начало власти преемника совпадало не с моментом смерти предшественника, а со времени совершеннолетия наследника; в первом случае ему назначался удел, во втором он призывался к соправительству*.

______________________

* Вас. Вас. Темный правит вместе с сыном Иваном III, и оба именуются великими князьями (в дог. 1456 г. с В. Новгородом новгородцам предписывается "посольство правити обема великим князем и неправы просити у обеих"). Иоанн III и его сын Иоанн правят вместе и титулуются оба великими князьями. Объявляя потом наследником Дмитрия и венчая его, вел. князь-дед говорил ему: "благословляю (тебя) при себе и после себе великим княжением". Хотя Грозный не привлекал к соправительству детей, но и в XVII в. старинный отголосок родового усвоения власти воскрес снова: царю Алексею Михайловичу соправительствует его сын царевич Алексей (см. доп. к "к. ист. IV, N 20,39, 67 и др.). Двоецарствие Иоанна и Петра Алексеевичей хотя возникло по особым обстоятельствам, но возможно было лишь при привычке смотреть на правящую фамилию как на цельный орган соправителей.

______________________

Избрание. Участие народа в передаче власти (существовавшее в 1-м периоде вместе с наследованием) не осуществлялось в XIV и XV вв., когда унаследованная власть укреплялась ханским ярлыком. Однако и тогда "посаженье на стол" хотя и совершалось ханским послом, но при участии духовенства и множества людей, по древнему обряду. По освобождении от татар непрерывное законное преемство от отца к сыну, с предварительным участием наследника во власти, не оставляло места проявлению избирательного начала. Лишь во время борьбы Василия Темного с дядей и двоюродными братьями (1425 г. и след.) победа первому была доставлена духовенством, боярами и народом Москвы, которые не желали Юрия; когда побежденный и бежавший великий князь явился в Коломну, то "отовсюду начали стекаться к нему князья, бояре, воеводы, слуги, откладываясь от Юрия, потому что не привыкли они служить Галицким князьям". С конца XVI в. избирательное право начало опять оживать, и не в качестве способа чрезвычайного, при пресечении династии, а в виде способа постоянного, как добавочный способ при наследовании. В 1584 г., перед вступлением Федора Иоанновича на престол, был созван земской собор, который, по свидетельству Горсея, выбрал его, а по нашим летописям, "умолил его" быть государем. В 1598 г., по прекращении династии со смертью Федора, Борис Годунов был избран сначала народом Москвы (по предложению патриарха), а потом - земским собором. Сын и законный преемник Бориса - Федор - был избран думой и народным вечем ("всенародным множеством Российского государства). Оставив в стороне узурпацию царской власти Лжедмитрием I (1605), освященную будто бы всенародным избранием (судя по его окружной грамоте), вспомним, что по убиении его (1606) дума собрала народ Москвы звоном колокола на Красную площадь и с лобного места предложила избрать нового царя, которым был избран князь Василий Иванович Шуйский. Каждый раз при таком избрании посредством веча в грамотах объявлялось, что новый царь избран "всякими людьми Московского государства". Но именно избрание Шуйского не считалось вполне правильным потому, что он "сел не по выбору всей земли"; впоследствии (1610) провинциалы свергли его, однако опять при участии народного собрания на поле за Серпуховскими воротами, с участием думы и патриарха. Избрание королевича Владислава состоялось в думе и собрании (под открытым небом) высшего служилого класса. В 1613 г. знаменитое избрание родоначальника дома Романовых - Михаила - состоялось в полном земском соборе. Сын и законный преемник Михаила - Алексей - был избран (1645) также на земском соборе: "всяких чинов люди после смерти прежнего царя на царство обрали сына его нынешнего царя" (Котош. I, 6). После смерти Алексея дума рассуждает, кому быть царем - старшему ли его сыну, больному Федору, или малолетнему Петру. Но по смерти Федора дума сама не осмеливается решить вопрос о преемстве и определяет: "это должно быть решено людьми всех чинов Московского государства"; в действительности вопрос решен так: патриарх оповестил с крыльца народу о собрании на обычном месте и, выйдя туда с духовенством и думой, спросил: кому из двух царевичей быть царем? Народ отвечал: Петру Алексеевичу. Призвание к соправительству Иоанна (1682 г) в официальных актах также приписано решению патриарха, духовенства, бояр, дворян, гостей и чернослободцев (Поли, собр. зак., N 920). Избрание каждый раз укрепляется "утвердительной грамотой", т.е. актом избрания за подписью избирателей.

Утверждение и религиозное освящение власти. Активное выражение воли населения в деле преемства престола не есть, разумеется, основной способ преемства; необходимая же форма участия населения в этом акте - крестное целование (присяга), которое из обоюдной присяги князя и народа в 1-м периоде теперь (за исключением одного случая присяги царя Василия Шуйского) переходит в присягу подцаных по предписанной форме - "подкрестной записи", неодинаковой для разных классов - служилых и тяглых; для первых излагались специальные политические (членов думы) и служебные, для вторых - общегражданские. Форма присяги изменялась также в зависимости от того, наступало ли законное преемство или избрание (иногда ненадежное и шаткое); в последнем случае подробнее перечислялись действия, которых мог опасаться против себя новый государь (особенно в форме присяги Борису Годунову).

Религиозные обряды, несомненно, совершались при вступлении нового князя уже с древних времен; в начале XIV в. в обряде посажения на стол участвует митрополит; в 1319 г. "прииде благоверный кн. Михаиле (Ярославич Тверской) в Русь (из Орды) и посажен бысть на столевел. княжения в Володимери... митрополитом Киевским и в. Руси Максимом" (Воскр. лет.); посажение совершалось тогда в церкви (сначала во Владимире, потом в Москве - в Успенском соборе). В 1498 г. в первый раз проводится венчание, совершенное Иоанном III над своим внуком Димитрием, т.е. возложение "венца" (короны) и брам и (со времени Федора Иоанновича) вручение скипетра; при Василии Ивановиче Шуйском введена новая регалия - держава; при Федоре Алексеевиче - облечение в порфиру и произнесение исповедания веры. В церковном отношении важнейшим актом было возложение барм (перед которым совершалось "рукоположение", как и при посвящении в церковный сан), в государственном - возложение венца. В XVII в. к венчанию присоединилось миропомазание. Обряд венчания совершается не непременно митрополитом или патриархом: он может быть совершен и собором иерархов, однако это не дает повода к мысли о зависимости светской власти от духовной.

Права власти великого князя и царя. Власть великого князя и царя именуется в этом периоде самодержавием, чем обозначается не только ее единоличность, но и неограниченная полнота прав. Эта черта власти коренится в древнем стремлении русского народа к "одиначеству" с властью, т.е. в предположении тождества верховной воли с интересами населения; в 4-м периоде лишь новгородское государственное устройство перешло к зачаточным ограничениям княжеской власти. В Московском государстве, с установлением единодержавия, параллельно и постепенно устанавливается и самодержавие, что особенно заметно со времени Дмитрия Донского, при значительном участии политических учений духовных писателей (Иосиф Волоцкий, Вассиан). Оно складывается фактически при Иоанне III и его сыне Василии (о котором Герберштейн пишет: "он имеет власть как над светскими, так и над духовными людьми и свободно распоряжается жизнью и имуществом всех"), а теоретически при Иоанне IV, который писал: "Российское самодержавство изначала сами владеют всеми царствы, а те бояре и вельможи. Какоже самодерже наречетя, аще не сам строит"?; "Имею нужду в милости Божией... наставления человеческого не требую" (из писем Грозного к кн. Курбскому). Но и тогда самодержавной власти приходилось еще выдерживать борьбу с остатками старинных притязаний бояр и удельных князей, чем особенно ознаменовалось царствование Иоанна IV (который решился выделить себя из "земли" в опричнину), сына его Федора, Бориса Годунова (который при венчании дал клятву, удивившую народ, об уничтожении смертной казни), Василия Шуйского (который дал при воцарении "запись", ограничивающую его право по отношению к жизни и имуществу подданных; ем. Собр. госуд. гр. и дог., II, N 141, и ак. арх. эксп., II, 44) и Смутное время вообще (см. договор, продиктованный боярами при избрании Владислава, в ак. арх. эксп., II, N 165). Нормальный порядок, свойственный Московскому государству, установился при царствовании дома Романовых, когда самодержавная власть указала известную долю участия во власти боярской думе и земским соборам как необходимую помощь в делах правления для нее самой. Впрочем, существо самодержавной власти не выражено было в законе до самого конца существования Московского государства. На основании фактов и отдельных узаконений извлекаются следующие черты прав царской власти в отдельности.

По отношению к церкви (теократический характер государства). Историю отношений церкви к государству в Московский период можно рассматривать по трем эпохам: в XIV в. церковь и государство находятся в равновесии; церковь помогает образованию государства. С середины XV в. и в XVI в. государство берет перевес над церковью. Так как русская православная церковь (со времени отделения Киевской митрополии) совпадала с границами государства, то все высшие чины церкви были подданными великого князя и царя. Тесная связь церкви с государством усилилась особенно с того времени, когда русские митрополиты посвящались уже не в Царь-граде, а в Москве из русских людей. Но с установлением патриаршества в России (1589) наступает 3-я эпоха: значение церкви начинает уравновешиваться с значением государства. Некоторые патриархи, стремясь к независимости в делах церкви, считают себя даже равными во власти с царями и титулуются "великими государями" (Филарет - при Михаиле Федоровиче, Никон - при Алексее Михайловиче); тогда обнаруживается обратное влияние церкви на дела государственные. Со времени падения Никона равновесие опять восстанавливается.

Делая общие выводы из этих эпох, можем установить, что великому князю и царю принадлежало право участия в выборе и низложении высшего представителя церкви (митрополита и патриарха) и местных епископов. Когда центр церковного управления последовал за устанавливающимся центром государства (митрополит Петр с 1305 г. большую часть времени жил уже в Москве, при Калите), старинное право рекомендации кандидата на митрополитский престол, принадлежавшее князю, перешло к вел. кн. Московскому.

Флонентийская уния ослабила прежнюю тесную связь русской церкви с Византией; в Москве решились поставить митрополита (Иону) собором собственных епископов; тогда церковь становится в ближайшую связь с государством; великий князь (Василий Васильевич) выразил уже следующее общее начало: "Старина наша, которая ведется со времен прародителя нашего Владимира, крестившего русскую землю, состоит в том, что выбор митрополита принадлежал всегда нашим прародителям, в. кн. русским, а теперь принадлежит нам... кто будет нам люб, тот и будет у нас на всей Руси (ак. арх. эксп., 1,80).

В правление вел. кн. Василия Иоанновича наступает порядок, описанный Герберштейном: "нынешний государь обыкновенно призывает известных ему (кандидатов) и сам из числа их избирает одного по своему усмотрению"*.

_____________________

* Следующие митрополиты, по-видимому, назначались вовсе без соборного из. бранна: Варлаам - 1511, Даниил - 1522, св. Филипп - 1566; последний низложен и получил мученеческий венец от царя Иоанна Грозного.

_____________________

При введении патриаршества порядок выбора патриарха установился такой: царь избирает несколько кандидатов, тайно запечатывает в воск их имена и пересылает церковному собору для избрания (по жребию); избирающие иерархи не знают имени избранного (вынутый восковой жребий для вскрытия и объявления имени отсылается к царю). Впрочем, фактически и выбор патриарха также большей частью зависел только от воли царя (избрание Филарета и Никона).

Великому князю и царю принадлежит, далее, право инициативы церковного законодательства и участия в самом обсуждении законов; примером может служить деятельность Грозного на Стоглавом соборе 1551 г. В среднюю эпоху государи вступают непосредственно в решение обрядовых и догматических вопросов (таковы действия правительства относительно ереси "жидовствующих"). По учению Грозного, главная задача государственной власти есть религиозное воспитание подданных: "тщюся с усердием людей на истину и на свет наставити, да познают единого истинного Бога и от Бога данного им государя"; т.е. государственная власть имеет вместе с тем и духовные цели.

По отношению к территории (вотчинный характер государства). Власть великого князя именуется вотчиной (термин, введенный в науку К.Д. Кавелиным). Происхождение вотчинного налога (см. выше) объясняется различно: С.М. Соловьев выводил его из наследственности уделов после Андрея Боголюбского; К.Д. Кавелин - из прежней коллективной власти целого княжеского рода над всей русской землей, Н.И. Костомаров - из татарского государственного права, говоря: "Верховный владыка, завоеватель Руси, хан, называемый правильно русскими царем, роздал князьям уделы в вотчины". Мы знаем уже, что явление это естественно объясняется из смешения государственных и частных начал, свойственного древним временам истории всякого народа. Из этого не следует, что сущность вотчинного начала состоит (так думает Б.Н. Чичерин) в замене государственного права частным*.

_____________________

* Время особенного господства вотчинного начала относится к XIII - XIV вв., т.е. не совпадает с полным развитием неограниченной великокняжеской и царской власти (XV, XVI и XVII вв.), что указывает на различие оснований этих двух явлений. Признаки вотчинного начала следующие: князья (великие и удельные) отчуждают свои уделы по купчим и дарственным, завещают их сторонним лицам в целом и в частях. Более характерные из этих актов суть духовные грамоты князей (см. духов. Калиты во II вып. Хрест. по ист. русского права); в них отказывают части территории сыновьям, вдовым княгиням, матерям и дочерям (Семен Ив. Гордый отказал все свое княжество своей жене Марии); в завещательные распоряжения о государственной территории включаются и выделы частного имущества - недвижимого и движимого (вел. кн. Иван Данилович Калита завещает старшему сыну 18 волостей, 9 сел, 4 золотых цепи, 3 золотых пояса, 2 золотых чаши и т.д.). Но вотчинные права на территорию отличаются от прав на частное имущество (в самих духовных грамотах того времени) как объектом этих прав, так и сущностью их. В первом отношении "села" (частное имущество князей) отделяются от "волостей". Владение волостями означало государственное управление ими и суд в них, вознаграждаемые доходами от того и другого (а не хозяйственное пользование ими); отсюда государственные пошлины именуются волостями; князья распоряжаются "тамгою и иными волостями", а также и мыты"

_____________________

Сущность вотчинного начала состоит в распоряжении путем частных сделок государственными правами. Отсюда, из вотчинного начала, нельзя выводить право государей Московских на имущество их подданных.

По отношению к населению власть великого князя и царя имеет патриархальный характер, т.е. истекает из древних оснований власти домовладыки и отца; общее наименование подданных в отношении к государю (кроме служилых, именуемых холопами) есть "сирота". Исходя из этого распоряжение свободой, здоровьем, жизнью и имуществом подданных осуществляется не в личных интересах государя, а в общественных (за преступления), причем, однако, преступления и наказания измерялись, как правило, личным усмотрением государя ("что государь укажет"). Государю принадлежало право устраивать браки своих подданных (относительно бояр - непосредственно; относительно прочего населения эта власть передана наместникам). К концу существования Московского государства власть заметно изменяет свои основания, принимая все более полицейский характер.

По отношению к самой власти. Царь иногда отрекается от власти, поручает ее временно или постоянно другому лицу, разделяет власть. Иоанн IV разделил власть на земскую и опричную, назначил русским царем татарского князя Симеона Бекбулатовича.(а себе оставил титул Ивана Московского), причем все государственные акты действительно исходили от имени царя Симеона; отняв потом власть у этого последнего, он сделал его великим князем Тверским. Впрочем, такие действия совершались только Иоанном IV в эпоху болезненного напряжения его борьбы за неограниченную власть; из сущности же теократического и патриархального начал не вытекают такие права: власть есть обязанность, возлагаемая Богом на его носителя; он не может уклониться от ее тяготы, как бы неподсильна она ни казалась. В смысле обязанности власть понята северорусскими государями весьма рано. Когда в 1319 г. бояре убеждали вел. князя Михаила Ярославича не ездить в Орду из самосохранения, то он отвечал: "Аще аз где уклонюся, то вотчина моя вся в полону будет, множество христиан избиени будут: аще ли после того умрети же ми семь, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многия души" (Воскр. лет.). Он действительно сделался мучеником государственных обязанностей власти. Об этих обязанностях напоминала церковь во время венчания царя и в отдельных случаях: когда, например, Иоанн III хотел бежать пред сражением с крымским ханом Ахматом, то архиепископ Вассиан назвал его в послании "бегуном и предателем христианства".

б) Боярская дума

Место боярской думы в ряду других государственных учреждений определяется ее отношениями к самодержавной власти. Это не есть учреждение административное или судебное, т.е. высший центральный приказ. Дума (равно как и земские соборы) является вспомогательным учреждением при самодержавной власти, которая чрез нее осуществляется в частных проявлениях государственной жизни.

Основные моменты в истории боярской думы Московского государства определяются именно отношениями ее к верховной власти. Можно различать три эпохи в ее истории.

1) В первую эпоху, т.е. в XIV и XV вв., замечается бытовое совпадение деятельности думы с действиями княжеской власти, основанное на единстве интересов. Возвышение Московского княжества было вместе с тем возвышением могущества и богатства московских бояр. Отсюда успехи московского единодержавия (кроме поддержки духовенства) главным образом объясняются содействием бояр; в истории единодержавия были моменты ослабления, которыми могли легко воспользоваться другие княжества и уничтожить все плоды предшествующих усилий. После Ивана Калиты и Симеона Гордого княжил малоспособный и бездеятельный Иван Иванович; однако дело, начатое первым, было продолжено при нем боярами (и митрополитом Алексеем) как относительно Орды и других княжеств, так и при усмирении внутренних смут: московский тысяцкий, соперничавший с великокняжеской властью, был убит; по слухам, убили его бояре, между тем как народ стоял за тысяцкого и взволновался, так что многие бояре уехали на время в Рязань. Поэтому недаром Симеон завещал братьям слушать старых бояр. По смерти Ивана (1359) его наследником остался малолетний Дмитрий, и, разумеется, не ему, а боярам (и св. Сергию) принадлежала победа над его соперником - князем Суздальским (1361). Дмитрий, умирая, дал такое завещание детям: "бояре своя любите, честь им достойную воздавайте противу служений их, без воли их ничтоже не творите" (Воскр. лет., 1389 г.). Преемник его Василий оставил (1425) наследника Василия (Темного) 10 лег от роду; опять дело единодержавия было спасено боярами (и митрополитом Фотием); процесс в Орде между московским князем и его соперником-дядей выигран в пользу первого московским боярином - Всеволжским (1431), затем, после изгнания Василия из Москвы его соперником, последний должен был бежать из Москвы, потому что в Коломну, где укрылся великий князь Василий, стали стекаться к нему князья, бояре, дворяне и слуги из Москвы. Наоборот, падение других княжеств объясняется изменой местных бояр и переходом их в Москву; Московский великий князь нарочито теснил удельных бояр, чтобы принудить их к переходу к себе. И по установлении единодержавия в первое время полное согласие деятельности бояр с действиями великих князей продолжалось. При Иоанне III все важнейшие акты государственной деятельности совершались по соглашению с боярами; женитьбу на Софье Палеолог Иоанн III предпринял так: "подумав о сем с митрополитом, матерью своею и бояры... послал к папе" (Воскр. лет. под 1469). Перед походом на Новгород "князь великий разосла по всю братию свою, и по все епископы земли своея, и по князи и по бояре свои... и мысливите о том не мало, и конечное упование положили на Господа Бога", т.е. решили войну (там же, 1471 г.).

2) Во вторую эпоху, в XVI в., происходит борьба между самодержавной властью и боярами, начатая великим князем и продолженная боярами. Установившееся единодержавие собрало изо всех княжеств местные боярские силы в одну Москву; кроме того, здешнее боярство усилилось огромной массой служилых князей, лишенных уделов, которые хотели вознаградить потерянную первую роль в деревне второй в столице. С другой стороны, уничтожив уделы и лишив бояр права перехода и превратив их в служилых людей, великий князь более не нуждался в их содействии для укрепления власти (современники видели начало и причину перемены в отношениях к боярам в прибытии византийской царевны Софии и в ее влиянии). Но Иоанн III еще допускал возражения себе в думе, даже любил их и награждал за них. Его сын начал решать дела сам-третей у постели, в чем видели тогда нарушение обычая (т.е. беззаконие). "Которая земля (писал Берсень Максиму Греку) переставливает обычьи свои, и та земля не долго стоит; а здесь у нас старые обычаи князь велики переменил" (ак. арх. эксп., 1,142). О Василии Иоанновиче тот же Берсень и Герберштейн сообщают, что он "встречи против себя не любит"; кто ему встречу говорит, и он на того опаляается". Бояре уже не смели ему противоречить, и когда он (1525) обратился к их совету, намериваясь произнести развод со своей женой Соломонией (чтобы жениться на Елене Глинской), то бояре одобрили это, за исключением немногих. При Елене Глинской и в малолетство Грозного (1534-1546) обстоятельства склонили весы в пользу бояр: соперник малолетнего Иоанна IV - князь Андрей Иоаннович - писал в своих грамотах: "Князь велики мал, а держат государство бояре, и вам у кого служите"? Для многих это было достаточной причиной, чтобы отъехать к Андрею. Но, несмотря на перемену обстоятельств, бояре еще раз вынесли на своих плечах дело создания государства в малолетство царя, разумеется, отмежевывая себе и львиную долю в благах этого государства. Однако сказания официальных "царственных" летописей о крайних злоупотреблениях власти боярами и их грабительствах в малолетство Грозного должны быть признаны не беспристрастными: лишь отдельные лица - временщики (особенно Шуйские) - терпят справедливое порицание даже от такого крайнего приверженца боярской партии, каким был князь Курбский. Со времени воцарения Иоанна (1547), этот царь начал сознательную борьбу е боярской партией сначала мерами разумными, приблизив к себе людей "худородных", обратившись к совету всей земли (земскому собору) и создавши несколько здравых законодательных мер, ограничивающих значение удельных князей и бояр (см. Хрест. по истории русск. права, III: ук. кн. ведом, казн., ст. XVIII и XIX), а потом мерами жестоких казней и гонений (1560-1584), вызванных большей частью не мнимой изменой бояр, а проводимых сознательно, с целью "не держать при себе советников умнее себя" (совет, данный Иоанну Вассианом Топорковым в 1553 г.). Казни направлены были не на одних бояр и князей (в 1570 г. был разрушен весь В. Новгород и его пятины; разрушение продолжалось около 6 недель; собрано было 10 тысяч тел, кроме унесенных Волховом), но главным их объектом были бояре. Одной из мер борьбы было разделение государства на опричнину и земщину; земские дела оставлены в руках бояр; даже ратные дела должны были решаться "государем, поговоря с боярами". В опричнине Иоанн надеялся осуществить вполне свой новый план. Но именно здесь обнаруживалась неосуществимость и непрактичность его идей; в учреждении земщины он сам признал себя побежденным, отделив верховную власть от государства и предоставив ее боярам. Последним средством его борьбы с боярством была литературная полемика с князем Курбским, отъехавшим в Литву; по этой полемике мы можем сопоставить и оценить государственные воззрения двух борющихся сил; несомненно, что "старина", обычай (т.е. законность) была на стороне Курбского, а "новина" (революционное начало) на стороне Грозного. Курбский отнюдь не стоит за восстановление удельно-княжеского порядка; он, не посягая на верховную власть, доказывает только необходимость для царя "совета сиглитского", т.е. совещаний в боярской думой, что с древнейших времен практиковалось и в Киеве и в Москве и что вызывается сущностью и интересами самой монархии. Идеал Грозного бессодержателен; "жаловати сами холопей волны, а и казнити волны есмы". Ничто не препятствовало Грозному обходиться без боярской думы, не прибегая к казням, но он сам нашел это неосуществимым. Деятельность Грозного, не достигнув цели, принесла лишь тот результат, что временно отделила интересы бояр от царской власти и заставила бояр, в свою очередь, уже сознательно обеспечить власть за собой за счет власти монархической. Конец XVI в. (с 1584 г.) и начало XVII (1612 г.) есть время таких попыток боярства и боярской думы. Котошихин сохранил следующее известие: "Как прежние цари, после царя Ивана Васильевича, обираны на царство, и на них иманы письма, чтобы им быти не жестоким и не опальчивым... и мыслити о всяких делах с бояры и с думными людьми собча, а без ведомости их тайно и явно никаких дел не делати" (ср. выше запись царя Василия Шуйского и грамоту Владислава). После смерти Федора Иоанновича бояре требовали присяги на имя думы боярской. Впрочем, вся новость таких попыток боярствазаключалась лишь в том, что допущение бояр к участию во власти становилось для царя обязательным формально. 3) В третью эпоху (XVII в.) наступает нормальное отношение боярской думы к власти царя, т.е. нераздельность действий той и другой, без взаимных посягательств на верховное значение последней и вспомогательную роль первой: государь без думы и дума без государя были одинаков явлениями ненормальными.

Состав боярской думы изменялся по указанным выше эпохам. Сначала в составе ее были только бояре в древнем значении этого слова, т.е. свободные землевладельцы. Но с превращением их в служилых людей и расширением территории начали различаться бояре вообще и бояре служилые в точном смысле; при нашествии неприятеля земские бояре обязаны садиться в осаду в том городе, где кто живет (где его вотчина): но бояре введенные и путные от этого освобождаются, потому что обязаны быть при своих должностях у великого князя. Высший класс служилых именуется "боярами введенными", т.е. введенными во дворец для постоянной помощи великому князю в делах управления; они же получали кормления, т.е. наместничество в городах. Другой низший разряд таких же дворцовых слуг называется путными боярами или путниками, получившими "путь" - доход в заведование. Судя по аналогии западнорусских явлений, последние (путники) должны занимать весьма низкое место на иерархической лестнице. Понятно, что советниками князя - членами боярской думы - могли быть только первые, т.е. бояре введенные, именуемые иногда "большими". Это и было переходом к образованию из боярства чина (дававшего потом право на заседание в думе). Второй элемент, вошедший в состав боярской думы по мере уничтожения уделов, это князья; они сначала делались советниками великого князя по своему званию князей, не нуждаясь для этого в особом назначении в чин боярина и, конечно, считая свое звание выше боярского; это преимущество князей признавалось великим князем и при Иоанне III, когда служилых князей было уже множество; самый родовитый московский боярин Кошкин должен был уступить первенство в командовании войсками (во время Ведрошского похода) князю Щенятеву. Князья в XV в. представляли особый разряд в составе думы (Иоанн III созывал "князи и бояре свои"). Княжеский элемент преобладал в думе и в XVI в., составляя большую половину ее, а иногда и 2/3. Но в XVI в. уже далеко не всякий князь попадал в думу; многочисленность служилых князей принудила сделать между ними выбор и проводить в думу лишь некоторых через чин боярина. Ни все бояре, ни тем не менее князья не могли быть призваны каждый раз в думу; ежедневные дела решал великий князь лишь с теми немногими, которые постоянно находились при дворе. В важных случаях созывались и бояре, наместничавшие по городам, и князья.

Для второй эпохи характерной чертой состава думы, кроме превращения звания боярина в чин и возведения в этот чин князей, служит определение того, какие из придворных должностей дают право на присутствие в думе; такой признана должность окольничьего, также ставшая чином. При Иоанне Ш только бояре и окольничие им ели право центрального суда и управления ("судити суд бояром и окольничьим" - Суд. 1497 г., ст. 1) и только эти лица и были советниками великого князя. Впрочем, впоследствии мы находим в составе думы дворецкого, казначеев и иногда крайчего, но это были не чины, а только должности. Введение в думу только некоторых из огромного числа прежних (земских) бояр и князей и точное определение дворовых должностей, дающих право на членство в думе, есть первое и существенное отличие Московской думы от древней.

С первой половины XVI в. великий князь начал вводить в думу людей "худородных" - простых дворян, которые и получили титул думных дворян, что тоже превратилось в чин. Так как в источниках встречаются "дети боярские, которые в думе живут", еще в 1536 и 1542 гг., то следует думать, что подобное расширение состава думы было произведено вел. кн. Василием Иоанновичем (и притом простиралось на детей боярских). Эту меру усилил и определил Иоанн IV вовремя своей борьбы с родовитыми боярами: с 1572 г. "думные дворяне" появляются в списках членов думы как особый постоянный разряд думных людей.

Ко времени борьбы с боярским элементом относится появление в думе и думных дьяков. При усилении письменного делопроизводства естественно было ожидать и появления канцелярии при думе. Думным дьякам поручалось заведование такими текущими делами, которые не могла вести постоянно дума in corpore, - именно делами посольскими, разрядными, поместными и бывшего Казанского царства; эти отрасли вверены дьякам, но как делегатам думы. Поэтому думных дьяков в XVI в. было обычно четыре. Такое положение выводило их из разряда секретарей: они становились министрами, и каждый по своему ведомству имел право голоса на заседаниях думы, хотя членами думы они не считались. При Алексее Михайловиче число думных дьяков дошло до 6, а при Федоре Алексеевиче - до 15. Такой исторически сложившийся состав думы оставался неизменным и в XVII в.

Получение звания думного человека зависело от производства кого-либо в один из высших чинов волею государя. Но государь в этом случае исходил из "породы" жалуемого: лица высших, преимущественно княжеских фамилий получали прямо звание боярина, минуя низшие чины; менее знатные начинали с окольничества; прочие проходили по низшим ступеням чинов, редко достигая боярства. Лишь в производстве в думные дворяне и думные дьяки воля государя ничем не стеснялась; в думные дьяки производились из дворян, гостей и подьячих. Акт пожалования в думный чин заключался в словесном объявлении этого во дворце через думного дьяка в присутствии ассистента из думных чинов равного ранга с жалуемым чином (если жалуется боярство или окольничество).

Число членов думы не может быть определено для первой эпохи, когда еще не установилось возведение в чин боярина и, следовательно, назначение в думу. С XVI в. оно становится определеннее; со времени вел. кн. Василия Иоанновича ведутся уже списки членов думы: от Иоанна III к сыну его перешло 13 бояр, 6 окольничьих, 1 дворецкий и 5 казначей; сам Василий оставил своему преемнику 20 бояр, 1 казначея, 1 окольничьего. При Иоанне Грозном число бояр понизилось вдвое, зато увеличилась неродовитая часть в составе думы: оставил сыну 10 бояр, 1 окольничего, 1 кравчего, 1 казначея и 8 думных дворян. Обратное явление произошло при Федоре Иоанновиче, который оставил 18 бояр, 8 окольничьих и только 2 думных дворян. Далее общее число думных людей возрастает с каждым царствованием (за исключением царствования Михаила Федоровича): так, при Борисе Годунове их было 30, в Смутное время - 47, при Михаиле Федоровиче - 19, при Алексее Михайловиче - 59, при Федоре Алексеевиче - 167.

В постоянных заседаниях думы участвовали далеко не все, имевшие звание думного человека, а лишь те, которые были в то время налицо в Москве (если не были одновременно заняты специальными служебными делами и если не подвергались временной опале). Возможно, полные заседания думы происходили в особо важных случаях, в частности при созыве земских соборов (непременную часть которых составляла дума). Иногда к думе присоединялся собор духовенства, особенно когда вопрос касался прав духовенства (см. ук. кн. ведом, казн., ст. I и XIX); иногда же собор духовенства привлекался к обсуждению государственных вопросов в отдельном заседании.

Заседания думы происходили в царском дворце - "на Верху" и в Золотой палате; во время правления патриарха Филарета Никитича дума иногда собиралась в его дворце. По словам Котошихина, "бояре, окольничьи и думные и близкие люди приезжают к царю челом ударить с утрарано, на всякий день... также и после обеда приезжают к нему в вечерни по вся дни" (11,14). Временем заседания думы, по свидетельству Маржерета, было от 1 часа до 6 часов дня; вечером же бояре собирались опять около 4 часов. Не все время проходило в заседании: бояре делили с царем все обыденные акты жизни: ходили в церковь, обедали и пр. По свидетельству Флетчера, собственно для обсуждения дел назначены были понедельник, среда и пятница, но в случае надобности бояре заседали и в другие дни. Для выслушивания докладов по ведомству того или другого приказа были назначены особые дни и часы.

Председателем думы был царь, но в XVI и XVII вв. такое председательствование часто было лишь номинальное; государь не всегда присутствовал; бояре решали без него или окончательно, или их решения утверждались государем. Члены распределялись в думе по порядку чинов, а каждый чин - по местнической лестнице. Уложение царя Алексея Михайловича (X, 2) предписывает думе "всякие дела делати вместе"; этим косвенно утверждается начало единогласия при решениях. В конце XVII в. возникает особое отделение думы для судных дел - расправная палата, состоявшая из делегатов думы (по несколько членов от каждого чина - см. Дворц. разр., IV, стр. 187, 483 и др.).

Во время выезда бояр с царем из Москвы в поход на месте оставляется несколько членов ее "для ведения Москвы". В эту комиссию думы шли все доклады из приказов, но окончательно решались ею только дела меньшей важности, остальные отсылались к царю и находившимся при нем боярам.

Права боярской думы. Дума есть учреждение, не отделенное от царской власти; поэтому, подобно правам последней, права думы не были определены законом, а держались, как факт бытовой, на обычном праве. В законах находим частичное утверждение за актами деятельности значения актов высшей власти.

В отношении к законодательству обычный процесс творчества закона указан в царском Судебнике такой: "А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не написаны, и как те дела с государева докладу и со всех бояр приговору вершатся, и те дела в сем Судебнике приписывати" (ст. 98)*. Уложение 1649 г. своими законодательными источниками признало государевы указы и боярские приговоры. Общая законодательная формула была такова: "государь указал и бояре приговорили". Это понятия о законе как результате нераздельности деятельности царя и думы доказывается всей историей законодательства в Московском государстве; Судебник 1497 г. "уложил князь великий с детьми своими, и с бояры"; Судебник царский издан царем "с своею братьею и с бояры". В царствование Грозного большинство законов носит обычную формулу: "уложил (царь) со всеми бояры"; такая совместная законодательная деятельность царя и думы сохраняется до конца XVI в. (за исключением некоторых законов 1557-1559 гг., которые надписаны только именем царя). В последующие времена иногда также упоминаются в качестве законов царские указы без боярских приговоров (см. УК. кн. холоп, прик. V-VII и многие статьи УК. кн. зем. прик.). С другой стороны, есть ряд законов, данных в форме боярского приговора без царского указа: "все бояре на Верху приговорили" (ук. кн. ведом, казн., ст. XXI, см. также уст. кн. разб. прик., ст. 9,10,15,18, 29,43,45,49,1, II, III и IV; ук. кн. прик. холоп., ст. IV и VI; ук. кн. пом/прик., ст. III, 4, 6). Из таких случаев отнюдь нельзя заключить о раздельности законодательных прав царя и думы. Царские указы без боярских приговоров объясняются или незначительностью разрешаемых вопросов, не требовавших коллегиального решения, или поспешностью дела. Указ 1609 г. о холопстве дан царем Шуйским без боярского приговора, но в конце акта прибавлено: "и о том рекся государь говорить с бо?щы". Боярские приговоры без царских указов объясняются или полномочием, данным на этот случай боярам не только составить, но и утвердить закон, или отсутствием царя, или междуцарствием. Полнота законодательной власти думы во время междуцарствия всего больше указывает на то, что дума была обычным и постоянным элементом законодательной власти, ибо во время междуцарствий дума не получала особых полномочий регентства, а проявляла лишь в отдельности и полноте те права, которые принадлежали ей и при царях. Некоторые следы действительных противоречий между законодательной властью царя и думы замечаются только в царствование Вас. Ив. Шуйского (см.Ук. кн. прик. хол., ст.у и прим. 32).

_____________________

* Царь, не участвуя в обсуждении закона, дает вперед полномочие думе решить вопрос окончательно без последующей санкции; таковы законы, данные по формуле: "по указу в. государя бояре приговорили" (П. С. 3., N 14, 15, 16, 17, 682. 686, 700 - новоук. ст. 1677 г. и мн. др.).

Таковы формы совокупности законодательных действий царя и думы Но есть и (исключительные) факты раздельности (указанные выше).

В тексте нами высказаны некоторые соображения для объяснения этой раздельности; между тем проф. Оргеевич говорит, что нами представлено "объяснение самостоятельной законодательной деятельности бояр" (стр. 466). Нижеследующие замечания (надеемся) исключат такие недоразумения. Если мы говорим, что законодательная деятельность принадлежит царю и думе в совокупности, что при этой совокупности думе отводится вспомогательная роль, то о самостоятельной деятельности думы (кроме междуцарствия и малолетства царя), конечно, мы не говорили и не могли говорит.

Факты осуществления отдельных боярских приговоров наряду с царскими указами не подлежат сомнению (см. выше); боярские приговоры как отдельные ты приняты в числе источников Уложением царя Алексея Михайловича. Неужели же можно представить себе, что дума, без ведома царя, занялась когда-либо составлением закона и затем, составив его и не уведомляя царя, публиковала и приводила в исполнение? Такой порядок немыслим не только в Московском, но и ни в каком государстве. Отдельные боярские приговоры предполагают или скрытую, или предполагаемую санкцию царя. Выше был приведен факт заседания думы у патриарха Филарета, который в качестве "великого государя" делил с царем и законодательную функцию. Патриарх несомненно присутствовал при составлении закона; между тем в тексте закона говорится, что "бояре приговорили". Какую же роль играл патриарх и зачем именно к нему собирались в этот день бояре для заседания? Очевидно, он (за царя) дал санкцию закона, согласился с мнением бояр. Между тем санкция в изложении закона не выражена просто потому, что всем в государстве известно, что боярский приговор без воли царя (или заменяющего его лица) не был бы объявлен для исполнения. Гораздо чаще были случаи приговоров с предполагаемой санкцией царя. Множество законодательных запросов (особенно по специальным частям уголовного и гражданского права) идет в думу ежедневно. Дума, не по поручению ad hoc., а по своей должности, рассматривает их. Не присутствовавший царь дает словесное согласие на ее решения - и вот является боярский приговор без санкции царя, который, однако, мыслится как необходимый ингредиент закона. Затем боярские приговоры (без санкции царя) являются вследствие общей предварительной санкции, а именно: а) в отсутствие царя, каким было продолжительное удаление Иоанна IV в Александровскую слободу; б) во время продолжительных болезнен царя (как при Федоре Ивановиче и Федоре Алексеевиче): в) сюда же относится малолетство царя и великого князя (например, Дмитрия Донского, Василия Васильевича Темного и Иоанна IV - по смерти Елены),когда особое регентство не было учреждено. Из первых двух случаев акты законодательной деятельности не дошли до нас, но из эпохи малолетства Иоанна имеем немало актов. Такие акты выходили с титулом малолетнего царя, но в сущности были только боярскими приговорами. Дума "решала дела внешние именем Иоанна, а дела внутренние - именем великого князя и его матери", - говорит Карамзин о малолетстве Иоанна IV (т. IX, 3). Во время малолетства Грозного даны думой столь важные акты, как договор с Ганзой, учреждение выборного (губного) суда во Пскове и несколько других. Во всех этих случаях дума пользуется полномочием не только обсуждать закон, но и утверждать и публиковать его (без последующей санкции).

Мы относим сюда и акты междуцарствия. Проф. Сергеевич выражается так: "Междуцарствие к делу не относится. От боярской думы в междуцарствие нельзя делать никаких заключений к царской думе. Это ива совершенно разных учреждения" (стр. 466-467). Мы полагаем, что дума в междуцарствие не только "к делу относится", но относится к нему в высшей степени. Это не два разных учреждения, а одно и то же. Кто "учреждал" особую думу во время междуцарствия? По самому понятию о междуцарствии "учреждать" было некому; боярская дума (которую почему-то предпочитают титуловать "царская", хотя она существует не с 1547 г.) ео ipso вступает в роль правителя или, лучше сказать, продолжает эту роль, усваивая те ее стороны, которые при царях ей принадлежали лишь в особых случаях: окончательно утверждать законы и давать высшие распоряжения. Только один раз (в 1612 г.) приняли на себя эту роль вожди ополчения, но потому, что все бояре разбежались из Москвы. Дума при наступлении междуцарствия остается в том же самом составе, в каком была в данную минуту (при царе), и не получает ни от кого никаких новых полномочий. Спрашивается: почему это так? Ответ на это и указывает, как данное положение относится к правам думы при царе. Единственно возможный ответ тот, что думе и при царе принадлежала та же власть (только в совокупности с царской).

Таковы все возможные случаи возникновения боярских приговоров без санкций царя.

С другой стороны, существует множество царских указов без боярских приговоров, что объясняется:

а) тем, что царь в деле законодательства обладает властью, которая не нуждается в чужой санкции, а нуждается лишь в обсуждении дела, если же дело, по несложности, местному или временному значению, не требует предварительного обсуждения, то царь отнюдь не стеснен законом Судебника и дает указ без бояр. Многие из таких указов имеют, впрочем, характер распространений, а не законов (см. 5*. кн. зем. пр. II, III, VI, VIII, XI, XXI, XXVII, XXX, XXXV и др.);

б) тем, что и здесь нередко имеет место обстоятельство, указанное относительно боярских приговоров; участие бояр и предварительное обсуждение закона в думе скрываются в общепринятой формуле царского указа: например, в указе 11 января 1585 г. читаем: "послан прежде всего царев и вел. князя указ в старых долгех". Отсюда следовало бы заключить, что царь дал указ одной своей властью без бояр; но, к счастью, самый указ есть налицо; это указание 1557 г. об отсрочке уплаты долгов, а в нем читаем: "царь и вел, кн. Иван Васильевич в. Р. приговорил с бояры". Еще пример: 3 декабря 1627 г. дан весьма важный закон о жалованных вотчинах с пометами под каждой статьей: "указали государь и св. патриарх". Итак, дело, по-видимому, обошлось без обсуждения в думе. А между' тем в начале указа читаем: "царь и в. кн. Мих. Федорович и отец его государев... советовав о том в крестной палате, указали...": с кем же они "советовали"? Между собой? Но тогда зачем подробности" в "крестной палате" (в которой собирались бояре во время правления Филарета Никитича)?

Указав случаи раздельной деятельности царя и думы, мы вправе заключить, что это раздельность мнимая, основанная всегда на предполагаемом согласии воли царя и мнений думы. Таким образом, совокупность действий царя и думы в деле творчества закона остается явлением нормальным, и постановление 98-й ст. Судебника есть закон, постоянно исполняющийся.

Так по закону и в принципе. Но люди всегда люди, между ними возможны противоречия, несогласия. Проф. Сергеевич говорит: "Нельзя придумать никакой формы совместности, при которой не пришлось бы, в случае разногласия, кому-нибудь уступить".

Позволим себе напомнить уважаемому ученому его схему отношения веча к князю, т.е. идеальное "одиначество". которое ежедневно нарушалось. Действительно, при противоречии надо кому-нибудь уступить, и мы отнюдь не будем отрицать, что боярам, может быть, не раз приходилось уступать в случае ясно выраженной воли царя; не беремся тоже утверждать, чтобы и царям (особенно таким, как Федор Иванович, Федор Алексеевич, Михаил Федорович в начале царствования, да даже и таким, как Борис и Шуйский - боярские ставленники) не приходилось никогда сознательно уступать боярам. Припомним, что и при Иоанне III случались резкие "встречи", которых умный государь не боялся и уважал.

Но уступчивость не есть всегдашний исход человеческих столкновений: бывают люди неуступчивые, как цари, так и бояре; были и такие, как вел. кн. Василий Иванович и царь Грозный. При таких отношениях, действительно, нельзя "придумать формы" соглашения. Государствоведам и историкам известно, что такие случаи столкновения совокупно действующих элементов власти решаются только борьбой. Мною выше была представлена история борьбы князя с думой в земле Галицкой. Но и в царелюбивой Москве не все было тихо да гладко: целый век тянулась борьба государевой власти с боярской, причем великий князь прогонял бояр, говоря; "иди, смерд, прочь, не надобен ты мне", и обходился иногда без думы; в свою очередь, бояре брали с царей "записи", чтобы они ничего не решали без думы с боярами. Первое осуждалось современниками как нарушение права (обычного), второе удивляло и беспокоило народ, хотя здесь нового было только узаконение (на письме) известного обычая. Историк права обязан выводить заключения о не/мольном порядке этих политических бурь.

В обыденном течении законодательства столкновения царя и думы отражались редко, однако отражались; такова эпоха царствования. В. Ив. Шуйского, которая дает нам очень поучительные примеры в этом отношении. 7 марта 1607 г. царь Василий Иванович "указал о добровольных холопах", т.е. постановил, что свободные слуги не отдаются в кабалу своим господам против их во ли. сколько бы времени ни служили. 12 сентября 1609 г. в холопьем приказе об этой же статье, "которая в 115 году в Судебник приписана, в Верху бояр докладывали, и бояре все тот прежний приговор 115 года указали отставить, а приговорили" руководствоваться законом Федора Ивановича. Итак, царь дал указ без бояр; через два года дума без царя отменила этот закон. 25 февраля 1608 г. судьи холопьего приказа "докладывали бояр о разных статьях, и бояре, слушав статей, приговорили (под каждой статьей значится, как "бояре приговорили"); но в тот же день те же самые судьи почему-то об одной статье докладывали "государя царя", и "государь сего докладу слушав и приказал"; бояре обошлись без царя, царь - без бояр. Но царский указ опять не уцелел: в 1609 г. мая 21 "государь приказал сей приговор оставити". При отмене своего указа царь снова возвратился к вопросу о добровольных холопах, который, очевидно, его очень занимал. Сделав распоряжение отдавать таких давних слуг их господам, он оговорился, что распоряжается временно, до решения дела боярами: "о том рекся государь говорить с бояры". Очевидно, мы присутствуем при столкновении двух факторов законодательств, и победа остается далеко не на стороне царя. Настойчивость обеих сторон ведет к замешательству в законах и противоречию их.

Повторяем, что не из таких исключительных явлений историк права извлекает понятие о законном порядке: для него есть немало фактов, свидетельствующих о согласном участия в деле законодательства царя и думы.

_____________________

Относительно решения вопросов внешней политики такая же совместная деятельность царя и думы с конца XVI в. дополнялась еще участием земских соборов, которые, однако, часто ссылались на то, что окончательное решение этих вопросов, по обычаю, принадлежит царю и думе: "а на то дело ратное рассмотрение твоего царского величества и твоих государевых бояр и думных людей", - говорили духовные власти на соборе 1642 г. Необходимое участие думы в делах этого рода выразилось в постоянном учреждении так называемой "Ответной палаты" при думе: члены посольского приказа не могли сами вести переговоры с иностранными послами; с послами "в ответех (говорит Котошихин) бывают бояре" - два, окольничий один или два и думный посольский дьяк (V, 5). Согласно с этим фактическое участие думы в дедах внешней политики замечается постоянно с древних времен: в J 488 г. Иоанн III отказался выслушать послов наедине без бояр, чего те требовали (Памяти, дипл. снош., I, стр. 1). В 1577 и 1578 гг. война за Ливонию решена царем "со всеми бояры"; в 1586 г. так же - война со шведами. Солидарность действий царя и думы и по этому вопросу столь же мало опровергается некоторыми (весьма редкими) случаями разделения действий царя и думы: при Иоанне III дума послала от себя грамоту Литовской раде (А. 3. Р., I, N 192), но потом вел. князь объяснил, что это он сам "от своих бояр написал". Подобный же случай был в 1580 г. (Ак. ист. I, N 206). Во время междуцарствия и при самом начале правления Михаила Федоровича дума действительно сносится с иностранными государствами от своего имени (Собр. гос. грам. и дог., III, N 24). Относительно суда и администрации дума является не одной из инстанций, а органом верховной власти, указывающей закон подчиненным органам. Судебные дела направлялись в думу по докладу и по апелляции (ук. 1694 г. в Поли. собр. зак., N 1491). В том и другом случае решения думы имеют силу общего закона (большая часть законов была дана по частным случаям судебной практики, т.е. путем казуистическим). Для ведения текущих судебных дел при думе (как сказано выше) учреждена в XVII в. расправная палата из членов думы. Дума in corpore является собственно судебным органом только тогда, когда судит в качестве первой инстанции, а именно своих собственных членов по их действиям, как судей и правителей в приказах, и по местническим счетам; лишь иногда ей поручаются наиболее важные дела по политическим преступлениям. В сфере административной думе (вместе с царем) принадлежало право назначения центральных и местных правителей (назначение и увольнение городовых воевод, судей в приказах и полковых воевод). Ведение текущих дел управления военного и поместного находилось под постоянным контролем думы, так как и сами приказы (разрядный и поместный) первоначально были только комиссиями думы.

в) Земские соборы

В наиболее важных случаях жизни государства с середины XVI до середины XVII в. деятельность боярской думы дополнялась земскими соборами, имевшими то же значение при верховной власти (временно), что и боярская дума (постоянно). Впрочем, в первой половине XVII в. и соборная деятельность является постоянной.

Возникновение земских соборов. Земские соборы находятся в связи с вечем как по идее (в смысле участия народа во власти), так и фактически (соборы в XVI и XVII вв. нередко заменяются вечем царствующим города Москвы), но не состоят с ним в связи исторической последовательности; по своему составу веча и соборы - явления противоположные (см. выше). В исторической последовательности соборы Московского государства (подобно сеймам Литовско-Русского) находятся в тесном соотношении с боярской думой в ее распространенном составе. До установления единодержавия великим князьям не приходилось созывать для совета подданных; в случае общих предприятий съезжались и совещались князья (например, перед общим походом против Мамая 1388 г.); в первое время по установлении ежинодержавия местноенаселение было представлено теми же князьями, уже служилыми, но жившими в своих уделах, а также наместниками областей и епископами: "князь великий в 1471 разосла по всю братью свою и по епископы земли своеа, и по князи и по бояре свои", т.е. созвал их для обсуждения вопроса о войне с Новгородом. При окончательном торжестве единодержавия, когда служилые князья уже толпились в Москве, созывать было некого, кроме лиц духовных. Духовные соборы не только дали форму и имя будущим земским соборам, но до некоторой степени заменили собой эти последние. В то время как в Литовско-Русском государстве собрания князей и панов, включив в себя простых дворян, незаметно перешли в сеймы (в первой половине XVI в.), в Московском государстве такие собрания признаны не вполне отвечающими цели; и само население, и верховная власть в XVI в. пришли к мысли о необходимости присоединить к боярской думе представителей всего населения. Тогда явился проект неизвестного лица созвать "вселенский совет отвсех градов и от уездов"; представители должны заседать постоянно при царе, сменяясь ежегодно; цель созыва: "да ведомо будет царю самому про все всегда" и чтобы "скрепити от греха власти и воеводы, и приказные люди и приближенных своих от поминка (взяточничества), от посула и от всякие неправды". Автор проекта отнюдь не устраняет, однако, боярской думы ("Беседа валаамских чудотворцев" - см. ст. проф. Павлова в "Прав, собесед.": 1863, N 1). И в эпоху земских соборов заседания распространенной думы иногда смешиваются (иностранцами) с земскими соборами как по названию, так и по сущности дела: так, Флетчер описывает под именем земского собора заседание распространенной думы (за что и подвергается незаслуженным упрекам от наших историков).

История земских соборов. Первая эпоха (соборы XVI в.). Иоанн IV, приняв титул царя и венчавшись на царство, решил укрепит государство, расшатанное боярскими смутами в его малолетство. Это совпадение начала царской власти (высшей эпохи самодержавия) с началом земских соборов не есть факт случайный; но он отнюдь не означает, что наши земские соборы (подобно западноевропейским парламентам) возникли вследствие борьбы сословий, что видно го того, что в 1550 г. царь созвал "людей избранных всякого чина и состояния", в том числе и высшего. Он произнес на площади речь с Лобного места, прося народ забыть неправды бояр и обещалвпредь "сам" быть судьей и защитой. Вероятно, это было только актом открытия собора, который потом занимался обсуждением внутренних дел государства (за этим в 1550-1552 гг., последовал ряд больших реформ и законодательных актов). Во всяком случае, собрание на площади указывает на тесную связь первых соборов с вечевой формой.

В 1566 г., во время войны с польским королем Сигизмундом Августом, когда начались неудачи, предстояло решить вопрос о том, принять ли невыгодные условия мира, предложенные Польшей. Царь созвал собор из духовенства (32 чел.), боярской думы (29 чел.), дворян (196 чел.), помещиков торопецких и луцких (9 чел.) как жителей пограничной спорной полосы, дьяков и приказных (33), московских гостей и купцов (53); к ним присоединены смольняне (22) как знатоки местности, служившей предметом борьбы между Москвой и Литвой*. Собор, очевидно, неполный: в нем участвовали только лица, бывшие в Москве. Все участники собора единогласно высказались против уступок Польше и, следовательно, за продолжение войны. В 1584 г. был созван собор избирателей для решения вопроса о преемстве после Грозного, так как многие хотели отстранить Федора, который и сам не очень хотел царствовать; впрочем, быть может, этот собор был созван раньше, с другой целью, а именно по вопросу об уничтожении привилегий (тархан); он состоял из духовенства, бояр и дворян, "от всех городов Москов. государства". В 1598 г. (с 17 февраля) заседал собор, избравший Бориса Годунова на царство и состоявший из 417 чел. (по счету проф. Ключевского, 512); духовенства (83), боярской думы (42), стольников (45), дьяков (10), дворян и других служилых (201; из них выборных от городов 35), тяглых людей (36 - все из Москвы). Собору предшествовала попытка решить вопрос с помощью московского веча. В 1605 г. при избрании Федора Борисовича собор был заменен вечем; собор того же года, осудивший Шуйского, и собор 1606 г., избравший этого же Шуйского в цари, не были земскими соборами, а заседаниями думы с участием (в решении) граждан Москвы. Собрание 1610 г., низвергнувшее Шуйского, было не земским собором, а вечем провинциальных служилых людей, скопившихся в Москве, с насильственным участием патриарха и бояр.

______________________

* По одной догаде проф. Ключевского, здесь разумеются московские купцы, которые "вели торговлю через Смоленск" (Рус. М., 1890,1, 171); по другой догадке его же (Р. М. 1892.1,и 164), речь идет разумеется о смольнянах, переведенных на жительство в Москву; последняя мысль вероятнее: некоторые из них действительно таковы; но трудно согласиться, что эти "смольняне" - та "суконная сотня", которая впоследствии является одной из высших статей торговых люден; "суконники" как группа городских жителей известны с XV в.

______________________

Вторая эпоха (соборы XVII в.) 1-я сессия. По окончании смут временное правительство пригласило в ноябре 1612 г. выборных от всех частей государства (даже Сибири), "крепких и разумных, поскольку пригоже"; они съехались в начале 1613 г.; 7 февраля после долгих прений состоялось избрание Михаила Федоровича Романова. Хотя он въехал в Москву 2 мая, а 11 был коронован, собор не был распущен (существуют известия - см. выше свидетельство Котошихина, что Михаил Федорович дал "запись", подобную записки Шуйского); он продолжал заседать и участвовать во всех важнейших государственных актах 1613,1614 и, может быть, 1615 г. Этот собор со всей справедливостью может быть назван "великим" по полноте его, важности принятых решений и долговременности заседаний: в нем участвовали и представители "уездных людей", т.е. крестьяне; всех городов, представленных выборными, было 39 (по крайней мере судя по подписям на избирательной грамоте царя, где содержится 255 подписей, но многие подписались и за других). 2-я сессия. В 1616 г. созван новый собор (призыв дан в конце 1615 г.), который также заседал несколько лет (1616,1617 и 1618 гг.), занимаясь как внутренними делами (сбором денего в государственную казну, местничеством), так и внешними (о мерах защиты Москвы от нашествия Владислава - на заседании 9 сентября 1618г.); в нем, кроме бояр, дворян и духовенства, участвовали выборные от посадских людей "всех городов". 3-я сессия. В 1619 г. заседал новый собор, участвовавший в избрании патриархом Филарета Никитича и сделавший весьма важное распоряжение о новой описи государства, о прикреплении посадских людей; он же создал учреждение для разбора жалоб на "сильнейших людей" и, наконец, решил произвести выборы для новой соборной сессии. 4-я сессия. На этот собор было велено выбрать в уездах из духовенства 1 или 2 чел., из дворян, детей боярских и посадских людей по 2 чел.; собор созван был к 1 октября, а затем открытие его отсрочено до 6 декабря. В 1620 г. этот собор занимался делами текущего законодательства (об утайке поместий, о справке их за женихами вдов и девиц - см. ук. кн. пом. прик., III, 8 и 12), а в 1621 г. решил важный вопрос внешней политики о заключении союза с шведами, турками и татарами против Польши и распорядился о разборе служилых людей; в исполнение этих решений были посланы от собора грамоты в провинции для всенародного оповещения. 5-я сессия. 1622-1632 гг. составляют пробел в соборной деятельности (а может быть в наших сведениях о соборах). В 1632 г., после смерти Сигизмунда III, московское правительство объявило войну с Польшей: в то же время заседал и земский собор в Москве (неизвестно, когда созванный, но, по всей вероятности, еще до войны и решивший войну); он заседал и в 1633 и 1634 гг.; главными его актами было вотирование экстраординарных налогов на войну ("пятой деньги") вследствие усиленных просьб о том правительства. 6-я сессия. 17 декабря 1636 г. были посланы в города грамоты о призыве дворян и детей боярских по 6 чел. от уезда "для государева и земского дела" (впоследствии в этом соборе участвовали также и "гости, и торговыевсякие жилецкие люди); в декабре 1637 г. собор решил вопрос о защите от крымского хана (который намеревался напасть на Московское государство в связи с взятием казаками Азова) и назначил средства для этой войны. Быть может, к этому же собору относится мнение духовенства о мщении крымцам за оскорбление московских послов. Крымский хан, однако, не напал, и войны не было. Зато турки решили отнять у казаков взятый ими Азов; хотя им это не удалось, но донцы видели невозможность удержаться собственными силами и обратились к московскому правительству. Тогда была созвана 7-я сессия 1642 г. (которая, возможно, заседала и раньше, так как при приближении турецкого посла к Москве некогда было созывать выборных); в соборе не участвовали выборные от провинциальных посадов; всех членов собора насчитывают 195. Ему предложено было решить: 1) принять ли Азов от казаков и, следовательно, воевать ли с турками; 2) где взять для этого ратных людей и денег? Все чины собора высказались за войну, но все в то же время заявили о крайнем истощении государства; правительство не захотело эксплуатировать общий патриотизм и поступило по смыслу (хотя скрытому, но истинному) соборного решения, т.е. отказалось от войны. При этом члены собора, каждый по своей части, представили вниманию царя множество внутренних неурядиц и средств исправления их.

Соборы при царе Алексее Михайловиче. После смерти царя Михаила в 1645 г. был созван собор для избрания преемника ему (по два человека от города дворян и посадских людей); по свидетельству Олеария, Михаил умер 12 июля, а 13-го уже бояре и народ приветствовали как царя его сына; если так, то новый собор созывать было некогда; но, по свидетельству Котошихина, по смерти Михаила "мало времени минувши... на царство обрали сына его", что вероятнее. В 1646-1647 гг. должен был заседать другой земский собор (если только не продолжался тот же избирательный - 1645), который решил привести законы государства в общий кодекс и дополнить их. В исполнение этого летом 1 648 г. царь и дума решили созвать московских служилых чинов по 2 чел., а также из городовых дворян и детей боярских от большого уезда - по 2, от малых городов и от новгородских пятин - по 1 , из гостей и привилегированных сотен - по 2, из черных сотен и из посадов по 1 для обсуждения проекта Уложения, составленного особой комиссией. На подлиннике Уложения подписалось 315 чел., но некоторые члены (по крайней мере - 25) не подписались на нем; выборные представляли 119 городов. Выборные были созваны к 1 сентября, но некоторые явились раньше и вошли в состав комиссии, вырабатывавшей проект Уложения. Общие заседания начались с 3 октября и продолжались в 1649 г., вероятно, до весны. Собор рассмотрел и.утвердил проект Уложения, дополнил его новыми узаконениями (преимущественно касавшимися прав духовенства и быта посадских людей); поэтому кодекс 1649 г. правильно носит наименование Соборного Уложения. В 1650 г. состоялся собор об усмирении бунта в Пскове. В 1651 г. созваны были в городах (известно о 44 городах) выборные дворян (по 2 чел.) и посадских (тоже по 2 чел.) к сборному воскресенью по вопросу об отношениях с Польшей при восстании Богдана Хмельницкого; заседания начались с 19 февраля. Решения его (кроме мнения духовенства) неизвестны. По тому же вопросу заседал собор 1653 г., из деятельности которого сохранилось только торжественное решение о принятии Малороссии, состоявшееся 1 октября, но он, несомненно, заседал и раньше ("в прошлом 161 году говорено на соборах", т.е. до 1 сентября 1653 г.).

Упадок и прекращение созыва земских соборов. После 1653 г. царь Алексей до своей смерти в 1676 г. не созывал соборов (комиссия экспертов 1660 г. торговых людей Москвы о причинах дороговизны в Москве не есть собор, равно как и другие подобные комиссии 1667, 1672 и 1676 гг.). Причины ослабления соборной деятельности в середине XVII в. заключаются в том, что издание Уложения надолго успокоило новые законодательные запросы, и в том, что с 1654 г. начался ряд непрерывных войн за Малороссию с Польшей. При царе Федоре Алексеевичев 1681-1682 гг. был созван полный и весьма важный собор, разделенный на две палаты: служилых и тяглых людей (с участием крестьян), по вопросам о полной реорганизации этих двух классов. Результатом деятельности собора было уничтожение местничества (12 января 1682 г); может быть, тот же собор был призван к избранию преемника Федору. Это был последний собор (верховный суд над Софьей 1697 г. есть суд, а не собор).

Причина прекращения созыва соборов заключается в реформаторском направлении деятельности правительства, в которой оно не надеялось найти сочувствия и поддержки населения.

Состав и заседания земского собора. Земские соборы суть учреждения представительные; этим их состав отличается от состава древнего веча; поэтому вечевые собрания в Москве (1598, 1605, 1606, 1610 и 1682 гг.) не могут быть названы "фиктивными собраниями". Но земский собор есть не только представительное собрание. Подобно тому как вече, будучи народным элементом власти, в то время включало в себя и князя и думу, земский собор не есть элемент власти, противоположный власти царя и боярской думы; он есть, орган власти общеземский, включающий в себя и царя и думу; эти три части собора - существенные и органические, отсутствие одной из них делает собор не неполным, а невозможным. Что касается участия царя, то избирательные соборы не составляют в этом отношении исключения: царская власть представляется в этом случае лицом, заменяющим государя (патриархом или думой - в качестве временного правительства). На прочих соборах царь обычно присутствует (1618, 1621, 1653 гг.) или заменяет себя лицом уполномоченным (1682 г.). Боярская дума есть составная часть собора, столь же необходимая: в 1613 г. выборные, съехавшись в Москву, не приступили к заседаниям, пока не собрались бояре, рассеявшиеся из Москвы. Но боярская дума на соборе отличается от обыкновенной постоянной думы; на соборе она является (в возможно полном составе), так сказать, верхней палатой собора и представляет не интересы какого-либо класса (бояр); мнения ее уравновешиваются с мнениями всех прочих участков собора (собор 1648-1649 гг.; решение собора 1682 г. внесено потом на обсуждение думы). То же нужно сказать и о соборе духовенства, который представляет на земских соборах не интересы духовенства (как сословия), а интересы церкви в государстве и общегосударственные. Третье составная часть собора, или земский собор в тесном смысле, состоит из представителей. Представительство может быть свободным и естественным (без выбора): представителями стрельцов были их головы и сотники, представителями черных сотен и слобод - их старосты и сотские. За этими исключениями, все остальные представители были свободные (выборные)*. На соборе были представлены классы и местности государства (сословий в Московском государстве не существовало). Классовое начало преобладало в высших чинах государства: так, высылались особые представители стольников, стряпчих, жильцов, дьяков. В остальном составе преобладает территориальное начало. Что касается классов, представляемых на земских соборах, то это были разные разряды служилых и тяглых людей (кроме упомянутых: стрельцы, дворяне московские, дворяне и дети боярские городовые, казаки, мурзы татарские, гости и торговые люди, члены черных сотен и посадов, крестьяне). По двум основным классам (служилому и тяглому) собор разделяется только в 1682 г., что означает уже наступление сословного строя в будущей империи. О выборе представителей духовенства упоминается только на соборе 1618 г. Не на всех соборах были представлены все эти классы. Постоянно созывались (кроме высших классов) дворяне и дети боярские. Посадские люди провинций нередко не созываются: их заменяют торговые и черные люди Москвы (1598, 1642 и другие годы). О призыве крестьян известно только относительно двух соборов: 1613 и 1682 гг.; но так как городское тяглое население еще не вполне отделилось от сельского ("земская изба" была общим органом управления тяглецов уезда), то выборные посадские представляли и уездных людей. Непризнание того или другого класса не делает собора неполным. Что касается территориального начала, то государство заботилось, чтобы на соборах были представлены по возможности все части государства; при задержке высылки депутатов из какой-либо провинции посылались подтвердительные грамоты; только самые отдаленные страны (Сибирь; но в 1613 г. призвана и Сибирь) исключались из призыва. С XVII в. участвуют и донские казачьи общины. Судя по дошедшим до нас памятникам, в 1613 г. было представлено 39 уездов (Смутное время помешало многим явиться на собор), в 1648 г. - 119 уездов. Неприбытие депутатов т одного или нескольких уездов не делает собора неполным. Вообще термин "неполный собор" не следует употреблять в истории организации земских соборов. Собор может быть только более или менее полным, но если собравшиеся чины в достаточной мере представляют мысль и волю земли, то это собор законный; если же это сборище незаконное по составу и созыву (1610), - то - вовсе не земский собор. Право созыва земских соборов принадлежит царю или той власти, которая заменяла его во время междуцарствия - патриарху и боярской думе (соборы 1598,1645 гг.) или временному правительству (1616 г.). Впрочем, и при царе инициатива созыва нового собора могла исходить от боярской думы и предшествующего земского собора (1620, 1648 гг.). Сроки созыва не были определены: до и после Михаила Федоровича соборы созывались для решения возникающих вопросов; при Михаиле Федоровиче (1613-1622) соборы заседали постоянно, время от времени лишь обновляясь новыми выборами.

______________________

* Можно согласиться с проф. Ключевским, что на соборах XVI в. начало выбора представителей уступало порядку призыва известных яиц самим правительством от классов, корпораций и местностей.

______________________

Способ созыва для провинций был таков: от власти призывающей посылались грамоты на имя воевод; в них указывалось обычно число вызываемых, срок прибытия их в Москву и (редко) цель созыва. Грамота должна быть прочитана в главной местной церкви в присутствии избирателей.

Избирательными округами были тогдашние уезды, весьма нер ав-ные по пространству и населенности; в избирательном отношении они делились на большие и малые; от первых требовалось большее число выборных, чем от вторых; в Новгородской земле избирательным округом была каждая пятина.

Избирателями (как во всех других случаях) были, конечно, главы семейств, домохозяева.

Для избираемых не полагается имущественного ценза (иногда прямо предписывалось выбирать "лучших, средних и молодчих людей" - на соборе 1642 г. или "из лучших и средних" - на соборе 1616 г., а эти разряды различались по имущественной состоятельности). Нравственный ценз обозначается в призывных грамотах терминами: "крепких, разумных, добрах, постоятельных", знающих народные нужды и умеющих рассказать о них, - людей, которым "государевы и земские дела за обычай".

Число выборных большей частью обозначалось в призывных грамотах, но иногда в них говорилось "сколько пригоже", предполагалось желание правительства, что, чем больше будет выслано, тем лучше, высшие служилые чины (стольники, жильцы и др.) участвовали в соборах в большом числе, почти поголовно (собор 1598 г.), но потом и от них требовалось выслать по 2 чел. от разряда (1648 г.); по стольку же требовалось от дворян городовых каждого уезда; от духовенства по 1 или 2; от гостей и привилегированных сотен - от 2 до 5; от посадских людей обычно по 1 от посада (за исключением 1619 г., когда велено выслать по 2; от больших посадов всегда требовалось по 2). Этими цифрами обозначается не максимум, а минимум требуемых; классы и округи могли высылать и больше этого числа (в 1648 г. Мценск вместо 2 выслал 5, Рязань - 8). Но обыкновенно города высылали менее требуемого числа. - Общее число всех членов собора колебалось в пределах 195-450 чел. (см. выше).

Способ выбора. Хотя правительство требовало, чтобы выборы были произведены самим населением, но воеводы, непременно обязанные выслать требуемое число, иногда распоряжались сами, особенно при малочисленности групп избирателей (некоторые получали за это выговоры, другие - нет). За избирателями-дворянами воеводы посылали пушкарей и другую прислугу в уезды и нередко с трудом собирали их. Избрание производилось дворянами в съезжей избе, тяглыми - в земской (судя по аналогии других выборов) Хотя каждый класс, естественно, избирал из своей среды, но при малом числе избирателей можно было послать служилого вместо тяглого (собор 1651 г.), лишь бы было выполнено требуемое число, т.е. уезд был представлен надлежащим образом. Избиратели составляли письменный акт избрания, давали выборным инструкции - наказы (так было предписано в 1612 г.) и снабжали их содержанием ("запасом"). Впрочем, дворяне получали и жалованье от казны. Выборные должны были явиться в Москве в особую комиссию (из думных дворян и дьяков) для проверки их полномочий.

Заседания собора состояли из следующих частей:

1. Акта открытия собора (после торжественного богослужения в Успенском соборе, как на соборе 1653 г.) и из первого общего собрания во дворце, где прочитывалась речь или самим царем, или от его имени думным дьяком. Сюда собирались иногда не все депутаты, а избранные из их среды (1642 г.). В речи излагались поводы созыва собора и ставились вопросы для обсуждения (1642 г); в ней же иногда содержался отчет в действиях правительства, совершенных по решениям прошлого собора (1643 г.). Письменные экземпляры речи раздавались потом каждой статье собора.

2. Вторая часть соборных заседаний состояла из обсуждения предложенных вопросов, для чего собор делился на свои составные части: чаще всего по разрядам служилых и тяглых людей, а именно: на бояр. думу, собор духовенства, собрание стольников, московских дворян, стрельцов; собрание городовых дворян, самое многочисленное, подразделялось для удобства обсуждения на "статьи" (4 на соборе 1642 г.), собрание гостей и депутатов торговых людей, черных сотен, слобод и посадов (всего 11 статей на соборе 1642 г.). Иногда собор делится по своим органическим частям на две палаты: боярскую думу и собрание представителей (1648-1649 гг.); иногда - на две же палаты по двум основным классам: служилому и тяглому (1682 г.). Каждая статья рассуждает отдельно и подает свое (письменное) мнение, когда обсуждение закончено. Каждый член собора мог подать отдельное мнение.

3. Свод мнений и постановка решения делается во втором общем собрании; источники не указывают его, но оно необходимо предполагается в соборах избирательных (не только по главному вопросу - избранию, но и по текущим делам, как на соборах 1613 г) и всех тех, где требовалась подпись решений соборами (например, подпись Уложения 1649 г.). Впрочем, нет сомнения, что в соборах неизбирательных вывод решения принадлежит царю и боярской думе (соборы 1642, 1682 гг.).

Продолжительность соборных сессий не может быть определена потому, что соборы созывались то по одному определенному вопросу (1566, 1598, 1642, 1645, 1650, 1651, 1653, 1682 гг.), то для постоянного обсуждения текущих вопросов законодательства и политики (1613, 1616, 1620, 1632 гг.); заседали приблизительно около 3 лет каждый.

Права и значение земских соборов, подобно правам власти царя и боярской думы, не были установлены и определены законом (грамота при избрании Владислава не получила силы закона, а запись царя Михаила Федоровича нам неизвестна); права соборов постепенно укреплялись обычаем: уже при Федоре Ивановиче бояре отвечали польско-литовским послам: "Это дело (заключение вечного мира) великое; государю нашему надобно советоваться о том со всею землею: сперва с митрополитом и со всем освященным собором, а потом с боярами и со всеми думными людьми, со всеми воеводами и со всею землею" (Соловьев: "Ист. Рос.", VII, 274); хотя поляки выражали недоверие к такому новому для Москвы обычаю, но они веко-ре убедились в действительности его, когда самому Владиславу пришлось утверждать законодательную власть соборов и когда его собственное избрание оказалось несостоявшимся потому, что он (подобно Шуйскому) не был избран "всею землею". При осаде Смоленска Сигизмундом русские послы не хотели дать приказ о сдаче города "без совета со св. патриархом, боярами и со всеми людьми".

По мере укрепления существования соборов обычаем их государственная роль из фактической становилась правомерной, из более или менее пассивной - активной, укрепляясь волей самих государей. По отношению прав соборов к правам власти царя и думы нельзя считать соборы ни совещательными, ни законодательными учреждениями: собор есть учреждение, нераздельное с двумя первыми властями; решения его или принадлежали только ему с боярской думой (соборы избирательные и собор 1613 г. в безгосударственное время), или складывались из мнений собора и думы и воли царя (все эти власти входят в состав собора; см. выше). Впрочем, по различным вопросам государственной жизни права собора были неодинаковы, а именно:

1) По вопросу об избрании нового государя, хотя право решения принадлежит совместно думе и собору, но главное значение в нем принадлежит собору, так что избрание одной думой считается незаконным (избрание Шуйского и Владислава); Борис Годунов не довольствовался избранием в думе и на московском вече; при избрании Шуйского народ заявил, что "следует разослать во все города Московского государства грамоты, чтобы из всех городов съезжались в Москву выборные люди для царского обирания". По свержении Шуйского были разосланы грамоты в города о высылке депутатов для избрания государя (но собор не состоялся). В самом конце периода (1682), когда патриарх предложил думе вопрос, кому из двух царевичей (Иоанну или Петру) быть царем, то члены думы отвечали: должно быть решено людьми всех чинов Московского государства. Соборы избирательные были в: 1584,1598,1613 и 1645 гг.

2) По делам внешней политики. Выше приведены слов а бояр польским послам при Федоре Иоанновиче и ответ русских послов полякам, свидетельствующий о том, что, по мнению пумы и населения, важнейшие внешние дела должны решаться по совещанию с думой и собором. Вопросы о войне и мире разрешались соборами 1566,1613, 1618,1632,1637,1642,1651 и 1653 гг. Из них наиболее активное значение в данном вопросе обнаружилось на соборе 1637 г., решение которого было опубликовано в такой форме: "Мы, вел. гос., приговорили на соборе с патриархом и с властьми, и с бояры и со всякими чинми людми... против недруга нашего крымского царя стоять со всеми ратными людми" (значение собора 1642 г. указано выше).

3) По вопросу о наложении новых податей, тесно связанному с предыдущим, обнаруживается наиболее активное значение соборов. На соборе 1634 г. государь, прося назначить новый экстраординарный налог (5-ю деньгу), говорил так: "И вам бы властям и всему освященному собору, боярам и всем служилым и приказным людей, видя таких злых врагов (Польши) злое умышление на Московское государство... на жалованье ратным людем дать денег. А гостям бы и всяким тяглым людем дати с животов и промыслов своих пятую деньгу, чтобы вашим вспоможеньем истинная наша непорочная и православная христианская вера и ев, Божия церкви от таких врагов Божиих в целости были... А то ваше нынешнее прямое даяние принято будет к самому Содетелю Богу. А государь... то ваше вспоможенье учинит памятно и николи не забытно и впредь учнет жаловати своим государским жалованием во всяких мерах". Вопросы о налогах решались соборами 1613-1615,1616-1619,1632,1634,1642 гг. Земские соборы в безгосударственное время и в первую половину царствования Михаила Федоровича принимали постоянное участие во многих других частях внутреннего управления; некоторые же созывались именно для установления внутреннего порядка (собор 1650 г.).

4) В деле законодательства собору принадлежит такое же значение, как и боярской думе, т.е. закон (предложенный собору) является результатом совокупной воли царя и собора; такой закон носит техническое наименование "соборного уложения": "в государев е указе и в уложенье с собору 128 г. написано" (о поместьях: УК. кн. пом. прик. III, 12). Отдельные узаконения издавались соборами времен Михаила Федоровича много раз (соборы 1613,1619,1620 гг; но главнейшая законодательная роль принадлежит собору 1648-1649 гг., созванному царем и думой для того, "чтобы царственное и земское дело (издание общего кодекса) со всеми выборными людьми утвердити и на мере поставить, чтобы те все великие дела по нынешнему его государеву указу и соборному уложению впредь были ничем нерушимы" (предисл. к Улож. ц. Ал. Мих.). Уложение 1649 г. было отчасти составлено и все в целом рассмотрено и утверждено земским собором. 5) Важнейшее значение соборов заключается, однако, не в перечисленных частных видах правительственной и законодательной деятельности, а в непосредственном сближении через них царской власти с народом: через них царь имел полную возможность узнать нужды и желания народа (иногда выборных вызывали именно для того, чтобы "рассказать про неправды и разорения"; см. выше о созыве собора 1620 г); с другой стороны, подданные имели верное средство ознакомить с ними власть. Право петиций принадлежало в Московском государстве и отдельным лицам, и классам, но только петиции соборные могли иметь значение непререкаемого голоса всей земли. Не имея нужды и возможности отделять свое благо от блага подданных, государи только и нуждались в том, чтобы не впасть в заблуждение в распознавании этого блага. В дальнейших последствиях право соборных петиций является правом законодательной инициативы (представления проектов закона) и правом контроля над деятельностью правительственных органов. Выше было сказано, что реформы Грозного могут быть приписаны заявлениям собора 1550 г., что мысль об издании общего закона (Уложения) вызвана просьбой земского собора. Соборы постоянно пользовались своим правом заявления даже тогда, когда вопрос, предложенный для решения, по-видимому, не вызывал их; именно в этом отношении собор 1642 г. должен быть признан одним из важнейших: на нем (рассуждая о войне с Турцией) дворяне в резких выражениях указывают на беззаконную деятельность и обогащение дьяков, требуют уравнения податей и повинностей с имущества бояр и духовенства, требуют контроля над расходованием государственных сумм. Другие ссылаются на то, что они "разорены пуще турских и крымских басурманов московскою волокитою и от неправд и неправедных судов". Гости указывают на невыносимую тягость податей, на вред для государства от торговых привилегий иноземцам и на то, что "торговые люди обнищали и оскудали до конца от твоих государевых воевод" (задержание и насильства в проездах) и напоминают, что "при прежних государях в городах ведали (выборные) губные старосты, а посадские люди судились сами промеж себя, а воевод в городах не было". Подобные заявления вели к изданию узаконений и распоряжений, которые, хотя даны без соборов, но по справедливости должны быть все приписаны соборной деятельности. Царь издал, например, такие распоряжения: "Ведомо нам учинилось, что в городах воеводы и приказные люди... всяким людей чинят насильства и убытки, и продажи великие и посулы и кормы емлют многие"; царь приказывает земским людям не давать взяток воеводам, не продавать им ничего, кроме съестного, не давать им даровой прислуги, не пахать на них пашни и пр. (ак. арх. эксп., III, 111).

Вообще земские соборы Московского государства указывают на тот же древний характер русского государственного права, который в 1-м периоде обозначается термином "одиначества" всех форм власти.

Г. УПРАВЛЕНИЕ

1) Центральное управление

История его. Эпоха 1-я (XIV и первая половина XV в.). Земская система органов центрального управления (см. выше) уничтожается в Московском государстве довольно рано: в 1374 г. "сент. 17 представися на Москве последний тысячский Василей Васильев сын Протасьевича в черньцех и в схиме"; в 1375 г. сын его бежал в Тверь к князю Михаилу "со многою лжею и льстивыми словесы на христианскую пагубу" (т.е. отъехал, оскорбленный отнятием наследственных прав на должность тысяцкого в 1379 г. "авг. 1, во вторник, до обеда, потят бысть (усечен) мечем на Кучкове поли Иван Васильевич сын тысячьского в Москве, повелением в. кн. Дмитрия Ивановича".

Оставались лишь органы вотчинного (или дворцового) управления. При малом объеме княжеств князь управляет лично сам при помощи своих приказчиков: тиунов (дворского), казначеев и дьяков. С усложнением дел (при расширении границ княжества) в дворцовом управлении различаются уже ведомства - пути: сокольничий, конюший, ловчий, стольничий, чашничий и др. Впрочем, для дел судных в самой Москве были наместники: один "большой", и два - "третийки" (назначенные вследствие общего участия потомков Калиты в управлении Москвой). Существенной чертой управления этой эпохи является неразличение органов центрального и местного управления.

Эпоха 2-я (с середины XV до середины XVI в.) составляет переход от личного управления к организации учреждений и вместе с тем от дворцового (вотчинного) характера их к государственному. Известному лицу поручается особое ведомство как постоянное: "к тому его послати, которому люди приказаны ведати" (Суд. 1497 г., ст. 2). Ведомства становятся сложными по своему составу: "а на суде быти у бояр и окольничьих дьяком" (там же, ст. 1).

Эпоха 3-я (с середины XVI в. и XVII в.) есть время действия специальных учреждений - приказов (иначе именуемых палатами, избами, дворами). Слово "приказ" в смысле учреждения встречается в первый раз при вел. кн. Василии Иоанновиче в 1512 г. (в грамоте Успенскому Влад. монастырю). Но полное образование системы приказов должно быть отнесено ко времени Иоанна IV и Федора Иоанновича. Из личного управления дворецкого и казначеев возникают древнейшие приказы дворцово-финансовые: большого дворца и большой казны. Затем древнейшими приказами нужно считать из военных - разряд; из судебно-административных - холопий приказ, затем разбойный и поместный; из ведомства иностранных дел - посольский; из центрально-областных - некоторые четверти и судные приказы. Умножение и обособление приказов относится преимущественно ко времени Михаила Федоровича; попытка к соединению однородных органов и упрощение системы относится ко времени Федора Алексеевича (1680-1681), что закончено Петром I через учреждение коллегий.

Система органов центрального управления, исторически сложившаяся в Московском государстве, имеет больше общего с английской, чем с теоретической французской системой, и с той, которая сформировалась у нас со времени Петра I. Историческая система органов управления имеет, однако, большие недостатки, а именно: во-первых, один и тот же род дел рассеивался по множеству приказов; так, суд принадлежал всем приказам над лицами, подчиненными каждому из них. Собственно суд и придавал государственный характер прежним вотчинным учреждениям, поэтому члены приказов (хотя бы вполне административных) всегда именовались судьями. В системе приказов смешивалось три основания для деления органов: по роду дел, по классам лиц и по территориальным районам. А потому подданные нередко вовсе не знали, какому приказу они подведомственны по тому или другому делу. Во-вторых, в ведомстве каждого отдельного приказа заключалось множество разнообразных функций: почти каждый приказ, кроме своего специального ведомства, получал для содержания (в кормление) несколько городов, которыми он ведал во всех отношениях. Вне системы прочих органов центрального управления стоят: приказ тайных дел, который возник около 1655 г. и, кроме тайного надзора, ведал гранатным делом, царской потехой (соколы, ястребы и пр.), т.е. всеми делами, почему-либо выделенными царем для непосредственного заведования), и челобитный (для приема прошений, поданных на имя государя), известный с 1571 г. Искусственно систему приказов можно представить в таком порядке.

а) Органы дворцово-фшансового управления: 1) приказ большого дворца (в отличие от удельных "дворцов") заведовал тем же, чем прежде ведал дворецкий: содержанием дворца и теми людьми и местностями, которые доставляли это содержание (дворцовые села и оброчное имущество, московские ремесленные слободы, приписанные к дворцу для работы). Но дворецкий (а потом и приказ большого дворца) судил и тех привилегированных лиц, которых великий князь освобождал от суда обыкновенных органов (преимущественно духовенство). Приказ большого дворца упоминается с 1547 г., но следы его есть в 1501 г. Ему подчинены дворцы: кормовой, хлебный, житный и сытенный. Ведомство конюшего перешло в приказ конюшенный (конюшенные дьяки упоминаются с 1553 г.). К собственно дворцовому ведомству относятся приказы: ловчий, сокольничий; 2) из ведомства казначея образуется приказ большой казны дня управления прямыми доходами государства - податями и людьми податными (неслужилыми: гостями и торговыми людьми). Он упоминается со времен Иоанна IV. От него зависели денежный (монетный) двор и горное ведомство; 3) приказ большого прихода ведает косвенными налогами государства (торговые пошлины, мосты, перевозы и мостовщина). Упоминается с 1575 г.; 4) впоследствии возник приказ счетных дел (упоминается с 1667 г.), т.е. ведомство контроля.

б) Органы военного управления: 5) в то время, когда все войско состояло лишь из дворян и народных ополчений, все военное управление сосредоточивалось в Разряде, ведомство которого, впрочем, простиралось и на другие отрасли государственной службы (по назначению лиц на должности), но преимущественно он ведал дворянами как военно-служилым классом, делами по укреплению городов и пограничной местности (Северской Украины). Разрядные дьяки упоминаются до 1535 г., но сам приказ известен с этого года; б) с устройством постоянного войска - стрельцов (первоначально при Василии Иоанновиче, окончательно при Грозном) - появляется стрелецкая изба (упоминается во времена Иоанна IV, а под именем стрелецкого приказа - с. 601 г.), затем приказы; 7) казачий (упоминается с 1618г.) и 8) рейтарский (с 1651 г.); 9) иноземский (начало которого относят ко времени Федора Иоанновича) для заведования служилыми иноземцами; 10) оружейный и 11) бранный приказы: для заведования и приготовления холодного оружия (начало их относится к XVI в.) и 12) пушкарский (упоминается с 1582 г.) для заведования артиллерией.

в) Органы судебно-административные. Хотя все приказы ведали (как сказано) и судом над лицами, им подчиненными, но были и такие, преимущественное значение которых заключалось в суде; таковы: 13) поместный приказ (упоминаются дьяки, которым приказаны поместные дела, с 1566 г. название поместной избы - с конца царствования Грозного); он ведал раздачей и переходом поместий и вотчин и тяжебными делами об этих имуществах; 14) холопий приказ (известный с 1500 г.); 15) разбойный приказ (известный с 1539 г. - с начала возникновения губных учреждений и переименованный в 1682 г. в сыскной; с этим названием он существовал и в XVIII в.); ему принадлежали уголовно-полицейские дела по искоренению разбоев, уголовный суд, тюрьмы и учреждение выборных губных властей; 16) город Москва не имел общегородского органа самоуправления, которыйзаменялся там земским приказом (иногда двумя), ведавшим в судебном и полицейском отношении тяглым населением города. Земский приказ упоминается с 1579 г. (см. подробнее о ведомствах приказов холопьего, земского и поместного в Хрест. по ист. руск. пр., вып. III).

г) Органы центрально-областного управления. При присоединении уделов к Москве их центральные учреждения (дворы) переносились в Москву, сохраняя за собой тот же район ведомства, таким образом в Москве возникали учреждения местные по району деятельности и центральные по степени власти, а именно: сначала три (так называемые трети), а затем 4, отчего приказы названы четвертями, которых к XVII в. образовалось уже 5 и даже присоединена 6-я (новая); 17) еще по присоединении Нижнего Новгорода в Москве составилось (вероятно) особое управление для особой области, которое затем перешло в Нижегородскую четверть (известно со времен Иоанна IV); сюда же присоединено и управление В. Новгородом, Пермью и Псковом после их завоевания; 18) для управления присоединенным В. Устюгом образовано особое ведомство, поручаемое сначала дьякам и называемое по их именам ("четверть дьяка Петелина" и т.д.), а затем постоянное учреждение - Устюжская четверть (с присоединением к ее ведомству разных городов в других частях государства). То же надо сказать о 19-21 четвертях: Костромской (упомин. в 1627 г.), Галицкой (упомин. с 1606 г.), Владимирской (упомин. в 1629 г.); последняя ведала г. Владимиром и великими княжествами Тверским и Рязанским. К упомянутым четвертям присоединена потом 22) новая четверть (упомин. с 1597 г.), но с ведомством чисто финансовым (по питейному доходу), без всякого областного характера. Ведомство и прочих четвертных приказов было преимущественно финансовое, так как ведомство большого прихода и большой казны простиралось собственно и на древнее княжество Московское. Но, как и в этих последних приказах, и в четвертях ведомы были судом и лица, доставляющие доход государству, т.е. податные классы (23-26). Четырем основным четвертям соответствуют четыре судных приказа. Московский, Владимирский, Дмитровский и Рязанский. Они ведали судом служилых лиц ("служилые люди судом ведомы в судных приказах, а посадские люди в четях" - Поли. собр. зак. N 67; ср. Котоших. VII, 32). Все 4 судных приказа упоминаются во времена Федора Иоанновича, но два последних исчезают в XVII в. 27) Завоевание Смоленска при Василии Иоанновиче подало повод к возникновению разряда или приказа княжества Смоленского (упомин. с 1564 г.). 28) Завоевание Казани вызвало учреждение Казанской избы, или Казанского дворца, для управления царствами Казанским, Астраханским, понизовыми городами и инородцами волжскими и южноуральскими. 29) По завоевании Сибири, именно в 1596-1599 гг., управление делами ее вверено особому дьяку, и образовалась Сибирская четверть, затем переименованная в приказ. 30) Сношения с Малороссией по поводу ее присоединения вызвали особое учреждение при посольском приказе (с 1649 г), а затем самостоятельный Малороссийский приказ (1663 г.)

д) Органы специальных ветвей управления. 31) весьма рано для иностранных сношений при боярской думе образовано ведомство посольского дьяка, преобразовавшееся потом в посольскую палату (упомин. с 1576 г.), затем в приказ (с 1601 г.). Кроме своего главного ведомства, этот приказ ведал иностранцами (неслужилыми), некоторыми пограничными и новоприсоединенными странами (Донские казаки), постовым ведомством и несколькими городами, приписанными к нему для кормления (Чердынь и др.). 32) Отправление почтовой "гоньбы" подлежало ведомству ямского приказа, упоминаемого как отдельное учреждение в 60-х и 70-х гг. XVI в.; ямские дьяки упоминаются с конца XV в., но в ведомстве казначеев (см. Гурлянда, стр. 298). 33) Каменный приказ (с царствования Федора Борисовича Годунова) заведовал каменными работами и каменщиками во всем государстве. 34) Приказ книгопечатного дела (со времен Грозного: начало книгопечатания относится к 1553 г.) ведая печатным двором. 35) Для управления медицинской частью был учрежден (около 1620 г.) аптекарский приказ, или палата. 36) Печатный приказ удостоверял правительственные акты приложением к ним печати.

е) Органы государственно-церковного управления. Кроме собственно церковных приказов (патриарший разряд, приказ церковных дел, патриарший двор), для суда над самими церковными властями был учрежден земским собором 1648-1649 гг. 37) монастырский приказ, и дела этого рода изъяты из ведомства большого дворца.

Общее число приказов определяется различно (42-47); но иногда к органам управления неправильно причисляются хозяйственно-промышленные заведения (в которых, конечно, всегда бывает и свое управление): например, приказ золотого и серебряного дела, царская и царицына мастерские палаты и некоторые другие. Иногда перечисляются временные приказы (скоро исчезавшие): например, литовский, панский, лифляндский. Иногда наряду с главными управлениями перечисляются их ветви. По приведенному выше счету мы принимаем 37 самостоятельных приказов, кроме двух, поставленных нами вне системы.

Все множественное разнообразие органов управления начали приводить к большей простоте еще при Алексее Михайловиче, а особенно при Федоре Алексеевиче. Тогда (1680 г.) были соединены приказы рейтарский и иноземский; этому же управлению подчинены и прочие военные дела, бывшие в ведомстве других приказов, что, под главным надзором разряда, составляло как бы военное министерство. Около того же времени (1677-1685 гг.) соединены Московский и Владимирский судные приказы с челобитным и холопьим в одно судебное ведомство. В 1680 г. соединены (временно) Новгородская и Галицкая четверти с большим приходом в одно финансовое ведомство. Почти все областные приказы находились в ведении посольского приказа. Вот такие соединения иногда были личными (т.е. несколько приказов подчинялись одному лицу), и отдельность приказов легко восстанавливалась снова.

Внутренняя организация приказов, подобно их системе, складывалась также исторически. Самый приказ возникал из личного поручения тогда, когда к одному управляющему придавался дьяк и заводилась канцелярия. Иногда при сложности управления управляющему придавались товарищи - один или несколько. Отсюда состав присутствия в приказах (судьи) был неодинаков: их было 3, 2 или 1. Один из них был главным судьей, обычно из числа членов думы, но иногда и стольников и дворян; товарищи были большей частью думные или простые дьяки. Даже в случае множественности членов присутствие не составляло коллегии и дела решалась не по большинству голосов. Важнейшая часть приказа есть его канцелярия - подьячие, в руках которых находилось фактически все управление государством и которые крайне злоупотребляли своим положение в связи с отсутствием высшего и среднего образования и недостаточностью определения в законе условий государственной службы. Канцелярия разделялась не столы и повытья (в соответствии с рогами дел или ветвями управления).

2) Местное управление

Отношения центрального управления к местному, как видно из существования областных приказов, были неопределенны и неясны: как в центральном правительстве могли быть областные учреждения, так и в областях могли быть наместники с судом боярским, т.е. с властью центрального правительства.

История Московской провинции (уезда). Уезд Московского государства составился или из прежних частей земли - пригородов (1-го периода), или из целых земель, присоединенных к новому государству, или из завоеванных нерусских территорий. Отсюда и наименования провинции различны: уезд, земля, царство. Первоначальные условия присоединения земель оставляли провинции почти в их прежней целостности; отсюда неравенство московских уездов, из которых некоторые заключали в себе один город с пригородами; другие состояли из нескольких городов с одним главным. Но цельные земли потом постепенно подвергались разложению на их составные части, которые становились непосредственными провинциями государства; более значительные волости выделялись в особое управление. Наконец, были созданы и искусственные единицы: станы, трети, четверти, которые, впрочем, имеют мало значения в истории провинции. К концу XVI в. понятие уезда взяло перевес над единицами более крупными (землями) и более мелкими (волостями); границы уездов определены межевщиками (Федотов-Чеховский, I, N 83). При первоначальном присоединении земли сохраняли некоторую самобытность: так, в Новгородской земле и после присоединения суд, военная повинность и финансы были оставлены отдельные; как правило, присоединенным землям оставлялось и их обычное право и законы. Но тотчас принимались меры относительно состава населения провинций: высшие классы старого населения выводились, а взамен его вводилось новое или из центра государства, или из других новых провинций. В 1478 г. из В. Новгорода выведено более 100 семей детей бояр и купцов, которые были поселены во Владимире, Муроме, Нижнем Новгороде и др.; вскоре еще более 7000 семей переселено оттуда же в Низовую землю; на место выселенных помещены московские дети боярские; подобные же выводы произведены в 1484, 1487 и в 1488 гг., когда было выведено 7000 житьих людей, а в 1489 г. - остальные житьи люди. В 1510 г. вел. князь Василий "лутчим людем (псковичам) веле ехати к Москве жиги". В 1489 г. "воеводы вел. князя развели Вятку всю" (по другим известиям - лучших людей); переселенцы помещены в Боровске, Алексине и пр. Герберштейн пишет: "Для того, чтобы рязанцы не сделали когда-нибудь восстания, великий князь распределил значительную их часть по разным колониям; этим обессилено было все княжество". Население восточных царств выводилось в меньших размерах, зато внутрь их вводились военные колонии. Составом провинции и ее населения определяется история местного управления.

История местного управления делится на три эпохи: а) время действия системы кормления, т.е. управления через наместников и волостелей (до середины XVI в.); б) время действия самоуправления (от середины XVI в.); в) время действия приказно-воеводского управления в соединении с самоуправлением (XVII в.).

а) Система кормления. По присоединении нового удела или княжества взамен прежних князей назначались наместники с властью аналогичной прежней княжеской, имеющей тот же вотчинно-государственный характер. Назначение наместником именуется "пожалованием" ("пожаловал семи гор. Володимиром" - ак. ист., I, N 110). Такое пожалование могли получить в бывшем своем уделе и прежние местные князья (например, ростовские). С подобной же властью получали провинции служилые цари татарские (в Кашире и Касимове). В последних случаях (при пожаловании князей и царей) власть правителя передавалась иногда преемственно лицам одной и той же семьи (примером может служить кормление Мещерой в роде Протасьевых от начала XV до XVI в.; см. ак. юрид., N 161); но такое преемство власти не есть, однако, наследственность: пожалование каждый раз зависит от воли царя. В большей части других случаев пожалование наместничеством было краткосрочное, (до трех лет). Частный характер власти ограничивался соучастием в управлении одним городом двух наместников или в волости двух волостелей (Суд. 1497 г. ст. 65). Цель назначения наместника двоякая: частная - кормление и государственная - управление (в 1499 г. один из костромских наместников, Захарьин, жаловался Иоанну III, что в Костроме ему с другим - боярином Судимонтом - "сытому не быть" и затем был переведен во Владимир). Но провинции отдавалась не в полное частное пользование: корм был определен таксой в установленных грамотах для каждого уезда и в книгах центрального правительства (Суд. цар., 26). Он состоял из "въезжего корма" (при въезде наместника на кормление), периодических (натуральных или денежных) поборов два или три раза в год (на Рождество, Пасху и Петров день), пошлин торговых (с иногородних купцов), судебных брачных ("выводной куницы"). За превышение таксы корма наместнику угрожает наказание. Состав подчиненных органов наместничьего управления также носит частно-государственный характер: наместник отправляет суд через холопов - тиунов и доводчиков, между которыми делит станы и деревни уезда, но ответственность за их деятельность падает на него самого. Число тиунов и доводчиков, а так же и срок их службы определяется уставными грамотами (см. Белоз. уст. гр. 1488 г., ст. 3 и 5); законом определяется, чтобы они при разъездах по уезду не отягощали население лишним лошадьми и людьми и долговременными остановками (там же, 4), чтобы не брали своих поборов на месте - в станах, а получали в городе из рук сотского. Не всем наместникам предоставлялась одинаковая компетенция: были наместники "с судом боярским" и "без боярского суда" (Суд. 1497 г., ст. 38 и 43); первые решали дела по холопству (укрепление и освобождение) и уголовные окончательно, вторые обязаны были отсылать их к докладу в Москву. На неправильные действия наместника населению дается право жалобы вел. князю. Район власти наместника простирается не на все составные части уезда: лица обеленные (служилые люди, церковные учреждения, "слободы" и дворцовые вотчины) обычно освобождаются от власти наместника полностью или частично. Эти так называемые на Западе иммунитеты, а в Московском государстве тарханы были уничтожены лишь в XVI в., но далеко не полностью.

Главное значение намесничьего управления заключалось в при ведении провинции в связь с государством, а не во внутреннем управлении провинцией. Для последней целив каждом уезде была своя выборная система органов самоуправления, такая же, как и в 1-м периоде: сотские и старосты; иногда в провинцию подолгу не назначались наместники, между тем управление шло; так, в Двинской земле в 1538-1541 гг. не было наместников, "а были соцкие, и жалованные грамоты и всякие указы и судебники присыпаны на их имя" (Двин. лет.). И при наличии наместников управление налогами к полицией находится в руках выборных (см. Двин. грам. 1397 г., ст. 1 в Уст. Онежской грам. читаем: скоморохов "старосты и волостные люди вышлют вон"). Они же участвуют в суде вместе с наместником; "наместником и их тиуном без соцких и без добрых людей не судйти суд" (ак. арх. эксп., I, 123; ср. Суд. 1497 г., ст. 38 и Суд. цар., ст. 62); протоколы суда пишутся земским дьяком (Суд. ц., там же). В подразделениях провинции были выборные подчиненные органы (пятидесятские, десятские).

б) Земское самоуправление XVI в. В XVI в. провинции до некоторой степени уже срослись с государством, а в самом государстве сознается уже потребность чисто государственного управления. Это привело сначала к учреждению специальных органов самоуправления наряду с наместниками (губные учреждения), а потом - к полной отмене наместничьей власти и к введению общего земского самоуправления (земские учреждения).

Губные учреждения. Кормленщики, преследуя свои частные цели, не обращали внимания на благоустройство провинции, а выборные власти были стеснены в своих действиях присутствием власти наместника; тогда количество преступлений, особенно разбоев, возросло до крайней степени ("сами меж себя без нашего ведома обыскивати и имати разбойников не смеете", - пишет вел. князь жителям провинции - см. Белозер. губи. грам. 1539 г.). Тогда, по просьбе самого населения, с 30-х гг. XVI в. в каждом уезде устанавливаются выборные губные власти для преследования разбойников и суда над ними. Хотя правительство (боярская дума) предприняло это учреждение как общую меру для всего государства, введение ее в отдельной провинции обусловливалось просьбой самого населения и получением на то грамоты. Население многих провинций встретило мысль правительства с большим сочувствием и смотрело на эти учреждения как на величайшее благодеяние: "тоя же зимы (1541 г., говорит псковский летописец) бысть жалование государя нашего великого князя Ивана Васильевича всея Руси до всей своей Русской земли, млада возрастом 11 лет и старейша умом: до своей отчины милосердова показа милость свою и нача жаловати, грамоты давати по всем городом большим, и по пригородам и по волостем, лихих людей обыскивати самым крестьяном межу себя по крестному целованию, и их казнити смертною казнию, и не водя к наместником и к их тивунам лихих людей-разбойников и татей. И бысть наместником по городам нелюбка велика на християн. А Псковичи такову грамоту взята и начаша псковские целовальники и соцкие судити лихих людей на княжи дворе в судницы над Великою рекою, смертною казнию их казнити. И бысть наместник на Пскове один князь Василей Репнин-Оболенской, и была ему нелюбка до пскович велика, что у них, как зерцало, государева грамота; и бысть крестьянам радость и лгота велика от лихих людей, и от поклепцов, и от наместников, и от их недельщиков и от ездоков, кои по волостем ездят. И начаша псковичи за государя Бога молити..." (Пек. 1-я лет.). Из этого видно, что первоначально губное учреждение не имело определенной организации: каждая провинция приспособляла новую функцию к своим органам самоуправления: во Пскове древними органами самоуправления и суда были сотские; к ним присоединены (новоизбранные?) целовальники. Местом суда стал "княжий двор" - старинная "судница". Самое учреждение не носит еще наименование губного. Губные учреждения, однако, не были введены повсеместно: северные провинции государства (в которых не было служилого класса) не получили губных властей; но в середине XVI в., когда в них были введены земские учреждения, этим последним поручено и все губное ведомство. Губными округами сначала были города и волости, но затем в каждом уезде устанавливается одно губное ведомство. Губные ведомства иногда устанавливались в отдельных частных вотчинах (например, Троицкого монастыря). Губными властями являются: губной староста (сначала несколько на уезд), избираемый из грамотных дворян или детей боярских; если выбор губного старосты, из-за разногласия избирателей, не состоялся, то его назначало правительство. Избранный являлся в Москву и здесь получал утверждение и наказ. При нем были старосты, десятские и лучшие люди - человек 5 или 6. Впрочем, последние уже были и при наместничьем управлении; впоследствии они заменены целовальниками (до четырех); при них - губной дьяк. Все вместе эти власти составляют одно учреждение - губную избу. Для общих обысков устраиваются периодические съезды всех классов уезда: князей, детей боярских, духовных лиц и крестьян. На таких съездах происходят и выборы упомянутых властей, а именно: губного старосту и дьяка избирают все классы, а губных целовальников - сошные люди (см. уст. кн. разб. прик., ст. 56-58). Участие в избрании было обязательно для избирателей, ибо они отвечали за избранных перед судом. В частных вотчинах избрание губных властей предоставлялось владельцу, причем старостой мог быть кто-либо из людей, служащих частному вотчиннику, его приказчик. Власти избирались сначала бессрочно, но в XVI в. стали менять целовальников ежегодно (ак. арх. эксп., III, N 210). Компетенция губных властей распространялась науголовную полицию (поимку преступников), суд над разбойниками, а затем и над татями, убийцами и поджигателями, а также заведование тюрьмами. Впоследствии губные учреждения заменяли собою все областное управление. При отмене наместничьего управления в уездах совсем не стало органов правительства, которое, не имея на кого возложить приказные дела (финансовые и административные), нередко обращалось к губным старостам. В некоторых городах до введения воеводского управления губные старосты правили на правах воевод (например, в Шуе).

Земские учреждения. В середине XVI в. правительство решило совсем покончить с кормлением: в указе 1555 г. Иоанн IV говорит: "Что наперед сего жаловали есмя бояр своих... - городы и волости давали им в кормление, - и нам от крестьян челобитья великия и докука была беспрестанная, что наместники... чинят им продажи и убытки великия. И мы, жалуючи крестьянство... наместников, волостелей и праветчиков от городов и от волостей отставили... велели семи во всех городах и волостях учинити старост излюбленных, кому меж крестьян управа чинити" (ак. арх. эксп., I, 242; ср. Важскую уставн. грам. в Крестом, по ист. рус. права, вып. II, стр. 183, прим. 2). Эта реформа приведена была в исполнение повсеместно, кроме некоторых пограничных городов, где наместничье управление непосредственно перешло в воеводское; реформа вызвана просьбами самого населения. Взамен наместничьего корма установлен оброк с провинций, получивших земские учреждения. Округи этих учреждений были разнообразны: и целые уезды, но большей частью волости. Круг лиц, на которые они распространяются, - тяглые люди, посадские и крестьяне (в земских учреждениях совмещаются и муниципальные - городские) и лишь отчасти церковные учреждения (служилые люди, как мы видели, были изъяты из наместничьей власти). Поэтому земские учреждения были не вполне пригодны для общего самоуправления провинций. Земские власти представляют излюбленные головы, впоследствии повсюду именуемые старостами (сначала в каждом округе несколько, потом - один), земский дьяк и лучшие люди (целовальники в различном числе от 10 до 2, именуемые также земскими судьями). Для полицейского управления эти власти пользуются прежними выборными каждой общины: сотскими, пятидесяцкими. Избрание совершалось на неопределенный срок, но население всегда могло переменить "выборных" (уст. Двин. гр. 1556 г.). Но есть указания и на ежегодный выбор; вообще в этом не было одного установленного порядка. Компетенция земских властей простиралась на все ветви управления (полицейское, финансовое, экономическое) и суда; по делам уголовным им представляется окончательное решение даже дел, ведущих к смертной казни. В этом последнем роде дел земские учреждения должны были войти в коллизию с губными, которая разрешилась или тем, что земские власти судят вместе с губными, или земские власти вовсе не судят губных дел, или губные учреждения перестают действовать в тех округах, где введены земские учреждения*. в) Приказно-воеводское управление XVII в. В некоторые (преимущественно пограничные) города еще при наместниках назначались и воеводы с властью военного управления, а также дьяки для управления финансового; они оставались и в эпоху земского самоуправления. Так как эти лица ведали управлением на государя, а не ради кормления, то само население еще при наместниках просило себе права судиться у воевод (в В. Новгороде). Но всеобщее введение воевод в уезды относится к Смутному времени: "при ц. Федоре Иван, при ц. Борисе по 113 год (1606 г.) - по Ростригин приход... воевод не было, а были судьи и губные старосты и городовые прикащики" (Разряд, росп. воевод во Врем. общ. ист. и др. 1849 г., кн 3). Причина введения воевод с дьяками заключается в том, что смутная эпоха обнаружила необходимость иметь в каждом городе военную власть и, кроме того, такой орган управления, который бы связывал провинцию с центром и простирал свою власть на все классы провинциального общества (а не на одних тяглых людей). Во время смут само население составляло общесословные собрания и общесосоловное управление и само избирало себе воеводу (примером может служить Устюжна Железнопольская в 1609 г.). Цель назначения воевод - не кормление, а управление на государя; хотя воеводы по-прежнему просятся "кормиться", но это означает уже не поборы, а государственное жалованье; царь писал в 1615 г. в Бежецкий Верх: "воеводам кормов не давать, в том самим себе убытков не чинить". Воевода назначался царем и думой, но иногда само население просило о назначении того или другого лица или о продлении власти прежнего воеводы. Власть его была срочная и обычно краткосрочная (1-2 года). В уезде управлял не всегда один воевода: в больших городах воевод бывало одновременно несколько (например, в Астрахани 3-4, в Пскове 2-3); из них один был главный; в меньших городах было по одному воеводе, но в том и другом случае при воеводах в товарищах были дьяки или подьячие "с приписью". Из этих лиц составляется учреждение - приказная изба, иногда весьма сложная, с разделением на повытья. Но и здесь, как в центральных приказах, управление не было коллегиальным. Круг ведомства воевод определялся наказами, которые давались каждый раз, но потом были сведены в общую форму для каждого города; по наказам воеводам предоставлялось: произвести ревизию управления предшественника; ведать "городом" - укреплениями - и другими средствами обороны; иногда вести иностранные сношения (например, в Астрахани); ведать полицией, т.е. охранять безопасность и "благочиние" (пресечение преступлений, меры против пожара, охранение общественной нравственности); наконец, судить.

_____________________

* См. подробнее в наших комментариях в Уставы. Важской грам.-в Хрест. по истории русск. права, вып. II.

_____________________

Отношение власти воевод к самоуправлению, Обе формы самоуправления (губные и земские учреждения) продолжали существовать рядом и в XVII в. при воеводской системе управления. По отношению к тем и другим воеводе принадлежит право контроля без вмешательства в их сферу деятельности. Это и соблюдалось в начале XVII в. (см. Ак. гор. Шуи, N 16; донесение воеводы царю о злоупотреблениях и небрежности губных властей и донесение губных властей на воеводу, что "он в губные дела вступаетца"; ср. также наказ 1672 г. Олонецкому воеводе "беречь накрепко, чтоб мужики - горланы богатые... середним и молодчим людем продажи не чинили и лишних поборов... не сбирали" - в доп. ак. ист., VI, 56; III, 18, 67; IV, 140). Но различие надзора и управления скоро утратилось: воеводы начали вмешиваться в управление губное и земское.

По отношению к губным властям воевода становится начальником, а губные старосты - его товарищами. Но так как через это власть губных старост распространилась на все ветви управления, то правительство иногда признавало излишним иметь в уездах две однородные власти и колебалось в выборе одной из них: так, в 1661 г. воеводы были повсюду отменены и все управление поручено губным старостам; напротив, в 1679 г., возвратившись к воеводскому управлению, губное отменили совсем; с 1684 г. обе власти опять сопоставлены, что и держалось до Петра В., при котором губное управление было уничтожено.

По отношению к земским учреждениям воевода стал начальником в их полицейской деятельности, но в финансовом и экономическом управлении земские власти были совершенно независимы: воеводам запрещалось "в денежные их сборы и в мирские дела вступаться и воли у них в их мирском окладе и в иных делах отъимати... (выборных) не переменять" (наказ чердын. воев. 1677 г. в ак. ист; V, N 16).

Городское самоуправление. Земские учреждения и в XVII в. были всеуездными для тяглого населения. Но в больших городах управление приближалось уже к муниципальному. В.В. Новгороде исходным пунктом самоуправления были собрания "градские людей" (общие сходы в земской избе) для выборов и для решения текущих дел; постоянное управление состояло из 5 старост, выбранных по концам города. В Пскове управляла коллегия общегородских старост. Но здесь была сделана попытка к установлению собственно муниципального учреждения; введенное в 1666 г., во время управления воеводы Ордына-Нащокина, городское устройство весьма сходно с магдебургским устройством немецких и польских городов: общее собрание граждан избирает 15 чел. - членов земской избы на три года; в действительном управлении ежегодно чередуются между собою пятеро из них; компетенция выборных простирается на посадских людей и монастырских крестьян; низшие уголовные дела разрешаются совместно губными и городскими властями, высшие - воеводой. Но впоследствии новый воевода (кн. Хованский) уничтожил это самоуправление.

Общее самоуправление. Вообще земское самоуправление не исключало отдельного самоуправления общин, входивших или не входивших в состав земства. В Москве, не имевшей общеземского самоуправления, каждая сотня и слобода составляла самоуправляющуюся единицу. То же следует сказать о волостях уездных. Управление в них принадлежало не одним избранным сотским и старостам, но составляло целое учреждение, именуемое братский двор, куда собираются сходы членов общины - "лучших людей" - весьма часто (обычно по воскресеньям) не только для выборов, но для решения - экономических и даже судебных дел (см.: Забелин. "Опыты изуч. русск. древн. и истории", ч. II, с. 168 и др.).

3) Финансовое управление

Завоевание татар отразилось с особенной силой на финансовом управлении России как относительно прямых налогов, так и пошлин.

а) Прямые налоги - дань. С завоеванием татар подать опять превращается в международную дань. Первоначально завоеватели хотели брать десятую часть всего, в том числе людей; но потом довольствовались деньгами. Единицей обложения взята была, по азиатскому обычаю, голова, т.е. введена подать поголовная (подушная) вместо древней европейской - поимущественной; все население было исчислено (что повторялось приблизительно через 17 лет; второе исчисление было в 1257 г., третье - в 1275). "Число" более всего возмущало тогда русских, как печать осквернения варварством. Вместе с тем способ взимания введен был также азиатский - откуп. Восстания народа (1290 г.) заставили татар обратиться к русским князьям и предоставить им сбор дани, после чего постепенно были восстановлены национальные основания податной системы, что окончательно установилось в середине XV в. (в. кн. Василий Темный пишет в своей духовной, что его наследники должны послать писцов в уделы и "обложить данью по сохам и по людям"). От времени Иоанна III мы уже имеем одну писцовую книгу (Вотской пятины).

Основанием обложения служили писцовые книги, т.е. периодические кадастры государства, известные со времен Вас. Вас. Темного, но, конечно, производившиеся и раньше (ак. арх. эксп., I, стр. 23, год 1435-1446). Нельзя сомневаться, что уже в 1-м периоде князья производили описи своих владений для целей финансового обложения (см. уставы смоленского кн. Ростислава и новгородского кн. Святослава XII в.), но, вероятно, тогдашние описи ограничивались исчислением погостов, определением (точным) количества прямых налогов с каждого погоста и приблизительным исчислением косвенных налогов и пошлин. Татары, несомненно, производили переписи населения, состоящие, вероятно, только в исчислении лиц мужского пола и движимого имущества - скота (едва ли можно принять мысль Неволина, что татарская перепись отмечала все "податное имущество"). В середине татарской эпохи, когда дань собирали для татар уже князья, эти последние возвратились к старой системе описей (см. С. Г. Гр. и догов. I, N 95), которая, изменяясь и совершенствуясь, выработалась в систему писцовых книг. При весьма неустойчивых и изменчивых отношениях центральной власти к удельным князьям до Иоанна III нельзя предполагать возможными единовременные и периодические описания всего государства. Лишь со времен Иоанна III дело кадастра ведется более правильно; периодичность описей, однако, нарушалось тем, что опись производилась весьма продолжительное время, и потому, когда последние уезды еще переписывались, уже возникала потребность начинать новый кадастр.

Ныне нам известны следующие более общие переписи: Новгородской и Тверской земель после их присоединения (1491-1492); общая перепись, начатая при Иоанне и продолжавшаяся при Василии; общая перепись (вероятно, не одна) при Грозном (в 40-х гг.; в 50-80-х гг.); общая перепись при Федоре Иоанновиче (вероятно, законченная в 1592 г.).

В XVII в., после Смутного времени, были посланы "дозорщики" в разные места для досмотра, в каком состоянии находились платежные силы населения (в неразоренные посланы в 1619 г. писцы для нового обычного кадастра). Результатом деятельности дозорщиков явились так называемые дозорные книги, которые отнюдь не заменяли писцовых. Последние, продолжавшие составляться своим чередом, служат для нас свидетельством о двух общих кадастрах XVII в. (1625-1630 и 1680 гг.). Между тем в то же время правительство, предлагая отменить прежнюю (посошную) систему обложения, производило переписи другого рода, т.е. подворное исчисление населения исключительно тяглого без всяких других данных экономического характера. Такие переписи произведены были в 1645-1646 и 1676-1678 гг. Результатом их были перепитые книги.

На основании писцовых книг каждой провинции владельцу выдавались выписки из них - сотные (представляющие собой лишь копии части писцовых книг). Переписные книги сокращались в перечневые (указатели имен владельцев с общими итогами числа дворов, состоящих за ними); они составлялись для удобств справок в приказах и уездных учреждениях. Значение, подобное сотным книгам, имели приправочные книги, т.е. выписки из прежних писцовых книг, вручаемые новым писцам для обнаружения разницы в экономическом состоянии данной местности сравнительно с прежним ее состоянием. Писцам, командируемым для новой описи, вручались, кроме того, сошные книги, т.е. теоретические руководства для определения числа сох, вытей и денежных единиц, снабженные арифметическими таблицами (скоромыишеннитми). Писцами были как специалисты, командируемые из Москвы; так иногда и местные воеводы.

Писцовые книги состояли из описания земель по количеству и качеству; населенных мест, где исчислялись дворы; доходности земли (урожайности); повинностей в пользу землевладельцев и местных властей; наконец, сравнительной ведомости о прибыли или убыли доходов по сравнению с прежним описанием.

Окладной единицей была соха, которая не есть поземельная мера, а условная единица измерения всякого имущества; в посошную подать входил поземельный, подворовсй и промысловый налог. В отношении к земле соха включала в себя в поместьях и вотчинах хори" шей земли 800 четвертей, средней - 1000, худой 1200; такое большое количество земли в сохе на этих землях объясняется тем, что поместья и вотчины были обложены наименьшим окладом. По местностям и по другим родам имущества эти цифры изменялись: на черных землях (по преимуществу податных) в соху включалось самое меньшее количество четвертей (500, 600, 700); в монастырских и дворцовых среднее: 600,750, 900. В городах соха включала в себя известное число дворов (лучших - 40, средних - 80, молодчих - 160, в слободах - 320, бобыльских - 960). Относительно промыслов, например, "црен" (солеваренная сковорода), "ез" (рыболовная перегородка в реке), приравнивается к сохе (смотря по прибыльности).

Соха была неодинакова в разных местностях государства; кроме описанной московской сохи, была гораздо меньшая (новгородская), которая применялась в писцовых книгах в бывших областях В. Новгорода и после его присоединения; величина этой сохи определяется так: "а в соху два коня, а третьи припряжь, да тшан кожевнической за соху, лавка за соху, плуг за две сохи, кузнец за соху, четыре пешци за соху, ладья за две сохи; а кто сидит на исполовьи, на том взяти за полсохи" (данная на черный бор, 1437-1460). В Северной России (прежних новгородских владениях) даже в XVII в. величина "сошки" была неодинакова почти в каждой волости (средний размер сошки около 10,5 четвертей).

В частных хозяйствах экономические средства населения измерялись не сохами, а вытями, что приняло и государство в своих частных (дворцовых) имуществах. Затем правительство решило применить эту единицу, как значительно меньшую, а потому более удобную, и к финансовому посошному обложению, раздробляя сохи на выти. Но так как сама выть не была определенной величиной (земли или других реальных предметов), а определялась состоятельностью плательщиков* и так как число вытей в сохе также не всегда было постоянным, то введение вытного письма не упростило системы сошного письма и обложения.

______________________

* В выти по сошным книгам считалось 12 четвертей доброй, 14 - средней и 16 - худой земли.

______________________

В малонаселенных окраинах государства, а после опустошений Смутного времени и в центре его, такая крупная единица, как соха, стала малоприменимой, приходилось брать в расчет наличное число населения, а потому (без полной отмены сошной системы) стали постепенно склоняться к новой единице обложения - двору. Переходом от сохи к двору служит живущая четверть, которая состояла из нескольких крестьянских и бобыльских дворов (число их в четверти изменялось по местностям и времени, но нормальным числом крестьянских дворов в живущей четверти можно признать десять; а так как тогда было установлено считать 1 крестьянский двор равным двум бобыльским, то в живущей четверти считали 10 крестьянских дворов и 20 бобыльских; другой нормой было 16 крестьянских и 32 бобыльских двора. Эти нормы применялись к поместьям и вотчинам (в отношении к монастырским землям они понижались с целью большего обложения; монастырские земли были обложены в 1,5 раза больше). Живущая четверть служила окладной единицей (не применяясь, однако, к черным землям) до конца 70-х годов XVII в,, когда обложение по этой системе сменилось подворной податью, которая и раньше применялась к некоторым отдельным видам сборов (например, полоняничным деньгам), но затем поглотила большую часть их* (ук. 1679 г., ср. ак. ист., V, N 38,39,48,49,77). Но этим означалось лишь исчисление подати, следующей из известного города, волости или вотчины разложение же ее по плательщикам делалось "смотря по пожиткам и по промыслам"; несмотря на это, переход от посошной подати к подворной встречал противодействие населения.

_____________________

* По мнению Н.С. Лаппо-Данилевского, подворная подать повела к увеличению населения двора (для избежания платежей), а потому открыла дорогу к подушной подати: "в конце XVII в. встречаем смешение (правнльн. - соединение) подворной подати с подушною: подати взимаются "по дворам - по душам" ("орган, прям, облож." 260, прим.).

____________________

Наряду с указаниями в XVII в. существовал и чисто подоходный налог (для чрезвычайных податей): "пятая" или "десятая деньга" (20 и 10 %) и 15-я деньга, на особые военные нужды расстроенного государства; впоследствии она стала постоянной добавочной к посошной с торговых людей.

Наконец, поголовная подать существовала лишь для восточных инородцев - это ясак (ак. арх. эксп., II, 75, и др.).

Величина и виды податей. Кроме общей дани, постепенно возникали новые налоги по мере возрастания государственных потребностей, а именно: ямские деньги (на содержание "ямов" - почт) по 10 рублей и более на соху (в XVI в.); стрелецкая лань (натурой и деньгами); оброк за отмену наместничьего корма; полоняничные деньги (правильн. обр. с середины XVI в.).

Лица, подлежащие обложению. Податными классами были собственно тяглые люди (посадские люди и черные волости). Но и имения служилых людей и церковных учреждений далеко не все были обелены. Хотя в древнейшее время давалось полное обеление, так что обеленные имущества не подвергались и описи, однако освобождение давалось от бывших, но не от будущих налогов. Тарханы предложено уничтожить при Иоанне IV; полное уничтожение их относится к 1672 г. Экстраординарные налоги вообще распространялись на все классы. В 1620-1621 гг. общими налогами стали ямские деньги и стрелецкий сбор. Все крестьянское население и частных вотчин, и поместий признано также податным.

Способ взимания податей. Провинциальные власти обязаны были составлять "окладные росписи" (проект доходов и расходов по данной провинции) и "сметные списки" (отчет о действительном исполнении сметы прошлого года). Иногда уездные росписи сводились в областном городе в общую областную роспись. Из местных росписей в Москве составлялись общие по каждому отдельному финансовому ведомству (например, четверти); быть может, составлялась даже (в XVII в.) и общая государственная роспись.

Определенные на известную местность налоги разводились потом выборными властями и представителями населения по отдельным плательщикам (разруб). Впрочем, если самоуправляющий округ охватывал несколько волостей, иногда целый уезд, то предварительная раскладка (развод) производилась в центре уезда общими органами самоуправления (всеуездным старостой или съездом земских старост) по волостям; при этом участвовали выборные от волостей и владельцев (монастырей) окладчики. В волостях обязанность раскладки падала на выборных волостных властей, с участием совета крестьян. Выборные окладчики приводились к присяге и обязывались "обложить и собирать те деньги... чтобы богатые и полные люди перед бедными во льготе, а бедные перед богатыми в тягости не были". Для этого составляются "окладные записи" за подписью земских властей и окладчиков (ак. ист., V, N 48). Для взимания экстраординарных налогов в городах избирались специальные окладчики из лучших, средних и молодчих людей, которые приводились к присяге в соборной церкви; окладчики отбирают письменные показания у посадских и торговых людей о их движимом имуществе, о лавках, заводах и промыслах; при неправильном показании плательщиков окладчики определяют его доход сами "по розыску" (ак. ист., V, N 23).

Налогоспособность отдельного лица в селах измерялась количеством рабочих рук, величиной участка земли, обрабатываемой им, и урожайностью. В посаде она определялась величиной и положением двора (в остроге или посаде), числом дворов одного владельца, торговыми оборотами. В обоих случаях принималось во внимание и движимое имущество плательщика. Взимание налогов производилось в посадах и в черных волостях постоянными (выборными) властями посада и волости или специально избранными сборщиками и целовальниками во владельческих селах и в дворцовых - приказчиками с участием крестьян. Собранные деньги доставлялись самим населением в уездный город, или всеуездный земский центр (земскую избу), или прямо воеводе и его приказным людям (съезжую избу). Но иногда сами плательщики (волости и владельцы) доставляли сборы прямо в Москву. Воеводе принадлежало право контроля над всем процессом раскладки и взимания, а иногда и право непосредственного взимания (по некоторым специальным сборам); он же взыскивал и недоимки путем правежа. Это открывало дорогу для больших злоупотреблений со стороны воеводской власти.

б) Косвенные налоги и пошлины, возникшие в 1-м периоде из ? лей благоустройства, а именно: вес, мера и мыт - остаются и в Московском государстве. Но завоевание татар и здесь произвело переворот: наравне с "числом", столь же ненавистна была и татарская тамга, т.е. торговая провозная пошлина, имеющая чисто фискальное значение; из нее возникли бесчисленные частные виды пошлин: поворотное (при ввозе товаров в гостиный двор), гостиное (за помещение их в этом дворе), анбарное (за помещение в закрытом хранилище), порядное (при покупке товаров из гостиного двора в лавки), отвоз (при вывозе товаров из города), свальное (при выгрузке), явка (при объявлении о прибытии товара), подъемное (при свозке сваленной на берегу соли в склады), поташное (при продаже леса и дров), привязная пошлина и роговая (при продаже скота; это "тамга" в тесном смысле), пятно (при купле-продаже лошадей) и мн. др. Торговый устав 1653 г. и Уставная грамота 1654 г., отменив все эти пошлины, ввели торговый налог по 10 денег сруб, с продавца. Новоторговым уставом 1667 г. определены внешние таможенные пошлины.

Способ взимания пошлины, введенный татарами, был откуп, постепенно уступавший потом место взиманию через выборных людей (таможенных голов и целовальников).

в) Регалии. Единственной регалией Московского государства надо считать питейную. Приготовление и продажа пива, меда и вина (водки) принадлежала исключительно правительству; общины и частные лица получали, в виде милости, право варить для себя питье в известные дни (праздники, свадьбы и т.п.). Число кабаков и место нахождения их было ограничено, а также и количество вина, потребляемого одним лицом (по 1 чарке). Управление этой регалией вверялось также общинами, которые избирали "верных голов и целовальников" на кружечные дворы и отвечали за недобор и злоупотребления выбранных. Общее управление кружечными дворами сосредоточивалось в приказе Новая четверть.

Количество государственных доходов. В конце XVI в., по свидетельству Флетчера, весь доход Московского государства равнялся

1 430 000 руб. (прямые налоги 400 тыс., косвенные - более 800 тыс.); в середине XVII в. (по Котошихину) общий доход составлял

2 229 009 руб. (в том числе от сибирских мехов - 600 тыс., таможенных доходов - 500, кружечных - 100, судебных пошлин - 15 тыс.).

4) Военное управление

Как в 1-м периоде, так и в Московском государстве вначале было только два рода войск: народное ополчение (пехота) и служилые люди - дворяне и дети боярские (конница). С середины XVI в. вводятся разные системы постоянных войск.

а) Народное ополчение и посошная служба. В начале периода (в XIV в.) ополчение по древнему обычаю собиралось поголовно (и Мамаевом побоище будто бы участвовало до 400 тыс. русских ратников); даже в XV в. в отдаленных походах (на Кавказ в 1470 г.) участвовали и сурожане, суконники, купецкие люди и все москвичи, по их силе. Но с XV в. отправление этой повинности приводится к определенной системе - к посошной службе: поставка ополченцев (как и все другие повинности) разложена на сохи (с духовенства, черных людей, крестьян монастырских и церковных и с вотчин и поместий таких лиц, которые сами не могут явиться на службу); на месте происходит "разрубка ратников"; количество ратников с сохи определяется каждый раз особо, по мере надобности (в 1480 г. - по коню и по человеку с 4 сох; в 1495 г. - с 10 сох; бобыльские сохи ставили только пехотинцев). Иногда вместо сох эта повинность распределялась по дворам (в 1545 г. в Новгороде - по одному коннику с 3 дворов не тяглых и с 5 тяглых; с гостиных - с каждого двора по 1, сеуконнических - с двух). В 40-х гг. XVII в. и эта повинность распределяется по числу дворов. Общее число "посохи" в государстве в каждом случае было весьма различно (в Полоцком походе при Иоанне IV было 80900 чел. посохи). Сроки службы посошных людей в XVII в. были определяемы заранее - при призыве (например, в 1633 г. - 1 год; в 1637 г. - 8 месяцев и т.п.).

Содержание ополчения и вооружение доставлялось теми же сошными людьми: псковичи в Полоцкий поход давали по 5 руб. конникам, а пешим - по 2; иногда отпускали корм натурой (те же псковичи в 1535 г.); каждому пищальнику "сохи" должны дать по ружью и по 12 фунтов пороха и свинца (порох производили земские люди сами), они же должны были поставлять для ополчения определенное количество телег и лодок. В посадах, а иногда и в селах (в Отдаленных уездах) ратная повинность перекладывалась на деньги (по 2 руб. со двора в XVII в.).

б) Дворянские полки. Значение посохи постепенно ослаблялось с расширением границ государства и с успехами военного искусства (изобретением пороха). Поэтому внимание было обращено на прежние дружины, преобразованные в постоянные дворянские войска, вознаграждаемые вместо жалованья землями (поместьями): со 100 четвертей земли дворянин обязан быть сам на коне и с каждой следующей сотни четвертей ставит конника в своей свите. Перевес дворянских полков над ополчением совершился в начале ХV в. Но еще в XVI в. иногда числа ратников и дворян почти уравновешиваются (и походе 1568 г. на Литву было дворян 10309, ратников 7580). Флетчер насчитывает всех дворян, призываемых к оружию, до 80000. По вычислению Брикса, ко времени Михаила Федоровича одних детей боярских было до 300 000 чел. (из них 30 тыс. составляли гвардию, 65 тыс. ежегодно охраняли Оку.). Дворяне являлись с собственным вооружением. Сбор дворян совершался повестками от воеводы, или губного старосты, или городских приказчиков. Собирались в главные города воеводства. Вместо неявившихся ("нетчиков") отправлялись их дети и люди, а сами нетчики подвергались наказанию. Независимо от походов периодически производились "смотрины" (например, 1652,1660,1670, 1675, 1678 гг. и т.д.), на которых проверялась "людность, конность и оружность" дворян и записывались взрослые сыновья на службу: при трех сыновьях 1 - в полк, 1 - в городскую службу, а 1 оставался дома на хозяйстве.

в) Постоянные войска. Уже в XVI, а особенно в XVII в. обнаружилась недостаточность дворянских полков для защиты государства (по отсутствию специального военного образования и по трудности созыва), в особенности же для хранения внутреннего порядка. Преимущественно для этой последней цели вел. кн. Василий Иоаннович утвердил в Москве два полка пищальников - конный и пеший; Иоанн IV умножил это число; при нем новое постоянное войско стало именоваться стрельцами; основной задачей его стала внутренняя полицейская служба. Это войско поселялось слободами вокруг Москвы и других городов и содержалось за счет казны, получая, кроме того, земли на общинном праве и праве торговли; в него рекрутировались вольные "охочие люди" всяких классов (преимущественно податных). Впоследствии московские стрельцы начали произвольно распоряжаться властью и, вместо охраны государства, сделалось его язвой (подобно римским преторианцам). Стрельцы составляли собственно пехоту. В XVII в. возникают другие специальные роды войск, а именно: регулярная конница - рейтары, образованная по иноземному образцу; в рейтары обязательно определялись самые бедные дворяне и отчасти даточные люди; постоянную конницу недворянскую составляли городовые казаки; тогда же возникла регулярная пехота - солдаты, преимущественно из тяглых людей. Эти роды войск, а также пушкари (артиллерия) поселялись в слободах вокруг городов на окраинах. Численность всех этих войск постоянно возрастала; так, стрельцов в 1578 г. в Литовском походе было 15119 (при 10 тыс. дворян и 7,5 тыс. ополчения; в 1634г. на южных границах их было 22 тыс. и в то же время под Смоленском 4500. Казаков при Алексее Михайловиче было 1500, наделенных землями и 5 тыс. - получавших жалованье. Рейтаров (по счету Брикса) в конце XVII в. было 40 тыс., драгун - 11500; поселенных солдат - 3 тыс., непоселенных - 10 тыс., московских выборных полков солдатского строя - 12 тыс.

5) Ямское и почтовое управление

Из других видов управления следует обратить внимание тямскую повинность и управление. Первоначально снабжение подводами и проводниками княжеских гонцов или самих князей и их дружинников, а также доставление им корма во время проезда составляло общую обязанность всего населения, которая, однако, всей тяжестью падала на те населенные пункты, которые лежали на более проезжих путях. Эту тяжелую повинность сделали особенно памятной татары, отчего и станы стали называться татарским словом "ям" (см. в сборн. Мейера ст. О. Брожовского "Историческое развитие русского законодательства по почтовой части и Гурлянда "Ямская гоньба", стр. 34). Примерно в середине XV в. эта повинность была упорядочена так, чтобы она ложилась равномернее на все население: вместо станов устраиваются на больших путях ямы, т.е. почтовые дворы, состоявшие из жилых и хозяйственных построек, на расстоянии 30-40 и более верст один от другого. В них были поселены ямщики, выбираемые тяглым населением округа, приписанного к яму, в количестве 1-2 на каждом яме; на ямах были и дьячки для письмоводства и счетоводства. К ямам приписывались земли, иногда поля по 20 четв. и сенокосы, даже целые деревни. Поселенные ямщики, вероятно, лично не отправляли гоньбы, а лишь распоряжались ею; гоньбу вело окрестное население, которое обязано было ставить по очереди определенное количество подвод и проводников за прогоны по таксе (за 10 верст по деньге, а проводнику за 30 верст по 1 1/2 деньги; по Герберштейну, за 10-20 верст по 6 денег); прогонные деньги выдавало ямщикам правительство вперед при утверждении нововыбранного ямщика. Сами ямщики довольствовались, по-видимому, земельным наделом яма, а где его не было или он был недостаточен, то подмогой от населения. Для покрытия расходов на ямскую гоньбу со стороны государства служил специальный вид налога - "ямские деньги", известный во времена татарщины под именем "яма" (в XVI в. 10 руб. с сохи).

Около середины XVI в. в системе ямской гоньбы была произведена реформа, естественно вытекавшая из прежней системы: население, вместо очередного отправления подвод на ямы, предпочитало пользоваться услугами охотников, которые вызывались (за вознаграждение) отбывать постоянно эту повинность за него. Правительство воспользовалось этим и организовало ямы через сосредоточение таких охотников в особых ямских слободах; в слободы ямщики обязательно набираются со всего населения (иногда по 4 чел. с двух сох; см. Рус. истор. библ., т. II). Для отдаленных окраин (Сибири) само правительство подбирало охочих людей внутри государства. Каждая слободка снабжалась известным количеством земли (из тяглых и пустых поместных); в XVI в. на каждого ямщика должно было приходиться не менее 4 десятин (в начале XVII в. до 8 дес.). Наделы нарезались и из частных порожних земель (с условием замены). Земля эта могла быть и населенной; в таком случае крестьяне подчинялись слободе (как лицу коллективному) так же, как на поместных землях - помещику. Дворы должны быть выстроены также волостями. Землей ямщики пользовались на общинном праве: "пашню пахать и сено косить повытно всем". Управляли слободой приказчик и выборный староста. Устройство каждой слободы укреплялось так называемой "строельной" или "устройной книгой". Лица, попавшие в ямщики, передавали свою обязанность и право наследственно; при запустении яма он наполнялся опять посредством нового набора с сох. Сохи давали ямщикам подмогу как при поставке ямщика - единовременную, так и ежегодно - постоянную (от 5 до 25 руб каждому). В XVII в. устройство ямов и выдачу жалования ямщикам правительство взяло на себя, а потому в XVII в. прежняя специальная подать, "ямские деньги", намного повышается (до 800 руб. с сохи), хотя параллельно существует другая ямская подать - "малая ямщина". Цель учреждения - исключительно государственная (а не общественная): препровождение правительственных гонцов и посланников (но не корреспонденции). Однако все высшие классы, будучи служилыми людьми, и духовные лица постоянно пользовались ямами законно или незаконно (см. ак. ист., V, N 25)*. Собственно почта (для передачи всякой корреспонденции) учреждена при Алексее Михайловиче в 1663-1665 гг. сначала по трактам в Вильну и Ригу; почты содержались по подряду иностранцами.

______________________

* В некоторых частях государства (преимущественно на северо-востоке) ямская гоньба заменялась "мирскими отпусками", т.е. наймом подвод от населения с передвижением их от волости до волости или до другого уезда. Это, вероятно, древнейший способ, уцелевший, однако, до XVII в.

______________________

6) Меры государства относительно народного просвещения

Московское государство не имело особых органов для управления народным образованием, ибо и самое образование не признавалось за государственную потребность до конца XVII в. Образование находилось под ведомством церкви и низших (приходских) общин. Государство лишь в некоторых случаях побуждало церковь более заботливо относиться к этой функции: так, Стоглавый собор "уложил по царскому совету" следующее: " в царствующем граде Москве и по всем градам протопопом и старейшим священником со всеми священники и диаконы, коемуждо к своем граде, по благословению святителя, избрати добрых духовных - священников и диаконов и диаков, женатых и благочестивых, имущих в сердцах страх Божий, и грамоте - чести и пеги и писати гораздовых; и у тех священников, и у диаконов и диаков учинити в домех училища, чтобы священницы, и диаконы, и все православные христиане в коемждо граде давали своих детей на учение грамоте, книжного письма и церковного пения и чтения налойного". Подобного рода, так сказать, центральные училища предназначались для специальной цели приготовления священников и причетников к церквам: "пришед в возраст достойным быти священническому чину" (Стога. 26). Гораздо большее значение имеет общее элементарное образование, дававшееся в каждой (по возможности) приходской общине и начавшееся ещё с введения христианства (см. выше). Здесь учителями было приходское духовенство; ученики набирались не только для образования, но и с целями призрения, из сирот и бобылей. Отсюда пополнялось приходское духовенство (по выборам прихожан); отсюда же выходили дьяки (земские и другие) и подьячие. Сущность этого образования заключалась в обучении чтению, письму (с XVII в. и счету), а также и закону Божию (по богослужебным книгам); к этому присоединялось сообщение всех сведений, которыми располагали тогдашние грамотеи: в азбуковниках того времени содержатся основные пункты вероучения, жития святых, извлечения из творений св. отцов, краткие словари, основные начала грамматики, иногда географии. Другая и главнейшая сторона этих школ есть воспитание: "пачеже всего учеников бы своих берегли хранили во всякой чистоте" (Стога., там же). Что касается действительной распространенности этого образования, то, конечно, до всеобщей грамотности было далеко (попадались безграмотные люди даже среди бояр); но зато достойно замечания количество грамотных в простонародии (как и ныне между раскольниками) и широкая распространенность тогдашних произведений литературы.

В конце XVII в. в Москве учреждаются и проектируются училища для среднего и высшего образования (по образцу южнорусских братских училищ): и в 1649 г. возникло Андреевское братство, учрежденное Ртищевым; затем патриаршее Чудовское училище; с 1666 г. - Иоанно-Богословское училище. В них производилось "учение грамматики словенской и греческой, даже до риторики и философии". В 1682 г. появился проект Московской славяно-греческой академии (см. по вопросу о народном образовании наше исслед. "Государство и народное образование в России" - Журн. мин. нар. проев., 1874 г.).

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

Общий ход источников права в Московском государстве хотя и ведет к окончательному торжеству закона над обычным правом, но указывает, что законодательство старается лишь узаконить обычай. Установление произвольных норм начинается лишь с конца XVII в. Поэтому мы вправе называть Московский период временем равновесия закона и обычая.

1) Жалованные и уставные грамоты (XIV - XV вв.)

В Московском государстве уже с XIV в. нет никаких следов действия Русской Правды (кроме одной - 55 статьи судебника 1497 г.). Напротив, несомненно, что византийские источники получают все более широкое применение благодаря возрастающему влиянию духовенства и расширению его имущества, но в светских судах они не могли иметь применения. Известны были в Москве и местные кодексы - Новгородский и Псковский, но, конечно, не имели силы закона. Итак, почти вся юридическая жизнь народа предоставлялась в продолжении двух столетий действию обычного праваи частной воли князей, не выраженной в письменной форме закона. Единственными письменными формами закона того времени были а) жалованные и б) уставные грамоты.

а) Жалованные грамоты суть привилегии, или частные законы (priva lex). Начало их относится еще к 1-му периоду; кроме того, их особенности проникают отчасти в княжеские "уставы" того времени. Но вполне плодородная почва для развития этой формы закона появилась лишь в Московском государстве, когда власть была сосредоточена в лице великого князя, который стал единственным источником правовых норм. Число жалованных грамот того времени весьма велико и виды их разнообразны; уже Горбунов при своем исследовании "Льготные грамоты, жалованные монастырям и церквам" (арх. истор. и практич. сведений, 1860, I, V и VI), имея перед собою до 230 изданных таких грамот; ныне число изданных еще увеличилось, но большая масса остается неизданной (Мейчик в своей работе "Грамоты XIV и XV вв. Москов. арх. минист. юст.", М. 1883 г. указывает около 110 грамот того времени). Большая часть их дается монастырям и другим церковным учреждениям, меньшая - светским людям. По источнику пожалованья грамоты должны быть разделены на исходящие от великого князя и от церковных властей и князей служилых; но последние могут быть включены в число законодательных актов лишь тогда, когда пожалование укреплено государственной властью. Что касается предметов пожалования, то под названием "жалованных грамот" разумеется три рода совершенно различных актов правительственной деятельности: 1) жалованные грамоты в тесном смысле, т.е. дарственные акты на имущество от государства частным лицам; они содержат в себе пожалование недвижимого имущества, угодий и промыслов или укрепляют сделки на недвижимое имущество между частными лицами, а также между этими последними и князем. Такой вид грамот, как заключающий в себе совершенно частную норму, не имеет никакого значения в истории источников права, если только пожалование не соединяется с льготами. 2) Льготные грамоты (иммунитеты), т.е. содержащие в себе освобождение грамотчика от общих тягостей суда и дани; в них получавший жалование освобождается от суда местных властей (с подчинением суду князя), а лица, живущие в его имении, или вполне подчиняются суду своего землевладельца, или только частично (последнее гораздо чаще; обычно владельцу предоставляется суд, кроме душегубства, разбоя и татьбы с поличным). То же и относительно дани и повинностей в пользу местных властей и пошлин при проезде и перевозке товаров. По этому последнему признаку грамоты этого рода именуются обельными. Грамоты, содержащие полное освобождение, называются тарханами. Обе льготы (от суда и дани) могут быть даны раздельно, но большей частью соединяются вместе в одном пожаловании. Заключая в себе изъятия из общих норм, жалованные грамоты объясняют эти общие нормы лишь отрицательно, т.е. общим правом должно быть принято то, от чего освобождается грамотчик. Иммунитеты, или привилегии, занимают весьма важное место в истории общих источников права новоевропейских народов: при огромном количестве пожалований частный закон может стать общим, исключение - общим правилом; таким образом, права лиц всего высшего класса общества (который один и пользовался всеми гражданскими правами) превращаются из частных привилегий в общесословное право, а затем в общий закон. В Московском государстве этого не случилось, во-первых, вследствие того, что привилегии не были столь многочисленны и обыкновенны (как например, в Польше); во-вторых, потому, что содержание привилегий не было единообразно и одинаково полно и, наконец, в-третьих, твердость привилегий (сохранение их в потомстве) ничем не гарантировалась, хотя иногда в грамоте обозначается, что привилегия дается без отнятия; при жаловании частным лицам иногда не указывается, что в привилегии участвуют и наследники получившего пожалование; каждый новый князь мог взять пожалование назад. Поэтому при перемене князя и при вступлении в наследство получившего пожалование каждый раз приходилось обращаться с просьбой о подтверждении грамоты. То же было сначала и в иммунитетах Западной Европы, а также в Польше и Литве, но там вскоре подобное подтверждение превращалось в обязанность нового государя. У нас уже Иоанн IV уничтожил тарханы в принципе (см. выше), а потому из грамотчиков не успело сложиться привилегированное сословие, а из жалованных грамот - общий указ. 3) Третий вид актов, именуемых жалованными грамотами, может быть назван грамотами охранительными (иногда называют их заповедными или указными): это акты, утверждающие общую законодательную корму в применении к частному случаю и лицу. Общие нормы не устанавливаются этими грамотами, а лишь подтверждаются и санкционируются угрозами наказаний за их нарушение; самые же нормы предполагаются уже существующими или в силу обычного права, или в силу пожалования; например, каждому гражданину принадлежит право иска и назначения срока явки в суд против разбойников, боров и грабителей, но это право специально утверждается особой грамотой и известным лицом; всякий может защищать свой лес от порубок, свой пруд - от чужой ловли; но все эти права могут быть закреплены и закрепляются за некоторыми частными лицами. Обычное право требовало отказывать крестьян от другого владельца в один срок в году и, разумеется, не иначе, как при полном удовлетворении прежнего владельца, но белозерский князь укрепляет это именно за Кирилловым монастырем. Как акты, не устанавливающие норму, а сохраняющие ее, грамоты этого рода можно было бы отнести не к законам, а к распоряжениям, если бы нормы права были тогда в точности определены и известны. Они тогда избирают для укрепления одну из колеблющихся норм (например, отказы крестьян совершались уже не только в Юрьев день; леса и воды могли быть предметом и частного владения, и общего пользования, пока не становились заповедными). Подобное же значение для источников права имеют и судебные приговоры князей (правые грамоты) как укрепляющие по частному случаю общую норму; в Московском государстве (XIV и XV вв.) и законодательная и судебная власть сливалась в одном лице великого князя. Самый важный вид подобных "заповедей" относится к воспрещению беззаконных деяний и превышения власти со стороны наместников и их людей. Защита государства от этих последних, обращенная ко всему населению провинции, составляет главное содержание другого рода грамот - уставных.

б) Уставными грамотами называются акты, определяющие местное управление той или другой области. К эпохе XIV и XV вв. относится лишь один их вид - грамоты наместничьего управления; прочие, т.е. губные грамоты и уставные земские, относятся уже к эпохе судебников (но по тесной связи предмета мы рассмотрим их тут же). Уставными наместничьими грамотами определяются отношения наместника или волостеля к жителям уезда или волости, управляемыми ими (древнейшие и важнейшие грамоты этого рода - Двинскую 1397 г, и Белозерскую 1488 г. - см. в вашей Хрестоматии, вып. I и II; полный указатель их см. в исследов. проф. Загоскина: "Уставные грамоты XIV и XV вв.", вып-1 и 2). Уставная грамота не есть наказ, определяющий обязанности правителя, а пожалование прав населению провинции однажды навсегда: "вел. кн. Вас. Дмитриевич пожаловал... бояр своих двинских... и всех своих черных людей Двинские земли". В них безграничная государственная власть, представителем которой является наместник, приводится в определенные границы; именно определяется не то, что должен делать наместник, а то, чего он не должен делать. Однако уставная грамота отнюдь не есть привилегия; в ней содержатся не исключения из общих норм, а местное применение их: это закон местный (но не частный). Существенное содержание наместничьих грамот совершенно одинаково: в них определяются корм наместника, судебные пошлины и уголовные штрафы в пользу наместника, пошлины за вызов к суду и от ареста обвиняемого в пользу слуг наместника (его дворян); торговые и свадебные пошлины; далее, определяется отношение судебной власти наместника к суду центральному: никто не может вызвать провинциала в Москву помимо местного правителя, но на неправые и беззаконные действия самого наместника жители имеют право жалобы вел. князю; потом определяется состав лиц наместничьего управления (тиунов, праветчиков и доводчиков, назначенных самим наместником) с целью оградить население от излишних поборов и издержек на них. Воспрещаются незаконные действия со стороны слуг наместника (очевидно, те, которые были особенно обычны: например, вторжение незваными на пир и братчины). Наконец, в уставных грамотах содержатся иногда немногочисленные нормы материального уголовного права, но лишь в связи их с правами наместника на уголовный суд и пошлины. Сравнивая уставные грамоты Московского государства с земскими грамотами Литовско-Русского, находим, что последние несравненно богаче содержанием, именно в них определяются все отношения подданных к государственной власти, а не отношения их лишь к местным правителям. Другое важное отличие уставных грамот Московского государства от земских грамот литовских заключается в том, что первые, кроме Двинской 1397 г., все обращены лишь к тяглым - податным классам; Литовские - преимущественно к высшим классам общества. Тем не менее, как в Литве, так и в Москве из местных уставных грамот вырабатывался потом общий закон (в Москве - Судебник 1497 г.).

Губные грамоты. С тех пор, как правительство обратилось к устройству самоуправления в провинциях, появился и новый род уставных грамот. Грамоты, которыми устанавливаются губные учреждения (см. выше), именуются губными. Они начинаются с 30-х гг. XVI в. и продолжаются потом до конца XVII в. (несмотря на существовавший уже общий закон - Уставную книгу разбойного приказа). Губные грамоты, хотя и даются по просьбе самого населения, но не менее имеют характер пожалования, ибо ими возлагается на население обязанность ловить и карать разбойников. Важное отличие губных грамот от уставных заключается в том, что губные обращены ко всему населению (включая служилые классы). Содержание губных грамот, кроме учредительной части, где определяется избрание, состав и обязанности губных властей, касается ( более, чем в уставных грамотах) материального уголовного права. Общие черты их содержания составили потом общий уголовный закон.

Уставные земств грамоты определяют местное земское самоуправление, как оно установлено реформами Грозного. Они начинаются с 1552 г. и продолжаются до 2-й четверти XVII в. (важнейшие из них: Важская 1552 г. и Двинская 1556 г.). Хотя грамоты этого рода имеют более широкие задачи, чем губные (так как земское самоуправление гораздо шире губного), но значение тех и других среди источников права одинаково. Вообщеземекие грамоты включают в себя частично переработанное содержание как уставных наместничьих, так и губных грамот, касаясь финансового, полицейского, уголовного и отчасти гражданского права с точки зрения ведомства, компетенции земских учреждений. Все три рода уставных грамот имеют специальный учредительный характер. Вне этой черты большая часть постановлений и некоторых других, вся область права принадлежала еще действию обычаев. Впрочем, бедность норм, содержащихся в губных и земских грамотах объясняется уже отчасти существованием в то время общего кодекса в форме Судебников.

2) Судебники и указные книги (XVI и 1-я половина XVII в.)

Судебник великого князя Иоанна Васильевича 1497 г. Как ни однообразно было содержание уставных грамот в существенных чертах, между ними были значительные различия в подробностях: центральному правительству приходилось каждый раз справляться с этими местными законами. При многочисленных местных законах центральное управление и суд не были определены никаким законом. Поэтому, когда в конце XV в. все области Северной Руси собрались вокруг Москвы, то Иоанн III решил объединить местные законы в один общий. Проект такой работы был выполнен дьяком Владимиром Гусевым, а затем получил силу закона в 1497 г. с сентября (тогдашнего нового года), будучи утвержден великим князем с его детьми и боярами. Новый общий закон не имел никакого названия, но он обычно именуется Судебником по аналогии с Судебником Иоанна IV и по существу своего содержания (этот памятник после появления царского Судебника был утрачен, идо XIX столетия о нем знали только по выдержкам в латинском переводе, которые приложил к своим мемуарам Герберштейн; лишь в 1817 г. он был найден и напечатан в 1819 г. Строевым и Калайдовичем). Судебник разделен на статьи, большая часть которых отделена особыми заглавиями, остальные - пунктуацией и совершенно очевидной разницей содержания*. Источник, из которого заимствованы постановления в судебник, составляют уставные грамоты местного управления; это не только основной, но почти единственный источник первой и второй части памятника, с той разницей, что относительно центрального суда заимствуется содержание уставных грамот в выдержках, а относительно провинциального переписывается почти буквально. Но составитель Судебника имеет также в руках и Псковскую судную грамоту, из которой сделал (весьма бедные) заимствования материального гражданского права**. При этом московский рецептор приспосабливал вечевое законодательство к особенностям Низового государства: так, закон о послушестве (ст. 50) получил здесь, несмотря на внешнее сходство, совершенно иной внутренний смысл: послушество уже не зависит от воли послуха; явка на суд обязательна для послуха, как и для простого свидетеля. Затем московский рецептор сокращал узаконения Псков, суда, грам., причем иногда извращал их смысл (по ст. 54 всякий наймит, без различия - будет ли то дворный, или для урочного дела, лишается всей заработной платы, если не дослужил срока). Иногда Судебник дополняет текст Пек. судн. гр. пояснениями, совершенно излишними для юридического псковского языка, который был понятен в Москве (см. ст. 9, где к техническим словам "живота ни дати" прибавлен плеоназм: "казнити его смертною казнию"). Иногда, напротив, Судебник заимствует буквально из Псковской судной грамоты постановления, противоречащие другим законам Московского государства, которые внесены в тот же Судебник (см. 49 и 52 ст. о послушестве). Вообще же Судебник гораздо беднее Псковской грамоты по содержанию, юридической концепции и искусству редакции. Далее, перед московским законодателем была Русская Правда, но он взял из нее (несомненно) лишь одну статью (55 - о займе, т.е. взыскании с несостоятельного). Благодаря своему одностороннему содержанию (о судопроизводстве) Судебник почти совсем не мог воспользоваться живым обычным правом, кроме некоторых единичных понятий уголовного права (например, об отличии ведомого лихого человека от простого преступника) и немногих понятий гражданского права (ст. 63 - о трехлетней давности; ст. 61 - об ответственности за потраву соседей, обязанных огораживать поля; ст. 57 - о переходе крестьян в Юрьев день). Некоторые постановления несомненно должны быть приписаны, как новые, Иоанну III; например, запрещение отказывать в правосудии (ст. 2),законы о взяточничестве и лжесвидетельстве (67) и некоторые другие.

______________________

* В нашем издании Судебник не разделен на статьи, а готовые статьи лишь перенумерованы; что, конечно, не только не изменяет смысла, но и внешнего вида памятника.
** Ср. ст. 9 Суд., с. 7 Пек. суд. гр.; ст. Суд. 46 со ст. 46 Пек. суд. гр.; ст. 47 Суд. со ст. 47 Пек. суд. гр., ст. 49 С. со ст. 2 1 Пек. суд. гр.; ст. 5 1 С. со ст. 22 Пек. судн. гр. , ст. 52 Суд. со ст. 36 Пек. судн. гр.; ст. 54 Суд. со ст. 40 Пек. суда, гр.; ст. 58 Суд. со ст. 105 Пек. судн. гр.

______________________

Содержание и система Судебника определяется отчасти его источниками. Его можно разделить натри части: первая (ст. 1-36) о суде центральном (с вставочной частью уголовного содержания); вторая (ст. 37-44) о суде провинциальном (наместничьем); так как содержание обеих этих частей взято из уставных грамот, то в той и другой части постановления иногда буквально повторяются (ср. например, 8 ст. с 39 о татьбе). Третья часть (ст. 46-55 с добавочными ст. 67-68) содержит в себе главным образом материальное право (о давности, наследстве, договорах займа и найма, купле-продажи, о переходе крестьян, о холопстве). Из такого состава судебника само собой ясно, что основное содержание его есть процессуальное право: "уложил вел. князь... о суде, как судити бояром и окольничим"; таким образом, первая форма общего закона в Московском государстве далеко не охватывает всех правовых норм, бывших в юридическом обороте, а потому Судебник отнюдь не исключает огромного применения в жизни обычного права.

Судебник царский 1550 г. Такая односторонность и недостаточность 1-го Судебника обнаружилась вскоре после его создания; сын Иоанна III - вел. кн. Василий - дополнил законы отца; судебник Василия Иоанновича не дошел до нас, но сын Василия - Иоанн IV, создавая новый судебник, конечно, имел перед собою законы отца и включил их в свои. Судебник царский издан так же, как и 1-й, царем с участием его братьев и бояр. Говоря о земских соборах, выразили предположение, что большие реформы 50-х гг. XVI в. могли быть вызваны совещаниями с первым земским собором. Хотя в том же 1550 г. Судебник был подготовлен, но на Стоглавом соборе 1551 г. (на котором присутствовали не одни духовные лица, но и "братья в. кн., князи, бояре и воини") царь предложил его на рассмотрение и утверждение: "прочтите и рассудите, - говорил он - ...аще достойно сие дело, на св. соборе утвердив, подписати на Судебник и на уставной грамоте". Подлинник Судебника, подписанный членами собора, должен был храниться "в казне" (где хранились тогда вообще государственные акты). Итак, Судебник должен был получить свою силу только с 1551 г. С изданием Уложения царя Алексея Михайловича и этот Судебник, подобно 1-му, был забыт и утрачен; несколько экземпляров его открыл Татищев; сличив их, он собрал дополнительные статьи, присоединил свои примечания (с учебно-практическим направлением) и в таком виде сдал рукопись в Академию наук; но лишь в 1768 г. появился в печати этот памятник в татищевской обработке. С тех пор Судебник издавался несколько раз.

Основным источником для цар. Судебника послужил 1-й Судебник с дополнениями вел. кн. Вас. Иоанновича и новыми узаконениями самого Грозного. Из сравнения обоих Судебников оказывается, однако, что царский не просто заимствует из 1-го, а перерабатывает заимствуемое двояким образом: а) в Судебнике 1-м нередко постановления не имеют второй существенной части (о последствиях нарушения закона), которая и придается им в Судебнике царском; например, Судебник 1-й (ст. 2) запрещает судьям отказывать в правосудии тем лицам, которые им подсудны, но не полагает никакого наказания за такой отказ; Судебник царский (ст. 7) прибавляет: "быта от государя в опале". Судебник 1 -и (ст. 1 запрещает судьям брать взятки и решать дела по пристрастию, но не полагает за то никакого наказания; царский (ст. 3-5) назначает несколько наказаний за разные виды умышленного неправосудия. Вообще 1-й судебник представляет собою закон в виде lex minus perfecta; царский - lex perfecta; б) Судебник царский расчленяет постановления 1-го Судебника, создавая нередко из одной его статьи несколько статей: так, в приведенном сейчас примере умышленное неправосудие может быть совершено по вине боярина (судьи), дьяка или подьячего; оно может быть следствием подкупа судьи, подлога или искажения акта дьяком; все это выделено в царском Судебнике в отдельные статьи. Впрочем, гораздо чаще добавления судебника царского вмещаются внутрь текста той же статьи, не создавая новых (например, ст. 7-15). Значительную часть (1/3) судебника царского составляют новые статьи (всех со статьями разъяснительными - 32), из которых некоторые могли быть составлены при самом издании царского Судебника; но большая часть их должна быть отнесена на счет утраченного Судебника Василия Иоанновича и вообще указов, дополнивших 1-й Судебник от 1497 г. по 1550. Отделить зги две группы новых статей одну от другой довольно трудно; лишь до некоторой степени можно исполнить эту задачу, приписав самому Грозному те статьи, в которых заметно направление к сокращению произвола и к усилению самоуправления низших классов. Можно указать следующие цельные группы новых постановлений: 1) статьи 20-26, 28-30 (о некоторых формах обвинительного процесса и о бесчестье); 2) ст. 64,63, 68-71 и 73 (о наместническом суде); 3) ст. 77-82, 85 (о холопстве, кабале и о праве родового выкупа); 4) ст. 97-98 (о силе действия и порядке составления законов). Иоанну IV можно приписать постановления об уничтожении тарханных грамот (ст. 43), дополнительные постановления об участии старост и целовальников в наместническом суде (ст. 62,68,69,70).

Сила действия закона и отношение его к обычному праву в эпоху Судебников. Из сравнения содержания двух Судебников оказывается, что закон в промежуток времени, разделяющий их, сделал весьма незначительные успехи, выработав мало новых норм, и царский Судебник есть памятник преимущественно процессуального права; почти все право гражданское стояло еще вне сферы определений закона. Несмотря на такую бедность юридического содержания, второй Судебник объявил закон всеобъемлющим и единственным источником права: "вперед всякие дела судити по сему судебнику" (ст. 97); если же возникнут дела о предметах, не предусмотренных Судебником, то они должны решаться не по обычному праву, а должны бытъ предоставлены для разрешения законодательной власти, которая даст по этим поводам новые законы (ст. 98). Едва ли такая идеальная всеобъемлющая сила закона тотчас же осуществилась в практике: многие дела впоследствии могли разрешиться по установившимся обычаям судьями, не восходя к законодателю. В тех же статьях царского Судебника содержатся определения о способах составления закона: инициатива закона (кроме непосредственной инициативы законодательной власти, что само собою разумеется) могла исходить от подчиненных властей, представляющих к разрешению новые вопросы, возникающие на практике. Самое творчество закона принадлежит царю и боярской думе в возможно полном составе ("всех бояр приговору"). Действие закона начинается с момента его издания ("с которого дни уложил"), что, впрочем, на практике должно было сводиться к тому моменту, когда закон стал известным для подданных. О публикации закона Судебники молчат; они предписывают чрезвычайные меры публикации лишь для одного постановления, вошедшего в них, именно о воспрещении брать посулы и лжесвидетельствовать ("велети прокликати по торгам на Москве и во всех городех..."); особые меры публикации (кроме обычной рассылки списков закона в присутственные места) едва ли были нужны для такого закона, который содержал в себе процессуальные нормы и обращен был к судьям и правительствам, а не к населению. Закон не имеет обратного действия: "которые дела преж сего Судебника вершены... быти тем делом всем... как прежде сего вершены..." (ст. 97, ср. ст. 78). Общий закон действует на пространстве всего государства (ср. ст. 99 цар. Суд.) в противоположность прежним местным законам*.

______________________

* См. доп. Л.

______________________

Стоглав. Под именем Стоглава разумеются постановления церковно-государственного собора 1551 г. (разделенные искусственно на 100 глав в подражание Судебнику царскому, имеющему 100 статей). Посредством этого собора царь думал произвести такие же реформы в церковном управлении, какие он в то же время проводил в государстве; вопросы для обсуждения (письменные) предложил собору царь. Постановление Стоглава и его судьба имеют двоякое значение для истории светских источников права: во-первых, в нем содержится много определений, прямо касающихся светского права (о браке - гл. 18. - 24), гражданского (о церковных вотчинах - гл. 75, где собор пытается защитить церковь от начинающихся попыток секуляризации церковного имущества, о договоре займа в отношении к церковным учреждениям - гл. 76), уголовного (о лжеприсяге - гл. 37-38; о некоторых преступлениях против веры - гл. 92-94) и, наконец, государственного права (о святительском суде - гл. 53-69, где церковь старается утвердить неприкосновенность церковного суда и вводит его в организацию выборного элемента духовного и земского). Второе значение Стоглава касается самой судьбы закона и отношения его к обычному праву; побуждением к законодательству служит рознь обычаев, совершенно нетерпимая в сфере церковной жизни; царь заявляет, что "обычаи в прежние времена... поисшаталися... предания законы порушены, или ослабло дело и небрегомо". Закон, напротив, стремится установить вечно-однообразные нормы: собор исполнил свою задачу; но впоследствии оказалось, что он узаконил некоторые такие обычаи, которые противны учению или практике древней церкви и за которые потом держались и держатся наши раскольники. Поэтому собор 1667 г. совершенно отменил все постановления Стоглава. К этому подало повод и то, что собор 1551 г. не выразил своих постановлений в твердой общей письменной форме* - впоследствии в провинции посылались "наказы" от митрополита о соборных решениях с произвольной группировкой и формой их; см. "Наказные списки соборного уложения 1551 г.", изд. Ил. Беляевым. М., 1863), а потому списки соборных определений изменялись и искажались в народе (Стоглав издан Казанской академией в 1862 г. и в Петербурге 1863 г.). Подтверждение некоторых постановлений Стоглава государственным законом было дано одной из первых дополнительных статей к судебнику (см. УК. кн. ведом, каз., ст. II).

______________________

* См. исследования А.Я. Шпакова в "Сборнике статей по ист. права". Киев, 1904.

______________________

Указные книги приказов. Дальнейшее разъяснение способов возникновения закона и его свойств дается указными книгами приказов. Способ образования их таков: недостаточность постановлений царского судебника, предвиденная им самим, восполнялась от 1550 г. по 1649 г. отдельными указами, которые должны были приписываться к судебнику. Запросы о законе (инициатива) исходили от приказов (каждого по своему ведомству), причем или представлялось для разрешения самое дело, вызвавшее запрос (судебно-законодательная инициатива), или, по мере накопления таких запросов, из них составлялись и представлялись списки (независимо от дел), так называемые "статейные списки" законодательных вопросов (судебно-законодательная инициатива). Такие списки подготовлялись преимущественно в челобитном приказе, куда стекались разнообразные дела по всем ведомствам: а потому челобитный приказ превратился в подготовительное законодательное учреждение и в общее хранилище законов, куда обращались другие приказы, желая осведомиться, нет ли уже указа по вопросу, который приказу казался новым. Подобную же роль играл иногда и разряд (см. ниже об уставн. кн. разбойн. прик.). Впрочем, и другие приказы не лишились права непосредственного представления законодательных вопросов. Выше была указана инициатива законов со стороны членов земских соборов. Допускалась также частная инициатива граждан и целых классов общества (см. УК. кн. зем. прик., ст. XXXI). По разрешении вопроса законодательной властью новый закон направлялся в тот приказ, откуда вышел запрос. Закон мог быть дан словесно (см. УК. кн. ведом, казн., ст. XI), мог быть выражен не в догматической а в диалогической форме (см. там же, CT. VIII); самому приказу предоставлялось уже привести его в письменную догматическую форму .Однородные указы могли быть даны в разные времена; сам приказ сводил их вместе и из двух создавал одну статью (см. там же, ст. XVI) и подписывал (см. там же, ст.У, 17 и 18) ее к тому экземпляру Судебника, который был у него. Таким образом, в каждом ведомстве собирались указы одинакового содержания и вместе с царским Судебником составляли, так сказать, специальные уложения. Лишь в редких случаях указы (общего содержания) рассылались по всем приказам (см. там же, ст. XV); в обычном же порядке закон, обращенный в надлежащий указ, не подлежал дальнейшей публикации. Результатом этого было следующее: а) возможность утраты закона (пожар 1626 г. истребил все узаконения о поместьях и вотчинах в поместном приказе); б) повторение закона, ибо один приказ мог не знать, что требуемый закон уже дан и находится в указной книге другого приказа; отсюда в) справки о законе между приказами.

Число и содержание указных книг. Изложенным путем образовались следующие специальные уложения: 1) Указная книга судных дел (или ведомства казначеев, как названа она в нашем издании, так как указы, содержащиеся в ней, обращены к казначеям, ведавшим гражданский суд при Грозном; Указные книги судных приказов или утрачены, или еще не изданы); указы ее относятся ко времени Иоанна IV (1550-1582 гг.), за исключением одного (1588 г.); содержание ее составляют нормы обвинительного процесса, обязательного и отчасти вотчинного права. 2) Указная книга приказов .холопьего суда (1597-1620 гг.); в ней содержатся законы о холопстве и прикреплении крестьян. 3) Указная книга земского приказа (1622-1648 гг.) - сборник узаконений, относящихся к управлению г. Москвой (о тяглых городских имуществах, о формах обвинительного процесса и полицейские постановления по г. Москве; важнейшие из статей: X, XIII и XXX). 4) Указная книга поместного приказа, собранная после пожара 1626 г. из отрывков уцелевших дел в самом поместном приказе(1587-1624), из сообщений ("памятей") из других приказов о законах, подведенных в решениях дел, производившихся в этих приказах (1611-1625), и, наконец, из новых узаконений после пожара (1629-1651). Без сомнения, много узаконений о поместьях и вотчинах до 1626 г. совершенно исчезло. 5) Уставная книга разбойного приказа составляет исключение из прочих: в основании ее лежит не Судебник, а особое уголовное уложение, созданное Иоанном IV около 1555 г.; затем в смутную эпоху деятельность разбойного приказа и развитие уголовного законодательства вовсе прекратились, а потому в 1617 г. была составлена новая Уставная книга в разряде дьяком Трет. Корсаковым и подьячим Никитой Постниковым из прежней Уставной книги и дополнительных узаконений к ней времен царей Федора Иаонновича и Бориса Годунова. Затем к ней были присоединены новые законодательные вопросы без ответов (ответы были получены уже в Уложении царя Алексея Михайловича). Наконец, с 20-х гг. XVII в. (1624-1631) приписаны новые уголовные законы по запросам приказа.

Практическая рецепция чужого права в эпоху судебников и указных книг. Изложенное состояние законодательства не вполне удовлетворяло потребностям в законе. Приказные дельцы, лишенные живой связи с народным сознанием обычного права, не могли обращаться к этому последнему и потому вынуждены были создать сами для себя субсидиарные источники права из постановлений Литовского статута (3-й ред.). К этому был открыт путь благодаря сближению с Литовским государством в начале XVII в. Из статута делались выписки (из разделов X, XI и XIII) дьяками, переводились (весьма неискусно) на московское наречие, расчленялись на статьи, приписывались в указные книги (Уставн. кн. разбойного приказа) и, несомненно применялись на практике. Впоследствии все они, в более совершенной редакции, вошли в Уложение царя Алексея Михайловича (см. прибавл. кУст. кн. разбойн. прик. в нашем изд. указных книг - Хрест. по истор. русск. права, вып. III).

3) Уложение царя Алексея Михайловича и новоуказные статьи

При изложенном характере движения законодательства после царского Судебника (т.е. при разнообразии и малоизвестности законов и при полной отмене норм обычного права) право стало труднораспознаваемым, что открыло дорогу для правителей и судей к произволу и притеснениям управляемых. В начале царствования Алексея Михайловича начались бунты в Москве, Пскове, Новгороде и других городах, вызванные указанными обстоятельствами. Это побудило приступить к новой полной кодификации.

История составления Уложения. 16 июля 1648 г. царь и дума вместе с собором духовенства решили согласовать между собой все источники действовавшего права и, дополнив их новыми постановлениями, свести в один кодекс. Проект кодекса тогда же было поручено составить комиссии из бояр: кн. Н.И. Одоевского, кн. Сем. В. Прозоровского, окольничего кн. Ф.Ф. Волконского и дьяков Гавр. Леонтьева и Фед. Грибоедова (последние были образованнейшими людьми своего века). Тогда же решено было собрать для рассмотрения и утверждения этого проекта земский собор к 1 сентября. Активное участие собора в деле составления и утверждения Уложения не подлежит сомнению (см. выше). В частности, 30 октября 1648 г. от дворян и посадских была представлена челобитная об уничтожения частных боярских церковных слобод и пашен вокруг Москвы и других городов, а также о возвращении городам перешедших к тем же боярам и монастырям тяглых городских имуществ внутри городов; предложение выборных было принято и вошло в XIX гл. Уложения. Около того же времени "выборные от всея земли" просили о возвращении в казну и раздаче служилым лицам церковных имуществ, неправильно приобретенных церковью после 1580 г., когда всякое новое приобретение было уже ей воспрещено; закон в этом смысле введен в XVII гл. Уложения (ст. 42). Точно так же светские выборные, не находя управы на обиды со стороны духовенства, просили подчинить иски на него государственным учреждениями; в удовлетворение этого ходатайства возникла XIII гл. Уложения (о монастырском приказе). Но главная роль собора состояла в утверждении всего Уложения. Обсуждение Уложения закончено в следующем 1649 г. Подлинный свиток Уложения, отысканный по приказанию Екатерины II Миллером, хранится ныне в Москве. Уложение есть первый из русских законов, напечатанный тотчас по утверждении его. Оно печаталось в первый раз от 7 апреля по 20 мая 1649 г., а затем, когда все экземпляры быстро разошлись, то в том же 1649 г. Уложение напечатано во 2-й раз с 26 августа по 21 декабря (с некоторыми изменениями и поправками в редакции статей). Когда было сделано 3-е издание Уложения при Ал. Михайловиче, неизвестно. С тех пор печатание законов входит необходимым условием в состав публикации законов.

Источники Уложения отчасти были указаны законодателем при назначении редакционной комиссии, отчасти взяты самими редакторами. Это: 1) Судебник царский и Указные книги приказов; первый составляет один из источников X гл. Уложения - "о суде", которая, кроме того, по всей вероятности, черпала из указных книг приказ, судных (ныне утраченных). Указные книги послужили источниками каждая для соответствующей главы Уложения*. 2) Источники Уложения греко-римские взяты из кормчей, а именно из Эклоги, Прохирона, новелл Юстиниана и правил Василия В.; из них более обильным источником был Прохирон (для гл. Ул. X, XVII и XXII); новеллы послужили источником I гл. Ул. ("о богохульниках"). Вообще же заимствования из кормчей немногочисленны и фрагментарны и иногда противоречат постановлениям, взятым из русских источников о том же самом предмете и включенным в то же Уложение (ср. Ул. XIV гл., ст. 10 с гл. XI, ст. 27). Многие черты жестокости уголовного права проникли в Уложение из кормчей**. 3) Важнейшим источником Уложения был Литовский статут 3-й редакции (1588 г.)***. Заимствования из статута отменены (но далеко не все) на подлинном свитке Уложения. Путь для заимствований был облегчен тем, что уже раньше (как сказано) приказные дьяки брали и переводили из статута некоторые пригодные артикулы. Способ заимствования разнообразен: иногда заимствуется содержание статута буквально; иногда берется только система и порядок предметов; иногда заимствуется только предмет закона, а решение дается свое; большей частью Уложение дробит один артикул на несколько статей. Заимствования из статута иногда вводят в Уложение погрешности против системы и даже разумности узаконений. Но вообще статут как памятник также русского права, весьма сходный с Русской Правдой, может быть признан почти местным источником Уложения (см. наше исследование "Уложение и Литовский статут" в Сборн. госуд. знаний, т. IV, 1877). Несмотря на такое множество заимствований из чужих источников, Уложение есть не компиляция иноземного права, а кодекс вполне национальный, переработавший чужой материал по духу старомосковского права, чем он совершенно отличается от переводных законов XVII в. 4) Что касается новых статей в Уложении, то их, вероятно, немного (некоторые из них указаны выше, как составленные по просьбам земского собора); надо думать, что комиссия (до собора) сама не составляла новых узаконений (кроме заимствований).

_______________________

* Указная книга земского приказа частью вошла в X гл. Уложения, именно теми узаконениями, которые попали в нее о гражд. суде (ст. Х = гл. X Ул., ст. 108, 112, 116, 117, 118,261,626,264, 151). Уставная книга разбойного приказа почти буквально переписана в XXI гл. Уложения: "о разбойных и татиных делах", лишь с некоторыми дополнениями (ср. Уст. кн., ст. 1-7 с Ул. XXI, ст. 35-42; Уст. кн., ст. 11-35 с Ул. XXI, ст. 43-65; Уст. кн., ст. 36-40 с Ул. XXI, ст. 8-14 и т.д.). Указная книга приказов холопьего суда послужила одним из источников XX гл. Уложения "суд о холопех", которая, впрочем, гораздо обширнее ныне известной Указной книги; надо думать, что эта книга дошла до нас далеко не в полном виде. Указная книга поместного приказа вошла в XVI и XVII гл. Уложения ("о поместных землях" и "о вотчинах").

** См. указание (преувеличенное) византийских источников Уложения в книге Н.И. Титкина "Византийское право как источник Уложения 1648 г. и новоуказных статей" Одесса, 1888. Существует мнение (ошибочное) о заимствовании системы Уложения из Юстинианова кодекса.

*** Именно из него прямо или косвенно заимствована вся первая часть Уложения, гл. II - IX, касающаяся госуд. права (гл. II - IV переделывает разд. I статьи "Ображение маестату", т.е. оскорбление величества, именно гл. I соответствует арт. 3, 5 и 11; гл. III Уложения соответствует 9-10 арт.; гл IV - арт. 16; гл. V - арт. 17; гл. XII - разд. II Лит. стат. "Об обороне земской"; гл. IX передает содержание арт. 29, 30 разд. I). Затем почти целиком заимствована из статута (из разд. XI) глава XXII, в которой содержится дополнение местных уголовных законов иноземными. Здесь Уложение большей частью смягчает варварский дух уголовного права, проникший в статут из "Саксонского зерцала". В остальных частях Уложения есть отдельные заимствования статута, особенно в гл. X.

_______________________

Содержание и система Уложения. Уложение состоит из XXV глав, весьма неравных по объему, разделенных (в совокупности) на 967 статей. Система (впрочем, довольно беспорядочная), усвоенная Уложением, в 1-й части кодекса копирует систему статута. Все главы Уложения могут быть разделены на пять групп: 1) I - IX составляют тогдашнее государственное право, здесь ограждается богопочтение (I), личность государя (II) и честь государева двора (III), воспрещается подделка государственных актов (IV), монеты и драгоценных вещей (V), что включено сюда потому, что подделку монеты статут считал преступлением против величества; здесь же паспортный устав (VI), устав военной службы и вместе с ним специальное военно-уголовное уложение (VII), законы о выкупе пленных (VIII) и, наконец, о мытах и путях сообщения (IX). 2) Гл. X - XV содержат устав судоустройства и судопроизводства; здесь (в гл. X) изложено и обязательное право. 3) Гл. XVI - XX - вещное право: вотчинное, поместное, тяглое (гл. XIX) и право на холопов (XX). 4) Гл. XXI - XXII составляют уголовное уложение (1-я из Уст. книги разб. прик., 2-я из Ли-тов. стат.), хотя и во все прочие части Уложения вторгается уголовное право. 5) Гл. XXIII - XXV составляют добавочную часть (первые две о стрельцах и казаках, последняя - устав питейный: "о корчмах").

Форма постановлений Уложения отличается ясностью и определенностью, за что так хвалила этот кодекс Екатерина II. Этим Уложение обязано своему конкретному приему выражения (но не "казуистическому", как говорят нередко).

Значение Уложения. Несмотря на чужие источники и на свои новые статьи, Уложение есть не более как итог всего предшествующего законодательства Московского государства, свод его.

Новоуказные статьи. Как ни казалось Уложение полным, как ни старались его составители воплотить в нем все правовые нормы, но опыт тотчас показал, что оно (как и вообще какой бы то ни был кодекс) не может ни обнять всю сумму действующих норм, ни остановить дальнейшее развитие юридической жизни народа. В самом деле, в Уложении вовсе нет многих главных частей права (например, так называемых основных законов, законов о государственных учреждениях, как центральных, так и местных; нет семейного права, общего наследственного права и др.). Во 2-й половине XVII в. возникают, во-первых, законы, дополняющие и изменяющие Уложение (новоуказные статьи в точном смысле); во-вторых, законы - уставы уже с реформаторским направлением.

а) Новоуказными статьями в широком смысле называются все законы, изданные после Уложения; но в узком смысле этим названием обозначаются законы, касающиеся вопросов, уже вошедших в Уложение, но дополняющие и изменяющие постановления о них этого кодекса. Таковы: 1) Новоуказные статьи о разбойных и убийственных делах 1669 г. (Поли. собр. зак.6 N 441) - уголовный кодекс, превышающий своей полнотой уголовную часть Уложения и существенно дополняющий его; в нем уголовный закон, хотя и постоянно обращается к греко-римским источникам, но значительно смягчает ту строгость кар, которая в Уложении была навеяна кормчей и статутом; 2) новоуказные статьи о поместьях 1676 г. (П. С. 3., N 633) и новоуказные статьи о поместья v и вотчинах 1677 г. (там же, N 700) показывают, что не всегда законодательство неуклонно идет к усовершенствованию: первый из упомянутых законов во многом без нужды отменяет постановления Уложения, второй - большей частью восстанавливает вотчинное право Уложения; 3) писцовый наказ 1684 г. (там же N 1074) и 4) новоуказные статьи о чернослободских и бело-месщовых дворах 1686 г. (там же N 1157) дополняют вотчинное право Уложения. Первый составлен на основании прежних наказов.

б) Уставы представляют собой новую форму закона преимущественно учредительного характера; они служат уже предвестием петровских регламентов. Уставом именуется законодательный акт, устанавливающий что-либо новое по теоретическому усмотрению законодателя. Дух реформы начинает веять уже вскоре по издании Уложения; таковы уставы финансовые: Уставная грамота 1634 г. (там же, N 122), в которой законодатель заявляет, что он действует "на лучшее преуспевающе, якоже Богу угодно и нам", и старается искоренить "злодейство, превзошедшее в обычай"; сама форма этого закона имеет характер церковного поучтш. Новоторговый у став 1677 г. (там ж, N 408), хотя издан "по всенародному слезному челобитию", заключает в себе полную реформу торгового права и управления "всех государств окрестных", именно по системе меркантилизма. Но вполне реформаторский дух и формы принимает наше законодательство со времени царствования Федора Алексеевича; в 1682 г. задуман закон о призрении "по новым еуропским обычаям". С того времени (в период империи) закон идет впереди права, создает его, а не следует за ним, фиксируя его, как было на протяжении всего Московского периода.

ПЕРИОД ТРЕТИЙ - ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВО ИМПЕРИИ

Отношение к предыдущему периоду

Существенные черты периода империи (с нач. XVIII в.) заключаются в том, что, соединив в себе постепенно обе половины Руси, став государством общерусским, империя стремится изменить московский государственный строй через усвоение западноевропейских и западнорусских форм, путем реформаторского законодательства; почти все учреждения Московского государства уничтожаются и заменяются новыми; различные классы смыкаются в сословия, сама верховная власть получает новые основания; государство из вотчинного и патриархального превращается в полицейское. Из этого, однако, не следует, что период империи не имеет никакой исторической связи с предшествующим: напротив, при слиянии двух русских государств в одно преобладающим в нем остался тип, выработанный в Московский период*.

______________________

* Так как нормы государственного права 3-го периода входят большей частью в состав действующего права и излагаются в науке русского государственного права, то здесь мы ограничиваемся изложением явлений преимущественно таких, которые уже вышли из состава действующих норм, т.е. не переходим за XVIII в.

______________________

А. ТЕРРИТОРИЯ

Существенное изменение прежней территории, повлиявшее и на перемену внутренних свойств государства, составляет расширение его на запад, Петр I, стремясь овладеть берегами Балтийского моря, столкнулся со Швецией; борьба за гегемонию на севере между двумя государствами (!700-1721) кончилась в пользу России; тогда были присоединены Лифляндия, Эстляндия, Ингрия, часть Карелии (древнее достояние В. Новгорода) и часть Финляндии. Это ввело Россию непосредственно в круг европейской жизни. Но для внутренней жизни государства гораздо важнее было воссоединение Западной Руси с Восточной. Оно началось еще в XVII в, присоединением Малороссии: сначала (в 1654 г.) всей, т.е. целой Юго-Западной России, а потом только по правый берег Днепра (по Андрусовскому договору 1667 г.). Остальная часть Западной России присоединена при Екатерине II (в 1772 г. северная и восточная части Белоруссии; в 1793 г. - остальная часть Белоруссии и Юго-Западная Русь, а в 1795 г. - Литва и Курляндия). Дальнейшее расширение русской территории на западе было лишь следствием двух указанных направлений, данных Петром Екатерине, а именно: при Александре I присоединена вся Финляндия (1809), часть бывшей Польши (Варшавское герцогство) под именем царства (1815). Относительно всех этих европейских приобретений (за исключением екатерининских) нужно заметить, что присоединяемым странам давались льготы, или удерживавшие за ними прежние их учреждения, или даже создаваемые для них вновь при самом присоединении (отчего империя не получила, однако, характера союзного государства): Малороссия пользовалась самостоятельным (выборным) управлением и судом и прежними (литовскими) законами; право внешних сношений первоначально (при Богдане Хмельницком по пунктам 1654 г.) было ограничено (с Польшей и Турцией сноситься вовсе запрещено; послов прочих государств принимать, но тотчас давать знать в Москву; этими правами пользовались и астраханские воеводы в Московском государстве), а в 1674 г. совсем отнято. За Лифляндией, Эстляндией, а потом и Курляндией удержаны были особенности этих учреждений в качестве местных; для Финляндии и Польши созданы самой Россией особые престолы - великокняжеский и царский с особенными учреждениями государственного характера (собственной законодательной властью, высшим управлением и военной силой). Но затем эти особенности уступали место общему единодержавному складу государства. Так, еще при Петре I фактически прекратилось избрание гетманов Малороссии (после смерти Скоропадского); хотя при Петре II вновь был избран гетман (Апостол), а затем после нового перерыва, при Елизавете - Разумовский, но эти гетманы были уже не более как особый вид губернаторов: все важнейшие вопросы управления разрешались центральным правительством, а в местном генеральном суде участвовали чиновники, назначенные от короны. Государственные права Польши утрачены ею после восстания 1831 г., а местные особенности - после восстания 1863 г. Государственные отличия сохранились только в Финляндии, а местные особенности - в Остзейском крае. Движение территории на юг было продолжением явлений 1-го периода русской истории; уже Петр В. стремился овладеть берегами Азовского и Черного морей (Азовские походы 1695-1696 гг.). Продолжателями его в этом направлении явились императрица Анна Иоанновна (Белградский мир 1739 г.) и в особенности Екатерина II, при которой Кучук-Кайнарджийский мир 1774 г. предоставил России берега Азовского моря; в 1783 г. присоединен весь Крым, а по Ясскому договору 1791 г. Россия получила, наконец, северный берег Черного моря до устьев Днепра; при Александре I по Бухарестскому миру 1812 г. к России была присоединена Бессарабия. Это движение на юг, не имея значения для внутреннего склада государства, важно для международной роли империи: оно дало ей миссию стать на защиту славянских наций и содействовать их государственному возрождению, что и составляло до сих пор единственное удельное значение Российской империи в Европе.

Движение на восток было продолжением политики Московского государства; уже Петр В. (1722 г.) начал поход на Персию через Кавказ. При Екатерине II грузинские цари были уже в фактическом подчинении России; при Александре I Грузия присоединена окончательно; с тех пор велась постоянная борьба с горцами Кавказа до царствования Александра II (1864), при котором также последовало завоевание Средней Азии (Туркестана - 1865, Коканда - 1876) с фактическим подчинением Бухары и Хивы (1873) и расширение границ Сибири до Амура (1858). Это движение на восток дало империи весьма важную роль в Азии, разделяемую с ней там только Англией. Громадное государство осталось и теперь особым миром между Европой и Азией.

Б. НАСЕЛЕНИЕ

Уже при Петре В. начинается образование из прежних служилых и тяглых классов нескольких сословии или состояний: из некоторых разрядов служилых людей образуется шляхетское (дворянское), из тяглых городских - мещанское сословие, из низших разрядов служилых лиц и тяглых людей сельских - состояние казенных крестьян, из прикрепленных и холопов - крепостное состояние, из детей белого духовенства - духовное сословие. История образования сословий делится на две половины от Петра В. до Екатерины: при Петре государство, образуя сословия, оставляет за ними прежний служилый характер; Екатерина хотела создать сословия не только по форме, но и по духу западных европейских сословий. Однако это не вполне удалось и тогда в связи с противоречием сословного строя древнему Московскому строю и с тем, что момент заимствования в России сословных порядков совпал с отменой их в самой Западной Европе.

1) Шляхетство, или дворянство

а) При первоначальном образовании дворянского сословия Петром оно получило наименование царедворцев (до 20-х гг. XVIII в. так именовались не придворные чины, а все будущие шляхтичи: см., например, указ 23 марта 1719 г.), потом шляхетства, по примеру Польши и Литвы. Назвать его дворянским в то время нельзя было потому, что в Московском государстве дворянами именовался низший чин служилых людей и такое название для боярина было бы оскорблением. Наименование "шляхетство" держалось до Екатерины II, хотя в частных случаях начал употребляться титул дворянства, который окончательно утверждается манифестом 1762 г. и актами комиссии 1767 г.

б) Врет и способ образования шляхетства не поддается точному определению, ибо общего указания об этом не было дано. "И только известно, что перемена сия последовала по возвращении государя из первого в чужие края путешествия", - говорит Миллер. Прежние московские чины были определены Петром указами 1695-1703 гг., но имевшие "донашивали" их в первой четверти XVIII в. Положительной мерой к образованию шляхетства нужно считать указ о единонаследии 1714 г., которым поместья присвоены шляхетству на праве собственности, т.е. положено основание первой и важнейшей привилегии дворян владеть поместьями независимо от службы. Вторым актом образования дворянского сословия был манифест Петра III 18 февраля 1762 г. об освобождении дворян от обязательной службы, после чего все, чем они вознаграждались за службу, стало их привилегиями. Окончательная организация сословия дана жалованной грамотой Екатерины II 1785 г., содержание которой основано на петициях самих дворян, заявленных ими при воцарении императрицы Анны и в законодательных комиссиях Елизаветинской и Екатерининской.

в) Элементы, из которых создано шляхетство, суть придворно и военно-служилые разряды Московского государства, но, во-первых, не исключительно, а во-вторых, не все: в состав шляхетства вошли дьяки и подьячие, верстанные прежде поместьями и владевшие вотчинами; архиерейские дворяне и дети боярские, если их деды и отцы были в том же чине (ук. 1721 г. - П. С. 3., N 3854). В дворянство введены члены фамилий малороссийской старшины (генеральной, полковой и сотенной), сначала фактически - посредством владения крестьянами, а потом, с 1839 г., законодательным путем; впрочем, еще в 1735 г. жалованная грамота была распространена и на Малороссию. Далее, к дворянству приобщены князья и мурзы татарские (ук. 1784 г. П. С. 3. N 15866); грузинские и бессарабские местные дворяне (1818 и 1850 гг.). Невошлав шляхетство целая половина древних московских дворян и детей боярских, особенно поселенных целыми массами на окраинах государства (Северской Украины и Сибири), где из них образовался особый класс однодворцев, примыкавший к состоянию казенных крестьян (П. С. 3. N 3794). В Екатерининской комиссии 1767 г. тамбовский депутат Веденеев упоминал, что Белгородский и Севский разряды, состоявшие из дворян и детей боярских, рейтаров, копейщиков и пр., в 1724 г. были переименованы в государственных крестьян, и ходатайствовал о возвращении им названия детей боярских, но члены нового сословия отвергли такие притязания (Сборн. рус. ист. общ., IV, стр. 177; ср. Болтин. "Прим. на Леклерка" II, стр. 434). В Сибири, напротив, до 2-й половины XVIII в. по-прежнему производили из казаков в дети боярские, а из них - в дворяне не путем пожалования от верховной власти, а простым повышением по службе.

г) Способы приобретения шляхетства (до Екатерины) указывают на смешанный сословно-служилый характер нового сословия. Первым и важнейшим была выслуга. По "табели о рангах" (П. С. 3., N 3890) 1722 г. получивший чин не ниже 8 класса, какого бы он происхождения ни был, причисляется "в вечные времена лучшему старшему дворянству", т.е. приобретает потомственное дворянство (с детьми, рожденными после получения этого чина, а о рожденных раньше позволялось ходатайствовать). Получившие чины ниже 8 класса суть личные дворяне (явление невозможное в сословных государствах). В Елизаветинском уложении (неутвержденном) было постановлено (ч. III, гл. XXII, п. 5), что выслугой не приобретаются права потомственного дворянства. Подобным же образом высказывалась и Екатерининская комиссия: в проекте "о правах благородных" источниками дворянства признаны только рождение и пожалование. Такой же проект был представлен комитетом 1826 г. Но эти сословные притязания не были утверждены правительством. Екатерина открыла дорогу для яичного дворянства к потомственному, если дед, отец и сын были личными дворянами (Жалов. гр., § 21). Последующими узаконениями размеры действия выслуги постепенно сокращались: чин, дающий дворянство, все отодвигался выше(1845 и 1856 гг.). К выслуге относится также приобретение дворянства через получение ордена (Жал. гр. § 92). К этим двум источникам, в которых отражается служилый характер сословия, присоединяются два новых, обозначающих новый собственно сословный строй - это пожалованье (таб. о рангах, § 16). К пожалованью приравнен и индигенат иностранцев (там же, § 5), т.е. и здесь требуется особый акт, подтверждающий иностранное дворянство. Самый же важнейший источник дворянства есть рождение. Актом, укрепляющим принадлежность к дворянству, стало внесение в так называемую бархатную книгу, заведенную еще в 1682 г. по уничтожении местничества, а с издания дворянской грамоты 1785 г. - внесение в местные (губернские) дворянские книги, разделенные на 6 частей по источникам дворянства (пожалование, военная выслуга, гражданская, индигенат, титул, давность). Сословие подчинен® особому ведомству герольдмейстера (впоследствии, в 1848 г. - департамент герольдии) при сенате.

д) Права и преимущества дворянства (корпорации) и дворян. Дворянство стало корпорацией ("корпусом"), члены которой взаимно равны, хотя фактически аристократия неохотно сближалась с неимущими провинциальными дворянами, а последние с завистью взирали на первую. Всему дворянству и только ему принадлежал титул благородства (прежде принадлежавший лицам царской фамилии), право иметь гербы (утвержденные табелью о рангах и затем манифестом 1762 г.). Важнейшее корпоративное право дано законодательством Екатерины (учрежд. о губ. 1775 г. и жал. гр. 178 5 г.) и со стоит в праве составлять дворянские общества и собрания (губернские) и избирать должностных лиц как для специально сословного (предводителей и депутатов), так и для общего (государственно-местного) управления (почти по всем отраслям администрации и суда). Как общество, дворянство каждой губернии есть и гражданское юридическое лицо (с правами имущественными). К предметам действия дворянских сословий относится право петиций (принадлежащее только им).

Что касается личных и имущественных прав и обязанностей, то жалованной дворянской грамотой установлена для дворян свобода от телесных наказаний*, но взамен этого усилены прочие уголовные наказания специально для дворян за некоторые виды преступлений, "основаниям дворянского достоинства противные". Дворянам были предоставлены многие преимущества на государственной службе. Указом 1746 г. воспрещено владение землей в уезде купцам, цеховым, казакам и прочим разночинцам. Только дворянам было оставлено право владения населенной землей, а до Александра I и ненаселенной (с некоторыми исключениями для среднего сословия, которые будут указаны). Когда еще крепостное право не вполне определилось, то (по 1-й ревизии) крепостные люди записывались за лицами всех состояний (посадскими, приказными, попами, крестьянами и пр.; см. указ 28 февраля 1721 г. 10 мая и 1 июня 1722 г.). Но с 1739 г. определено, что крестьянами могут владеть только дворяне, церковные учреждения и фабрики (П. С. 3., N 8836). Дворовыми людьми продолжали владеть и после этого лица недворянского происхождения (инстр. рев. 1743 г., § 7), что воспрещено указом 1746 г. Дворяне лично были освобождены от податей и повинностей.

________________________

* По воинскому уставу 1716 г. дворяне не подвергались пытке ни по каким делам, кроме дел об убийствах и государственных преступлений. По проекту Елизавет, комиссии, дворянин "освобождается от всякого неприличного его природе наказания" как-то: кнута, кошек, батогов и плетей.

________________________

2) Мещанское сословие

Первоначальным наименованием среднего сословия было граждане (Регл. гл. магистр., гл. 7), затем мещане, по образцу Польши и Литвы. Мещанское сословие создано путем узаконений, касающихся управления городов, а именно: регламентом главного магистра 1719 г., наказом Екатерины II 1767 г. и грамотой на права и выгоды городам Российской империи 1785 г. (жалованной грамотой городам). До издания регламента Петр, учреждая бурмистерскую палату, еще не отделял посадских людей от черных крестьян округа. По регламенту, объем нового сословия определен уже точными границами немецкого бюргерства: "граждане" - это "банкиры, знатные купцы, доктора, аптекари, шкиперы", которые составляют 1-ю гильдию; затем ремесленники, которые входят во 2-ю гильдию и называются "подлыми гражданами", они делились на цехи; наконец, прочие "подлые люди", рабочие, "между регулярными гражданами не считаются". Вообще жители городов, не принадлежащие к мещанскому сословию, именуются нерегулярными гражданами. По наказу Екатерины (XVI, 380), к "среднему роду людей (т.е. горожанам) относятся все те, кои, не быв дворянином, ни хлебопашцем, упражняются в художествах, в науках, в торговле, в мореплавании и в ремеслах". Такое же понятие о городском сословии дает жалованная грамота 1785 г. (стр. 77)*. Приведенными узаконениями определяются элементы, долженствовавшие войти в мещанское сословие, двоякого рода: одни действительные, другие мнимые. Действительным материалом нового сословия послужили: а) гости и посадские люди, б) их крепостные люди (П. С. 3. N 4812), в) люди низших военных служб (пушкари, воротники и пр. - П. С. 3. N 4336); г) вольные гулящие люди (П. С. 3. N 1972); д) помещичьи крестьяне могли только временно приписываться к посаду с согласия помещика, платя ему оброк; крепостные крестьяне, по освобождении, могли проситься в сословие мещан, но прием их не был обязателен для города; е) переход казенных крестьян в мещане обставлен известными условиями (см. П. С. 3. N 15,559); ж) иностранцы. К мнимым элементам мещанства (на самом деле не вошедшим в него) относятся: "кадеты", т.е. младшие сыновья дворянских фамилий (П. С. 3. N 2789, III, 1 и 15), люди ученых профессий (медицинской, художественной и др.), которые через службу вошли в класс личных дворян, а не мещан. Принадлежность к сословию закрепляется внесением в городскую обывательскую книгу, разделенную, подобно дворянской, на 6 частей (домовладельцы, купцы, ремесленники, иногородние и иностранцы, именитые граждане, в том числе ученые, и посадские).

_______________________

* Хотя к городскому самоуправлению привлечены и жители города, принадлежащие к другим сословиям (см. ниже о муниципальном управлении).

_______________________

Права и обязанности мещан и мещанского сословия определяются их сословной исключительностью: это, во-первых, исключительное право на торговлю и ремесла. Возбуждение в 1711 г. вопроса о праве всякого рода лиц торговать в городах не привело ни к какому результату; лишь розничная торговля в Москве дозволена всем (П. С. 3., N 2770). Наказ Екатерины (гл. XIII) полагает, что торговля дворян в городах "противна существу самодержавного правления". Наоборот, мещане должны были отступить от дворянского права владения населенной и ненаселенной землей. Из этого Петром В. было сделано исключение в пользу владельцев фабрик и заводов, причем крестьяне были приписаны к заводам, а не к лицу владельца; но и это право исчезло во 2-й половине XVIII в. Владение крепостными людьми без земли продолжалось за некоторыми лицами городского сословия до 1746 г. (П. С. 3., N 9276. Ср. Поленов "Истор. сведения о Екатерин, ком.", II, 77, 85, 92-95, 98). Лица городского состояния обязаны жить в городах, а не в уездах или, по крайней мере, приписываются к тому или другому городу. За мещанским сословием сохраняется тяглый характер, но купцы не подлежат подушной подати и рекрутчине, что и послужило причиной разделения сословия на два класса (за податным классом утвердилось собственно название мещан). (П. С. 3., N 14275). Корпоративное право сословия состоит в сословном самоуправлении каждого города, через городского голову и думу (представительное учреждение). Что это самоуправление сословное, на это указывает судьба его до 1870 г. (см. нашу статью о сочинении Дитятинав "Унив. изв."., 1878).

3) Состояние сельских обывателей и крепостное право

Прежние классы черноволостных крестьян, дворцовых, крестьян церковных или экономических (после отобрания церковных имуществ), ясачных инородцев сливаются в состояние казенных крестьян; при этом "казна" есть частноправовое лицо, а не государственный союз. Поэтому зависимость казенных крестьян есть также крепостное состояние; разница между государственными и частными крестьянами, столь явная впоследствии, возникает не из права, а из фактического различия характера владельцев.

Собственно крепостное состояние относится к частновладельческим крестьянам. Начало его образования заметно в XVII в., нов период империи оно существенно изменяется: становится частной зависимостью (а не государственным учреждением) и поглощает в себе прежнее холопство. Единственное отличие его от холопства заключается в признании за крестьянами значения тяглых людей (обложенных податями). Законов, образующих это состояние, дано не было (хотя дворянство настаивало на этом и в Елизаветинской, и Екатерининской комиссиях); оно косвенным образом возникло из узаконений о ревизиях и тех законов, которыми определялось дворянское состояние, в особенности из манифестов об освобождении дворян от обязательной службы 1762 г., после чего крестьяне подчинены владельцам по личному праву этих последних. Впрочем, основанием крепостного права и в XVIII в. все еще считалась не личная зависимость, а земельная.

Элементы, вошедшие в состав крепостного состояния:

а) прежние частные прикрепленные крестьяне, половники северных уездов (т.е. крестьяне, жившие на землях людей тяглых и сохранившие еще право перехода) и посессионные крестьяне (т.е. принадлежавшие фабрикантам и заводам); б) холопы полные и кабальные. Прежде всего с крестьянами слились задворные холопы (поселенные на земельных участках: указ 22 января 1719 г.), а потом и дворовые; по указу 1720 г. велено вносить в перепись подданных частных владельцев (термин, заимствованный из польского и западнорусского права). Холопство как отдельный институт исчезает, хотя наименование кабальных людей еще встречается до 1737 г. (П. С. 3. N 7438). С того времени все источники частной зависимости сливаются в крепостном состоянии. По законам о ревизии, все, живущие на землях владельца, приписываются ему для вечного платежа подушных податей, с чем и соединялось вечное укрепление. Так, в) дети священно-церковнослужителей, оставшихся за штатом, записывались за владельцем, а при 2-й ревизии сами обязаны избрать себе владельца; если впоследствии кто-либо из них (с согласия владельца) будет посвящен в духовный сан, то такие попы и дьяконы не исключались из подушного оклада и оставались, так сказать, полукрепостными. Причетники (по указам 5 и 19 января 1720 г.), отставные попы и дьяконы (по указам 1722 и 1723 гг.) подлежат записи в подушный оклад за местными владельцами. Обращение лиц духовного происхождения в крепостное состояние прекращено Екатериной II. г) Малолетние неизвестного происхождения, незаконнорожденные и подкидыши записывались: первые - за желающими, вторые - за теми, кому подкинуты (инструкц. ревиз. 1743, § 26), что продолжалось до указа Екатерины II1765 г. (П. С. 3., N 12340), по которому приемыши отдаются в услужение до 20 или 30 лет. д) Лица свободного состояния ("вольные гулящие"), как те, которые пребывали в городах без определенных промыслов, так и все, которых застала ревизия на частных землях, записываются за частными владельцами, причем иногда желающие владеть ими вызывались через публикацию.

Так как крепостное состояние поглотило в себе прежнее холопство, то источниками пополнения его сделались все прежние источники холопства, как-то: брак до указа Екатерины II 1781 г.; договор займа-кабала в отношении к инородцам до указа 1743 г. (П. С. 3., N 8792); купля инородцев и иностранцев азиатского происхождения и вымен их на товары, что поощрялось в видах обращения в христианскую веру (и что пресечено указом Екатерины II 1776 г.); наем в услужение: по 2-й ревизии все партикулярно служащие у кого-либо записывались за владельцем вечно, кроме иноземцев, принявших христианскую веру; плен: пленников раздавали частным лицам в вечную крепость (указ 19 апреля 1737 г.), что прекращено Екатериной II (указом 17 октября 1776 г.); преступление, именно бунт (например, раздача бежавших ногайцев в 1743 г.). Как видно из вышесказанного, все новые источники крепостного состояния пресечены Екатериной В., при которой (сенат, ук. 1780 г.: П. С. 3., N 14294 и 15070) вообще свободному человеку запрещено записываться в крепостное состояние. Но зато именно Екатерина более всех других государей увеличила фактический объем крепостного состояния через пожалование государственных населенных земель частным лицам. Таким путем узаконено возникшее фактически вновь крепостное право в Малороссии (где оно вполне было уничтожено при Богдане Хмельницком); здесь, впрочем, и без пожалования крепостное право вводилось простыми полицейскими мерами через воспрещение бродяжничества (перехода от одного владельца к другому), ради удобнейшего взыскания податей. Пожалование населенных имений прекращено Александром I в 1801 г.

Юридическое положение крепостных. Благодаря различию характера владельцев (казны и частных лиц), юридическое положение казенных крестьян обособилось от положения крестьян частновладельческих. Первые разделяют со вторыми почти полностью бесправное положение в имущественных отношениях: в 1730 г. им запрещено приобретать недвижимую собственность в городах и уездах, в 1731 г. - вступать в подряды и откупа, в 1761 г. - обязываться векселями и вступать в поручительства; простые заемные обязательства допускаются с разрешения их правителей; оставалось только право собственности на движимые вещи. Зато личные права казенных крестьян не подвергались таким ограничениям, как права крестьян частновладельческих. В связи со смешением в крепостном состоянии холопства и прикрепления в правах владельцев смешиваются прежние права господ с правами землевладельцев. 1) Крепостная зависимость вечна, вопреки временному характеру старого кабального холопства и согласно с характером вотчинного права на землю. 2) Право распоряжения крепостными перешло от прежних прав господина на полных холопов: владельцы продавали, меняли на другие предметы крепостных поштучно (без земли и отдельно от семей). Хотя Петр В. (в указаниях для комиссии при составлении нового уложения 1721 г. апреля 15) порицал это ("шляхетство продает людей, как скотов, чего во всем свете не водится"), но сам же он разрешил продажу людей в рекруты (указ 29 октября 1720 г.), что было единственным основанием последующей практики (ибо закон в общем не разрешал этого; см. П. С. 3., N 13074). В проекте Екатерининской комиссии о правах "третьего рода давать и уступать мужа от жены, или жену от мужа, также и малолетних их детей, коим отроду не более 7 лет". Но проект не был утвержден, и отдельная продажа людей продолжалась. Она была запрещена только в 1843 г. 3) Право хозяйственного пользования крепостными не было ограничено законом (вопреки желаниям лучших людей того времени, например. Посошкова - "О скудости и богатстве", гл. XII и самой Екатерины II - Наказ, гл. XII, п. 270) до указа 1797 г; (П. С. 3., N 17904), по которому число рабочих дней в неделе на помещика ограничено тремя, но закон этот не вошел в практику. Прежнее различие видов труда между холопами (дворовая служба) и крестьянами (земледелие) уничтожается: владелец всегда имел право перевести крестьянина во двор (до закона 1858 г.). Он имел также право передать свою власть над крепостными кому угодно (по арендному контракту на землю и лично по передаче отдельных крестьян во временное пользование). Закон прекращал лишь передачу крестьян лицам, не имеющим права владеть крепостными (ук. 1617 г., П. С. 3., N 30040 и 2-е П. С. 3., N 27405). Владелец мог переселять своих крестьян с одной земли на другую, впрочем, с позволения начальства: камер-коллегии (П. С. 3., N 4533), а потом земского суда (П. С. 3., N 15549). Самим крестьянам не принадлежало никаких имущественных прав: всякое их имущество есть имущество владельца. В вышеупомянутом проекте Екатерининской комиссии (ч. 3-я, ст. 48) было постановлено: "все движимое имение принадлежит им собственно"; при взыскании недоимок (в пользу казны или помещика) оценка имущества крестьян производится выборными из крестьян. Но это не вошло в закон. 4) Право устраивать брачную судьбу крепостных перешло из права господ холопов, и вмешательство закона с целью ограничить произвол владельцев в этом отношении (указ 5 янв. 1724 г., в П. С. 3., N 4406) не имело никаких последствий. 5) Право суда и наказания первоначально вовсе не регулировалось законом; не разрешалось лишь применение смертной казни. Помещикам предоставлялось право ссылки крестьян в каторгу на срок, определенный самим владельцем (указ 1765 г. П. С. 3., N 12311); это право отменено в 1807 г. (П. С. 3., N 23530). В своде законов у помещиков отнято право суда и наказания лишь по преступлениям, ведущим к лишению прав состояния; телесные наказания ограничены 40 ударами розог или 20 ударами палок, а тюремное заключение в сельской тюрьме от 1 дня до 2-х месяцев; впрочем, владельцам предоставлено право отсылать виновных в смирительный дом от 2 недель до 3 месяцев и в арестантские роты от 1 до 6 месяцев (т. IX, ст. 1052). Право ссылать своих крестьян на поселение не за преступления, а за пороки и проступки дано помещикам самими законодателями в целях скорейшей колонизации Сибири (П. С. 3., N 11166 и 11216; указ 1760 г.); хотя эту меру отменяли Екатерина II (в 1773 г.) и Александр I (в 1802 г.); но она вновь восстанавливалась. Ссылка регулировалась в 1827 г. - Единственным ограничением крепостных прав, по сравнению с прежними правами на холопов, было запрещено ставить крестьян вместо себя на правеж.

Выход из крепостного состояния. Много дверей вело в это состояние, но из него - ни одной. Отдача в солдаты вела лишь к временному освобождению: владелец мог требовать отставных солдат себе обратно (указ 1764 г. П. С. 3., N 12060). Дети, рожденные во время службы от солдата-отца, принадлежат военному ведомству. Донос на своих владельцев вел также к временному освобождению; освобожденный обязан был найти себе нового владельца в течение года. Воля самих владельцев освобождать своих крестьян была ограничена: личное освобождение позволено было лишь манифестом 1775 г., а освобождение с землей - указом 1801 г. Владельцы иногда под видом освобождения выгоняли дряхлых и больных, чтобы не платить за них подушных податей (П. С. 3,, N 15603).

Ограничения крепостного права. Крепостное право, как сказано выше, заключало в себе и рабство на частных основаниях, и прикрепление на государственных началах. Поэтому государство имело полные основания регулировать в частных случаях власть помещика, но обычно не пользовалось этим правом. Вначале за разорение помещиками своих деревень таких "непотребных" отдавали под начало до исправления, а имение переходило к родственникам (указ 1697 г., п. 7; подобное же повторено в указе о единонаследии); крестьянам позволялось приписываться в посады (без освобождения). Но после 1762 г. вмешательство государства становится все слабее: опека за жестокое обращение с крестьянами делается явлением весьма редким.

Освободительные идеи начинают проявляться с самого начала крепостного права; представителем их можно считать уже Посошкова (который утверждал, что "прямой владелец крестьян - всероссийский самодержец"). Заметнее они становятся со времен Екатерины. Сама она как частное лицо несомненно была (до 1789 г.) на стороне освобождения, но как государыня поддерживала крепостное состояние и даже развивала его; свидетельство о ее эмансипаторских наклонностях можно видеть в Наказе (гл. XI, XIII и V), в теме, предложенной Вольному экономическому обществу об имущественных правах крестьян, в полемике ее с Сумароковым и в ее проекте, по которому все, рожденные после 1785 г., должны быть свободны. В комиссии 1767 г. многие депутаты, особенно депутат Козловского дворянства Коробьин, стояли за ограничение власти помещиков и признание за крестьянами прав собственности. Ревностным приверженцем освобождения был в начале царствования император Александр I, установивший (1804) разряд свободных хлебопашцев и позволивший помещикам отпускать крестьян с землей, освободивший (1816-1818 гг.) крестьян Эстляндии и Курляндии. При императоре Николае I было учреждено несколько секретных комитетов, посвященных крестьянскому вопросу (1826,1839); последствием обсуждений были указы: 1842 г. об обязанных крестьянах (т.е. о личном освобождении крестьян с сохранением за помещиками права собственности на землю); 1843 г., запретивший продажу без земли; 1848 г, о праве крестьян покупать землю с согласия помещика.

Действительное освобождение произошло лишь в царствование Александра II, 19 февраля 1861 г.

В. ВЛАСТЬ

Царская власть получает новый титул - императорский с сохранением и всех прежних. Этот титул присвоен Петру В. высшими учреждениями государства при окончании Северной войны в 1721 г. - войны, которая и вызвала все новые явления периода империи. Новый титул, сходный по существу с прежним - царским, заключает, однако, в себе и новый смысл: царский титул делает наших государей преемниками византийских цезарей, императорский - усвоителями подобных же традиций западноевропейских.

Новые основания власти. Петр В. и теоретически и практически изменяет прежние патриархально-вотчинные основания власти в государственные: власть существует в интересах государства и для государства. Теоретически такое учение проводил в Москве Юрий Крыжанич; затем тот же взгляд выражен, по поручению Петра, Феофаном Прокоповичем в "Правде воли монаршей" (официальном публицистическом трактате, написанном в защиту прав Петра на устранение законного наследника). Здесь основания власти изложены согласно с теорией Гуго Греция, т.е. с теорией договорного происхождения власти: "согласно все хощем, да ты, государь, к общей нашей пользе владееши нами вечно"; практически Петр проводил ту же мысль, издав новую форму присяги 1711 г., (П. С. 3., N 2329) на имя государя и государства, затем проходя службу наравне с подданными, с низших чинов и повелев в письме из-под Прута сенату, что если он попадет в плен, то не исполнять его приказаний, хотя бы и собственноручных, а если погибнет, то выбирать между собой достойнейшего в преемники.

Переворот в порядке преемства. Согласно с новыми основаниями власти, Петр В. полагал (и через Прокоповича в "Правде воле монаршей" выразил), что воля царствующего государя не связана порядком законного наследования: если государь находит законного наследника не соответствующим благу государства, то может назначить себе преемником кого угодно. Практически поводом к этому было желание Петра устранить своего сына Алексея от престола; он был действительно устранен (впрочем, через собственное отречение, хотя и вынужденное) и после побега в Австрию судим и приговорен к смертной казни. Тогда Петр утвердил завещательное преемство (указ 5 февраля 1722 г.), бывшее причиной многих смут в 1-й половине XVIII в. Сам он не успел назначить себе преемника; его супруга Екатерина I возведена на престол лишь по тому основанию, что была коронована Петром В. как супруга-императрица (первый случай приобщения к коронации государынь-супруг). Она оставила завещание, допустив в нем субституцию: первым преемником назначен законный наследник - сын царевича Алексея Петр, за бездетной смертью которого престол должен был перейти к дочери Петра I Анне (Голштинской). В действительности после смерти Петра осуществилось избрание преемника волею верховного тайного совета, которое пало на дочь царя Иоанна Анну Курляндскую. Хотя она также назначила завещанием преемника в лице малолетнего Иоанна Брауншвейгского, но он был свергнут, и на престол возведена дочь Петра Елизавета, которая объявила своим наследником Петра (III); Петр, однако, был свергнут его супругой Екатериной II. Екатерина, хотя и признала с самого начала царствования своим наследником своего сына Павла, но не отменяла закон завещательного порядка (по некоторым известиям, имея в виду устранить Павла и передать престол его сыну - Александру). Император Павел I поспешил восстановись законное преемство (указ 5 апреля 1797 г.) и установил тот порядок, который без существенных изменений действует доныне.

Права верховной власти. Вышеизложенное изменение оснований власти привело к точному законодательному определению неограниченной самодержавной власти; в Воинских артикулах Петра В. (в толковании к арт. 20) читаем: "Его Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах отчет дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомыслию управлять"*. "Правда воли монаршей" учит, что хотя власть возникла по договору и для пользы подданных, но народраз навсегда передал власть в руки монарха безусловно. Екатерина II (Наказ, гл. II) указывает на другие основания для того же: "Государь есть самодержавный, ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть не может действовать сходно с пространством столь великого государства" (п. 9-11); "Другая причина та, что лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим. Какой предлог (цель) самодержавного правления? Не тот, чтобы у людей отнять естественную их вольность, но чтобы действия их направити к получению самого, большого ото всех добра" (п. 12-16).

_____________________

* Это почти буквальный перевод решения шведского рихсдага 1693 г.

_____________________

В 1730 г., когда решили применить в преемстве принцип избрания, решили также ввести ограничительные пункты для власти новоизбранной государыни Анны Иоанновны, а именно: аристократия - члены верховного тайного совета (главным образом кн. Голицын) - имела образцом шведское государственное устройство; дворянство увлекалось правами польского шляхетства; но проект олигархии взял перевес, и императрица присягнула в соблюдении следующих кондиций: она без согласия совета не может объявлять войны и заключать мир, налагать новые подати, казнить дворян без суда, распоряжаться коронными землями, вступать в брак и избирать себе наследника**. По прибытии государыни в Москву шляхетство хотело изменить олигархические пункты в свою пользу, но победили приверженцы неограниченной монархии: кондиции были уничтожены. Гораздо важнее этой бесплодной попытки те случаи, когда сама верховная власть призывала к участию в делах правления представителей населения, отнюдь не думая ограничивать этим своих самодержавных прав. Этого не допускал Петр В., но допускали не раз его преемники по поводу составления нового кодекса. Современник Петра Посошков ("О скудости и богатстве") писал, что к составлению "судебной книги" (уложения) следует призвать выборных от духовенства, дворянства ("от высокого чина") и от иных чинов: от приказных чинов, купечества, солдат и людей боярских. "Мнится мне (продолжает он), что не худо было бы выбрать и из крестьян, кои в старостах и в соцких бывали, и во всяких нуждах перебывали и в разуме смышленные. Я видел, что и в Мордве разумные люди есть, то как в крестьянах не быть людям разумным?" При этом Посошков оговаривается, что подобным проектом отнюдь не посягает на права самодержавной власти. Мы увидим ниже, как неудачно осуществлялась эта мысль преемниками Петра I. Наибольшего внимания заслуживает комиссия для составления проекта нового уложения, созванная Екатериной II в 1767 г. (манифест 14 декабря 1766 г.). Созваны были представители сословий (дворян, горожан, казаков и свободных сельских обывателей, но не духовенства), чем представительство XVIII в. существенно отличается от территориального представительства земских соборов. Лишь представительство двух городов - Москвы и Петербурга - было всесословное. Но и в других городах сословное начало не могло быть выдержано, потому что мещанский город только что еще создавался: в городах смешивалось дворянство, купечество, казаки и крестьяне, и притом люди разных национальностей; все они, вопреки призыву, избирали отдельных депутатов. Избранные получали от своих избирателей наказы самого разнообразного содержания, от высших вопросов государственного управления до самых мелких местных нужд. Всего явилось 536 депутатов: от дворян - 161, горожан - 208, казаков - 54, крестьян - 79, иноверцев - 34. Были представлены все части империи, не исключая привилегированных, имевших свои особенные узаконения (Малороссии, Остзейского края). Кроме представительства населения были и представители (всего 28) учреждений (сената, синода, коллегий и главных канцелярий). Таким образом, общее число членов комиссии было 564. Большинство членов приходилось на долю городских сословий. Заседания комиссии должны были проходить по изданному императрицей "обряду управления комиссиею". При открытии в комиссии председательствует генерал-прокурор, потом - избранный депутатами маршал. Назначена была частная дирекционная комиссия для упорядочения деятельности комиссий. Но основная деятельность, т.е. обсуждение законов, первоначально совершалась в общем собрании комиссии. Комиссия была призвана к исполнению невозможного дела: ей предстояло не обсуждать готовый проект нового кодекса (как было в 1648 г. и как бывает обыкновенно), а составлять проект, что совершенно немыслимо в 5-сотенном собрании. Притом же трудность составления кодекса в XVIII в. неизмеримо возросла сравнительно с затруднениями, предстоявшими законодателям XVII в: теперь законодательных источников накопились целые тысячи, не приведенные в известность и не собранные в полном собрании законов; но, что всего важнее, законодательство XVIII в. внесло совершенно новые начала, не примеренные и не согласованные с началами московского права. Императрица думала облегчить работу комиссии, дав ей в руководство свой знаменитый "Наказ", но этим только усложнила работу комиссии и сделала ее еще более невыполнимой: наказ не есть проект, ни даже программа кодекса, а общие философские начала права, заимствованные из Монтескье и Беккариа, разумеется, не имевшие ничего общего с фактическим состоянием московского права. Комиссия должна была принять во внимание частные наказы депутатов (числом около! ,5 тыс.) Вот почему заседания общего собрания проходили без системы и не имели результата. Это не только должно было случиться в то время, но должно повториться и всегда; председатель комиссии Бибиков совершенно справедливо видел невозможность вести дела в таком большом собрании: дирекционная комиссия поспешила выделить частные комиссии для разработки проектов специальных уложений: вотчинную, юстицкую я о родах государственных жителей (сословное право); не имея общего плана, комиссия не могла сделать более рациональное распределение частных комиссий. Государыня, сознавая свою ошибку, со своей стороны, поспешила дать план нового уложения (8 апр. 1786 г.: "Начертание о приведении к окончанию комиссии проекта нового уложения"): в соответствии с главными частями этого плана для разработки общего права назначено 11 частных комиссий, а для разработки особенного - 4. Эти частные комиссии продолжали долго работать; но "большая комиссия", т.е. общее собрание, была распущена 18 декабря 1786 г. по случаю начавшейся войны с Турцией, впредь до нового созыва, которого не воспоследовало (упоминания о комиссии, как существующей de jure, доходят до 1780-х гг.). Работы частных комиссий (закрытых по указу 4 декабря 1774 г.) еще не все изучены и сличены с последующими актами законодательства Екатерины. Итак, о неудачах Екатерининской комиссии речи быть не может: нельзя назвать неудачей неисполнение того, что не может быть исполнено. Действительное же значение комиссии, т.е. выражение народных мнений по разным отраслям законодательства, ею исполнено в наказах депутатам и их речах. Здесь, конечно, мы находим массу неправильных (по взглядам нашего времени) мнений и партиозно-сословных стремлений, но немало и весьма благородных и ценных заявлений.

______________________

** Впрочем, Д.М. Голицын составил подробный план государственного устройства, в которое, кроме Верховного тайного совета, входит сенат (из 36 членов) и сейм, состоящий из двух палат: шляхетской (из 200 членов) и городских депутатов.

______________________

Император Александр I учредил конституционный образ правления в новоприсоединенных областях - Финляндии и Польше. План общих преобразований в этом смысле, составленный Сперанским, не был приведен в исполнение, потому для истории русского государственного права не имеет никакого значения, за исключением Государственного совета, установленного в 1810 г. (или, правильнее, преобразованного из "постоянного совета", учрежденного в 1801 г.). Государственный совет есть установление законосовещательное; значение его существенно изменено реформой 1842 г.

Г. УПРАВЛЕНИЕ

1) Центральное управление Сенат и другие высшие учреждения

Около 1700 г. Петр В. уничтожил боярскую думу как учреждение, но совещания с боярами продолжались в так называемой Ближней канцелярии (ушш. с 1704 г.), которая сама по себе была не более как личной канцелярией царя и учреждением постоянным, но съезды бояр в канцелярии - уже не учреждение, постоянно действующее. В последующие годы, вплоть до учреждения сената, Петр во время своих отъездов из столицы поручал ведение дел нескольким лицам (например, в 1706 г.), но не доверял им и не полагался на них (в 1707 г. он велел, чтобы все министры подписывали дела: "ибо сим дурость всякого явлена будет"). 22 февраля 1711 г., объявляя о войне с Турцией и собираясь уехать на театр войны, он дал подобное же поручение нескольким лицам, назвав совокупность их сенатом (термин мог быть взят как из шведского, так и из польского государственного устройства без заимствования сущности дела).

Сенат при Петре I прошел 3 формы:

а) в годы 1711-1718 как регентство, вполне заменяющее царя во время его отсутствия, сенат получил широкие полномочия: в указе 2 марта 1711 г. сказано: "Мы для всегдашних наших в сих войнах отлучках определили управительный сенат, которому всяк и их указам да будет послушен, как нам самому, под жестоким наказанием или смертию, по вине смотря" (П. С. 3. N 2328). Инструкция, данная сенату, определяла непостоянный круг его ведомства, а несколько временных поручений, которые надо было исполнить немедленно. Однако ни в одном роде дел сенат не мог проявить самостоятельности: существенной задачей его была администрация, но верховные господа - министры (управляющие войском, флотом и иностранными делами) - распоряжались сами, обращаясь в сенат с "указами" именем царского величества, т.е. требованиями в случае необходимости. Во всяком случае, сенату принадлежала тогда вся исполнительная власть. При нем находятся по два комиссара от губерний "для спроса и принимания указов" (П. С. 3., N 2321 и 2339). Сенат состоял из особых специально назначенных членов (кн. М.В. Долгорукого, кн. Волконского, Стрешнева, Опухтина, Мельницкого); первоначальный их выбор был очень неудачен.

б) В 1718 г., с учреждением коллегий, все административные функции сената отходят к коллегиям; существование сената должно бы прекратиться, но для объединения административных мер было установлено общее собрание президентов коллегий и на него перенесено название сената; этот новый сенат является не постоянно действующим учреждением, а временным собранием президентов, которое составляется в случае, если кто-то из них не может решить дел в коллегии. Собственное ведомство сената, независимо от доклада из коллегий, состояло в вопросах, не подлежащих ни одной коллегии; но так как система коллегий охватывала (и должна была охватывать) все области государственной жизни, то на долю сената не осталось почти ничего (известия о моровой язве, о нападении неприятелей, "каких припадков"); впрочем, сенат баллотирует в высшие чины.

в) В 1722 г. петровский сенат переходит в 3-ю фазу: в указе 12 января (П. С. 3., N 3877) Петр сам осуждает прежнее устройство сената, говоря "сие сначала несмотря учинено", а именно: президенты коллегий и так обременены своими прямыми обязанностями и к тому же не могут надзирать сами над собой. Сенат должен был получить свой собственный состав, независимый от коллегий, однако далеко не вполне: президенты военной, адмиралтейской, иностранной и берг-коллегий остались его членами. Законодательная функция (но не законосовещательная) теперь прямо воспрещена ему. Непосредственным административным органом он перестал быть с устройством коллегий. Сенату, по-видимому, остался только контроль над прочими органами администрации. Ревизион-коллегия (ведомство финансового контроля) была уничтожена; ее роль передана сенату. В отношении к судебным коллегиям надзор выражался в том, что в сенат могли быть поданы как частные, так и апелляционные жалобы на коллегии, для чего при сенате учреждена должность генерал-рекетмейстера. В отношении же к прочим коллегиям ему мог бы принадлежать надзор, если бы в то же время не была учреждена особая охранительная власть, простирающаяся и над самим сенатом. В один год с учреждением сената установлены фискалы (т.е. система тайного надзора); окончательная организация этому учреждению дана в 1717г.: при юстиц-коллегии находится обер-фискал, назначенный сенатом и ему подсудный; при обер-фискале - 4 помощника, из них двое от купечества, "дабы могли тайно ведать купеческое сословие"; в губерниях и провинциях были провинциал-фискалы, в городах и "у всякого дела" - фискалы; впоследствии учреждена должность генерал-фискала, назначаемого государем.

Сам сенат подлежал наблюдению сначала генерал-ревизора (Зотова), затем (в 1720 г.) обер-секретаря, в 1721 г. - обер-офицеров гвардии, которые могли арестовать сенаторов и по песочным часам наблюдали время, назначенное сенату для того или другого дела. Впрочем, эта мера была принята временно, пока не будет выбран государственный фискал. Взамен этого при новом преобразовании сената, в 1722 г. учреждена прокуратура (П. С. 3'., N 3978 и 3979), которой подчинена и система фискалов; это управление над управляющими, или "полиция над администрацией" (говоря словами Ф.М. Дмитриева). При сенате состоит генерал-прокурор - "око наше"; он наблюдает, чтобы "сенат должность свою хранил"; имеет власть останавливать своим вето всякое решение сената; начальствует над сенатской канцелярией и наблюдает за исполнением решений сената. И сам сенат, и частные лица (Миних) поняли должность генерал-прокурора как начальство над сенатом и власть вице-императорскую. Генерал-прокурору подчиняются обер-прокурор при сенате (его помощник) и прокуроры при коллегиях, Впоследствии прокуратура (исчезнувшая при учреждении тайного совета, но потом восстановленная) перешла а особую, чрезвычайно важную ветвь администрации (министерство юстиции, финансов и внутренних дел). С учреждением прокуратуры роль сената становится ничтожною.

Верховный тайный совет, кабинет и другие высшие учреждения. Петровский сенат отнюдь не имел прежнего значения боярской думы, не был учреждением политическим, о котором гениальный преобразователь России хотя и думал, но не очень в нем нуждался. Преемники его почувствовали в нем нужду: в 1726 г. был учрежден Верховный тайный совет (П. С. 3., N 4830), против чего сенат протестовал, но напрасно, ибо он сам и прежде политической роли не играл. Верховному совету принадлежало право обсуждения вопросов внешней политики, законодательства и контроль над администрацией и судом.

Уже при Петре В. существовал тайный совет (сначала не в виде организованного учреждения, но под этим именем), т.е. совещание с министрами (президентами трех "государственных" коллегий и некоторыми другими лицами) преимущественно о делах внешней политики; все члены этого тайного совета были сенаторами. Затем указом 13 февраля 1720 г. тайный совет был установлен как учреждение с определенным составом (канцлер, подканцлер и действительный тайный советник). Петр, однако, находил, что этого недостаточно, и намеривался устроить такую коллегию, которая бы "смотрела", что исправить, отменить, оставить, вновь сделать, т.е. законодательное и высшее правительственное учреждение. При Петре и после него не раз составлялись проекты такого высшего учреждения как иноземными теоретиками, так и русскими практиками (Курбатов). Екатерина I указом 8 февраля 1725 г. осуществила эту мысль (но в иной форме): прежнему тайному совету придана определенная организация и более широкая компетенция. Совет получил добавочный титул: "верховный". Он состоял из определенного (ограниченного 6-8) числа чинов по назначению императрицы; председателем его был правящий государь. Это напоминает состав боярской думы, но с существенными отличиями: малочисленностью и случайностью состава (что дает совету вид олигархии). Совет не есть самостоятельное учреждение, отдельное от верховной власти (не есть "особливое коллегиум"), а вспомогательное учреждение (подобно боярской думе) при верховной власти ("ее В-ству на облегчение служить"); отсюда:

а) сфера его действий простирается на все вопросы, которыми может непосредственно ведать сама верховная власть ("где власть монарха действует непосредственно"); таковы главным образом: внешняя политика, законодательство, назначение новых налогов ("новые подати... имеют быть определены в верх. т. совете"), высший контроль над административными органами и особенно финансовым ведомством, назначение высших должностных лиц (членов сената, синода, коллегий, губернаторов, архиереев и пр.); пожалование чинами и имениями; в сфере судебной - пересмотр дел по жалобам на высочайшее имя на окончательные решения сената и коллегий (что, однако, называлось тогда "апелляцией), надзор за действиями судов (волокитой) и право помилования. Но так как носители верховной власти могли, по собственному желанию, заниматься и всякими (низшими) родами дел, то и совет фактически представляет иногда разные ветви администрации и суда непосредственно (ему подчинена медицинская канцелярия и соляная контора). Таким образом, компетенции главы государства и совета совершенно совпадают. Но б) это не два органа, рядом стоящих, а один: совет не имеет никакой собственной власти (подобно думе); он действует только от имени государя. Единственное отличие от старой думы заключается в том, что императрица обещается, что она не будет принимать никаких "партикулярных доношений" помимо верховного тайного совета; но это относится только к частным доносам и не имеет значения ограничения ее власти вообще; точно так же, если императрица решает дела, по которым возникло разногласие в совете, то из этого не следует, что дела, решенные единогласно, не требуют ее утверждения. Верховный тайный совет может издавать законы (под санкцией государя), но государь может дать указ и без совета. Вообще в учреждении совета не содержится ограничений верховной власти государя, и оно совершенно отличается от кондиций, предложенных императрице Анне в 1730 г., во-первых, тем, что это были "кондиции", т.е. юридически обязательные нормы (ограничительные условия), во-вторых, они были и гораздо шире полномочий верховного тайного совета (простирались на личные отношения правящего государя).

В 1730 г. верховный тайный совет был уничтожен императрицей Анной, но взамен его был учрежден кабинет с подобным значением (1731 г.). Кабинет состоял из трех членов; с 1735 г. акты, подписанные всеми членами кабинета, были равны высочайшим указам*. Потом идет непрерывный ряд подобных же высших учреждений под другими наименованиями: конференции министров (при Елизавете), совета при высочайшем дворе (при Екатерине II), непременного совета (при Александре I), пока этот вид учреждений не установился в нынешнем "государственном совете".

______________________

* Впрочем, кабинет есть не более как личный совет при государе (наименование и предмет, им означаемый, идут от времен Петра В.). Когда Елизавета по восшествии на престол тотчас уничтожила кабинет, то это означает только, что лица, составлявшие его, удалены отдел. Нота же императрица опять образовала свой кабинет из других (более угодных ей) лиц, который, по словам Панина, сделался "злоключительным интервалом между государем и правительством". Однако императрица Елизавета не находила уже возможным управлять только при помощи личного кабинета и, вручив сенату значительную часть политической власти, в то же время учредила конференцию (из 4 членов), сначала только для обсуждения "важных иностранных дел". Но затем, к концу царствования Елизаветы (с 1757 г.), ведомство конференции было расширено на все "весьма важные государственные дела"; в качестве учреждения, ведающего и важнейшими внутренними делами, конференция вступала в коллизию с сенатом.

Екатерина II, подобно Петру I, не нуждалась во вспомогательных политических учреждениях, будучи сама энергичной и талантливой правительницей, а потому проекты, представленные ей в начале царствования (гр. Паниным) об учреждении "императорского совета" (из 6 лиц) как верховного места "лежисляции или законодания, из которого, яко от единого места, истекать будет собственное монаршее изволение", ею были отвергнуты. О значении проектов Панина исследователи придерживаются разных мнений, проф. Щеглов видит в них ограничительные тенденции, навеянные шведским образцом олигархии; Чечулин, напротив, не усматривает в них ни того, ни другого. Проектированное учреждение весьма напоминает верховный тайный совет, чего именно императрица не желала. Образованный ею 1768 г. совет при высочайшем дворе, благодаря личности государыни, никогда не имел значения не только верховного тайного, но и конференции. Совет учрежден по случаю войны с Турцией, и потому в его компетенцию входило только "все то, что касается до нынешней войны как по политическим делам, так и военным". Он уцелел и после войны, но имел значение лишь совещательного органа преимущественно по делам внешней политики. Хота императрица обычно предлагала на рассмотрение совета и важнейшие акты внутреннего законодательства, но самые эти акты исходили от нее и в совете могли получать лишь незначительные редакционные поправки; равным образом, административные меры совет" исходят большей частью из инициативы самой государыни; поэтому надо признать правильным выражение указа 1801 г., что совет "носил одно имя государственного установления без ощутительного влияния на дела общественные". Однако достойно внимания, что совет, тем не менее, не был уничтожен ни самой Екатериной, ни ее преемником, столь ревниво оберегавшим личную власть государя, ни при Александре I, который" первые годы царствования, стремясь к широким реформам, окружил себя близкими и сочувствующими людьми (т.н. comite de salut public) и только через них мог надеяться на беспрепятственное осуществление горячих молодых стремлений. Тем не менее и он не только удержал совет, но и преобразовал (1801), назвав его непременная, или постоянным, в ознаменование того, что это твердое законодательное учреждение, а не явление, вызванное минутной волей государя или временной потребностью. Совету дан наказ с обозначением его функций, причем оказывается, что, хотя совет наименован (подобно предшествующим подобным учреждениям) "местом при особе государя для рассуждения и уважения дел государственных", но есть установление отдельное как от власти верховной, так и от подчиненных органов управления и суда. Его положение среди других государственный учреждений обозначено (хотя и не вполне удачно) как органа главным образом законосовещательного: он не может издавать "от себя и своего имени никаких указов", но обсуждает все проекты законов. Он, по-видимому, не должен вмешиваться ни в суд, ни в администрацию; но во вторую половину своего существования (1805-1809) совет постепенно опять пришел к роли администратора и судьи во многих случаях, когда приходилось применять и истолковывать им же составленные законы. Ближе функции совета определяются устройством его канцелярии, которая разделена на 4 отделения: I) иностранное и коммерческое, 2) военных дел, 3) гражданских и духовных дел, 4) государственного хозяйства; хотя все названные здесь дела подлежат совету лишь с точки зрения законодательной, а не текущей администрации, но так можно заключать лишь по идее этого учреждения; в действительности (как сказано) совет часто выходил из этих рамок в сферу администрации и суда. Лишь в середине царствования императора Александра I по плану Сперанского осуществлено, наконец, учреждение чисто законодательное, без примеси, с одной стороны, политических (верховных) функций, с другой - административных и судебных; идея XVIII в. о разделении властей нашла здесь применение в том смысле, что верховная власть (самодержавие) остается неделимой, а подчиненные высшие учреждения распределяют между собой три главных функции: судебного (сенат), исполнительную (министерства) и законодательную (государственный совет, образованный 1 янв. 1810 г.). Этим окончательно устраняется старинная система органов, разделяющих с верховной властью все ее действия (дума, сенат, верховный тайный совет, кабинет, конференция).

______________________

Сенат при верховном тайном совете и кабинете. Постоянно существовавшая потребность в высших государственных установлениях удовлетворялась прежде думой, но этому вовсе не соответствовал сенат (такое значение, как мы увидим сейчас, он имел лишь случайно при Елизавете). Сенат при верховном тайном совете, именуемый уже не правительствующим, а управительным (как вначале и при Петре) и высоким, становится одной из коллегий, непосредственно подчиненных совету; наравне с ним стояли коллегии: военная, адмиралтейская, иностранная и духовная (синод), сенату подчинены собственно гражданские (судебные и административные коллегии), которые, таким образом, нисходят на 3-ю степень государственных учреждений (такая система, впрочем, складывалась уже при Петре). В царствование императрицы Анны, т.е. при существовании кабинета, сенат, однако, получает несколько большее значение, часто действуете смешанном составе с кабинетом и охватывает все ветви управления; он разделен на 5 департаментов (духовных дел, военных, финансовых, судебных и торгово-промышленных), не разрушив, впрочем, общей цельности сената, потому что дела решались общим собранием. Но в сущности всеми делами управлял кабинет.

Елизаветинский сенат достиг наивысшего развития прав и значения сената во всей его истории: он становится действительно высшим политическим учреждением, ведающим в то же время всеми отраслями государственной деятельности. Такая роль утверждалась за ним фактически, именно, как объясняет Екатерина II, "неприлежанием к делам некоторых моих предков. Сенат установлен для исполнения законов, ему предписанных, а он часто выдавал законы, раздавал чины... деревни и утеснял прочие судебные места". Действительно, в эту эпоху сенату принадлежит несколько законодательных актов, и все коллегии превратились в его канцелярии. Лишь в конце царствования Елизаветы сенат уступил значительную долю своей власти конференции.

Екатерининский сенат. Екатерина II, считая необходимым отнять у сената его политическое значение, превратила его в центральное административное учреждение (указ 1763 г. П. С. з. N 11, 989); он был разделен на 6 самостоятельных департаментов (с правом окончательного решения дел в каждом); из них 4 - в Петербурге, 2 - в Москве (1-й департамент ведает "государственными внутренними и политическими делами, т.е. финансами, экономикой и секретными делами; 2-й - судебными делами, 3-й - делами привилегированных провинций - Малороссии и Отсзейского края; 4-й - военными делами; 5-й - местно-административными; 6-й - местно-судебными делами). В каждом департаменте дела решаются единогласно; при разногласии переносятся в общее собрание (в котором впоследствии император Павел в 1797 г. допустил решение по большинству голосов). С учреждения о губерниях 1775 г., когда прежние коллегии закрыты, сенатские департаменты должны были превратиться в коллегии (коллегиальные министерства); однако военные коллегии и коллегия иностранных дел не только уцелели, но опять стали в равное положение с сенатом; в остальных ведомствах над сенатом господствует власть генерал-прокурора, превратившаяся из охранительной власти в административную.

Сенат александровский. В 1802 г. последовало первое учреждение министерств. Император Александр, хотя потребовал от сената точного определения его прав, но, не найдя его в ответе сената, передал все управление министерствам, а за сенатом оставил значение высшей судебной инстанции: из 9 департаментов один первый остался административным.

Таким образом, в XVIII и XIX вв. под именем сената разумеются совершенно различные учреждения, последовательно сменявшие одно другое. Но утвердившееся, наконец, за ним значение высшей судебной власти сообщило ему огромное значение в государстве.

Св. синод

В 1700 г. умер последний патриарх Адриан; высшее управление церкви поручено было "местоблюстителю патриаршего престола", С установлением сената в 1711 г. многие дела церковного управления ведались сенатом. В 1718 г., с учреждение коллегий, появилась мысль об установлении духовной коллегии, которая и была учреждена в 1721 г.; учредительный акт ее - духовный регламент. Первоначально эту коллегию, наравне с другими, сенат хотел подчинить себе. Но духовная коллегия, переименованная в св. синод, старалась достигнуть (в своей сфере)равного положения с сенатом, хотя и не всегда с успехом. Хотя синод сделался постоянным собором со значением прежней патриаршей власти (в духовном отношении*, но, с другой стороны, св. синод при Петре был органом государственного управления вообще духовными делами, поэтому ему подчинены были иноверческие церкви (лютеранская - во всех отношениях и католическая) и отчасти нехристианские исповедания. (Первоначальный состав св. синода был следующий: президент, два вице-президента, четыре советника и четыре асессора; в нем были представители всех классов духовенства: архиереи, настоятели монастырей и протопопы. Президентом был назначен местоблюститель патриаршего престола - Стефан Яворский; но когда он умер (1722), то новый президент уже не был назначен. Звание вице-президента было уничтожено в 1726 г.

_______________________

* В 1723 г. восточные патриархи (Константинопольский и Антиохийский) признали такое устройство русской церкви.

_______________________

В 1722 г. царь приказал "в синод выбрать из офицеров доброго человека, кто бы имел смелость и мог управление дела синодского знать и быть ему обер-прокурором". По инструкции, обер-прокурор при св. синоде - то же, что генерал-прокурор при сенате; он есть "око государево и стряпчий по делам государственным"; ему дана власть останавливать незаконные решения и доносить о них государю. Подобно светской прокуратуре, и в духовном ведомстве появилось две ее ветви: прокуроры при духовных приказах и инквизиция, или фискалы (протоинквизиторы, провинциальные инквизиторы); их надзору подлежала и высшая духовная иерархия. В 1726 г. синод был разделен на два департамента: собственно синод и коллегию экономии, которая состояла из светских лиц. Эта последняя в 1738 г. была подчинена ведомству сената, при императрице Елизавете права и власть синода утверждались в том виде, в каком остаются доныне.

Коллегии и министерства

Учреждение коллегий вместо прежних приказов задумано Петром, по совету Лейбница и по примеру шведских коллегий, в 1711 г.; но лишь 11 декабря 1717 г. назначены президенты в будущие коллегии, а затем советники и асессоры (П. С. 3., N 3128); в 1718 г. им приказано составить регламенты каждому по своему ведомству "на основании шведского устава" ( П. С. 3., N 3197). С начала 1719 г. коллегии начали действовать, но еще "старым манером"; лишь с 1720 г., т.е. с издания генерального регламента (28 февраля), организация нового учреждения была завершена.

Система коллегий не вполне выполнила проект Лейбница. Организовано 12 коллегий: военная, морская, иностранная, камер-коллегия (для заведования доходами), штатс-контора (для ведомства расходов), ревизион-коллегия (судебная), коммерц-коллегия (торговля), мануфактур-коллегия и отдельная от нее берг-коллегия; впоследствии учреждены вотчинная коллегия и главный магистрат. Лейбниц проектировал еще ученую коллегию, но Петр лишь имел в виду учредить академию наук и вручил ей функции министерства народного просвещения. Из такого распределения ведомств очевидно, что финансы и промышленность обращали на себя наибольшее внимание законодательства (всего с главным магистратом - 7 коллегий). Почти все эти коллегии преобразованы из прежних приказов (за исключением морского ведомства, горного, мануфактурного и торгового); но затем оставалось несколько ведомств, не вошедших в систему коллегий, а потому для них оставлены прежние приказы (ямской, аптекарский, переименованный в медицинскую канцелярию, каменный, переименованный в канцелярию от строений, разбойный под именем сыскного); уцелели даже некоторые областные приказы: Сибирский, Малороссийская коллегия. Таким образом, хотя система приказов несколько упрощена в системе коллегий,, но остается весьма сложной. После Петра возникли многие органы центрального управления (канцелярия конфискации, коллегия экономии, камер-коллегия Лифляндская и пр.). С этой стороны петровские учреждения имеют мало преимуществ перед прежними.

Ведомство коллегий. Каждая коллегия сама выработала для себя специальный регламент с обозначением круга своего ведомства: однако этим далеко не вполне достигнута точность в разграничении пределов этих ведомств: так, горному ведомству (берг-коллегии) подчинена артиллерия; особенно сталкивались между собою камер-коллегия и штатс-контора, мануфактур-коллегия и берг-коллегия и т.д. Кроме начала ведомства, в коллегиях присутствует и сословное начало (главный магистрат) и даже (как мы видели) территориальное). Суди администрация по-прежнему смешиваются почти в каждом ведомстве.

Внутренняя организация. Коллегиальное начало, т.е. обсуждение дел в многочисленном собрании и решение по большинству голосов есть черта, наиболее отличающая петровские учреждения; преимущества его выражены особенно в духовном регламенте: "в коллегиум не обретается место пристрастию", коллегиальное обсуждение возбуждает уважение к власти, содействует постоянству направления и предохраняет от быстрых перемен. Наоборот, противники коллегиального начала полагают, что административные меры выигрывают в быстроте при единоличном (министерском) начале и что лишь суд требует коллегиальности. Кроме президента и вице-президента, каждая коллегия имела по 4 советника и по 4 асессора; при Екатерине I это число сокращено: вместо 4-х - два советника и 2 асессора, всего 6 членов, но из них по очереди заседала лишь одна половина. При трехчленном составе присутствия голос президента при разногласии решал дело, а потому коллегиальное начало сводилось к единоличному управлению, и вообще единоличное начало управления постоянно фактически перевешивало и при Петре и потом, особенно путем преобладания прокуратуры и обращения ее в административную власть. Начало министерское (и самый термин "министры") идет непрерывно от Петра В.*

______________________

* Нельзя согласиться с мыслью, что верховный совет, кабинет, конференция и пр. были выражением министерского начала: все эти учреждения были коллегиальные и обладали высшей политической н законодательной властью, а единоличные министерства суть органы исполнительной власти.

______________________

Учреждение министерств. Екатерина II, установив коллегиальное управление и суд в провинциях (в 1775 г.), обрекла центральные коллегии на уничтожение. Они закрыты постепенно в 1771-1796 гг., кроме трех "государственных" коллегий (двух военных и иностранной). Император Павел I восстановил было коллегии, но ненадолго. Однако центр государства не мог оставаться без органов управления; план Екатерины закончен Александром I через учреждение министерств в 1802 г. и окончательно в 1811 г. Вопрос о министерствах рассматривался в так называемом неофициальном комитете", и в основу учреждения был положен проект Новосильцова. Состоявшееся учреждение было указано манифестом 3 сентября 1802 г.; в нем можно выделить следующие: а) мысль о солидарности министерств (учреждается одно "министерство", разделенное на 8 отделений, хотя в том же акте эти "отделения" именуются и "министерствами", б) Затем в манифесте совершенно ясно выражено правило об ответственности министерств перед сенатом, которому министры представляют для рассмотрения свои ежегодные всеподданнейшие отчеты; сенат должен проверить эти отчеты по другим имеющимся у него сведениям и по объяснениям, которые он может потребовать от каждого министра; затем министерский отчет, при представлении его государю, сопровождается мнением сената о достоинстве управления того или другого министра. На деле эта ответственность министерств не осуществлялась с самого момента своего установления ("обряд" представления отчетов в сенат иногда соблюдался некоторыми министрами, а затем был совсем забыт). Причина такого оборота дел указана потом Сперанским весьма правильно: не может быть действительной ответственности перед таким учреждением (сенатом), которое "по существу своему (есть) исполнительное и от произволения власти зависящее". С другой стороны, ответственное лицо выбрано самим государем, который при постоянных докладах одобрял действия своих министров; таким образом, сенатская критика относилась бы не к министрам, а к государю. Идея ответственности была встречена неодобрительно современниками (Карамзиным и др.) в) Первое учреждение министерств страдало неточностью распределения дел между ними и недостатком правил, по которым каждое министерство должно действовать; предложенные в манифесте 1802 г. инструкции даны не были. В этом отношении особенно важно отсутствие определенных отношений между единоличным и коллегиальным началами управления; коллегии оставались на прежнем основании, но подчинялись единоличной власти министра, в чем очевидно внутреннее противоречие. Все эти несовершенства предусматривались при обсуждении дел в "комитете", но сохранились вследствие разногласий во мнениях. При вторичном образовании министерств в 1810-1811 гг. по плану Сперанского устранены только последние, формальные недостатки: относительно же первых, существеннейших (т.е. солидарности и ответственности министров) ничего не сказано. Сперанский, как известно, предполагал установить ответственность перед государственной думой, но эта часть его плана не осуществилась.

Что касается сената, то, по мысли Сперанского, он должен быть учреждением, объединяющим министерства: "министерство (нужно) считать не средним и отдельным установлением, но самим Прав, сенатом, коего министры суть члены, а министерства суть составные части", - писал Сперанский. Однако на деле объединительное значение осталось (хотя не весьма удачно) за комитетом министров, который по второму образованию министерств подлежал уничтожению, а на деле не только уцелел, но оказался одним из очень живучих учреждений.

2) Местное управление

Организация местного управления в Московском государстве остановилась на сопоставлении правительственных органов с органами самоуправления без точного уяснения взаимного отношения тех и других. Период империи (до эпохи Александра II) отличается от Московского периода в этом отношении тем, что законодательство а) старается совместить коронные и выборные элементы управления в одних и тех же органах и б) к самоуправлению призываются не земства, а сословия. Впрочем, в этом отношении весьма разнятся учреждения Петра I и Екатерины II.

а) Учреждения Петра В. Эпоха 1702-1708 гг. есть время попыток комбинировать прежние элементы местного управления: вместо двух отдельных управлений - губных старост и воевод - Петр (указ 10 марта 1702 г.) повелел "ведать всякие дела с воеводы дворянам - тем городов помещикам и вотчинникам, добрым и знатным людям, по выбору тех городов, помещиков и вотчинников"; в больших городах таких выборных было по 4 и по 3 чел., а в малых - по 2. Одному воеводе без выборных дворян велено никаких дел не делать и указу никакого не чинить (П. С. 3., N 1900). Впрочем, по указу 1705 г. (П. С. 3., N 2018) этих заседателей из дворян приказано выбирать самим воеводам.

В 1708 г. произведен переворот как в делении, так и в управлении провинцией: тогда в первый раз вся империя была поделена искусственно на 8 губерний, которые были слишком крупны, чтобы сосредоточить в центре каждой их них действительное местное управление, и слишком неравномерны (в Московской губернии было 39 городов, Ингенмарландской - 29, Киевской - 56, Смоленской - 14, Архангельской - 20, Казанской - 71, Азовской - 25, Сибирской - 30. Новые властолюбивые губернаторы (особенно Меншиков) захватывали себе собственной властью соседние провинции. Впрочем, власть губернаторов можно назвать центрально-местной, потому что действительное управление осталось по-прежнему в городах, управляемых обер-комендантами и комендантами (т.е. прежними воеводами). Губернское управление состояло из губернаторов и вице-губернаторов и заключалось лишь в общем надзоре преимущественно за военно-финансовой функцией управления. Земский элемент в местном управлении был забыт при учреждении губерний и вновь организован лишь через пять лет (указ 24 апреля 1713 г.): по лифляндскому образцу велено "учинить" ландратов в больших губерниях по 12, в средних по - 10, в меньших по - 8; при обер-комендантах их было наполовину меньше; из них составляется коллегиальное учреждение под председательством губернатора; сначала они назначались сенатом по представлению губернатора, но с 1714 г. их велено избирать дворянам*.

______________________

* В 1715 г. в уездах (кроме окраинных) коменданты и обер-коменданты были заменены ландратами, причем уезд разделен между ними на "доли" (из 5536 дворов каждая) и затем (указ июня 1716 г.) велено им жить постоянно каждому в своей "доле", чтобы не отягощать жителей разъездами и постоем. Таким образом, коллегиальное управление разложилось на единоличное (при губернаторах, впрочем, оставалось по 2 ландрата, переменяющихся поочередно), земский элемент перешел в бюрократический, а в местном делении между губернией и "долей" не оставалось ничего посредствующего.

______________________

С эпохой больших реформ 1718-1720 гг. в центральном управлении совпадают подобные же реформы в местном управлении (указ 29 мая 1710 г. П. С. 3., N 3381); число губерний увеличено до 10, губернии поделены на провинции с неравным числом их в каждой губернии (например, в Петербургской - 12, Московской - 9, Нижегородской - 3, Астраханская вовсе не делилась на провинции); всего их было 47. Провинции делились на дистрикты (старинные уезды) и управлялись воеводами. Воеводам давалась подробная инструкция (П. С. 3., N 3294), которой им вверялась полицейская власть в широком смысле (в том числе заботы о путях сообщения), о соблюдении религиозных обрядов, об учреждении школ, надзор за помещиками, разоряющими своих крестьян). Степень зависимости воевод от губернаторов не была определена, что на практике приводило к полной беспорядочности. Быть может, по мысли законодателя, обе эти власти должны быть независимы одна от другой. Из власти губернаторов и воевод выделены для двух функций отдельные ветви управления: а) для финансов земские камериры, или бухгалтеры, им подчинены земские комиссары, до 1724 г. назначаемые камер-коллегией, а с 1724 г. (по дистриктам) выборные от дворян для сбора податей и для разных областей полицейского управления под надзором губернаторов и воевод и под отчетностью своих избирателей; б) для судебной функции установлены сначала единоличные ландрихтеры, а потом (указ 8 января 1719 г.) коллегиальные надворные суды (всего 10) из президентов и асессоров; в больших городах (большей частью при надворных судах) установлены коллегиальные "провинциальные" суды под председательством обер-ландрихтеров и городовые судьи - в малых городах. Здесь находим замечательную для своего времени мысль об отделении суда от администрации, хотя далеко не приведенную в действительное исполнение: губернаторы и воеводы, не вмешиваясь в производство суда, могли своим протестом останавливать исполнение решений, хотя и отвечали за неосновательный протест. На практике и власти и население постоянно нарушали принцип раздельности властей.

С редакцией 1722 г. в центральных учреждениях совпадает такая же реакция и в местных: суд вновь соединен с администрацией; в надворных судах председательствует губернатор (что, впрочем, начало практиковаться с самого открытия надворных судов), а в провинциальных судит воевода с одним или двумя асессорами, которые иногда откомандировывались в отдаленные города провинции для единоличного суда.

Таким образом установилась совершенно бюрократическая форма управления без всякого участия местного земского элемента, что и понятно: обращаясь вместо земства к дворянству, правительство находило в провинциях лишь дряхлых и увечных, ибо прочие состояли еще на постоянной обязательной службе; городское население имело свое сословное управление.

б) Учреждения Екатерины II. Из всех законодательных актов Екатерины наибольшее значение имели учреждения о губерниях 1775 г., что и согласно с сущностью дела, потому что, по ее воззрениям, все отрасли государственного управления, кроме политических, должны заключаться в провинциях. Местные учреждения Екатерины основаны на самоуправлении, но не земском, а исключительно сословном. Губернии, уменьшенные в объеме и увеличенные в числе (каждая губерния должна была заключать в себе 300 000 - 400 000 душ), управляются наместниками или генерал-губернаторами и правителями наместничества или губернаторами; впоследствии наместники назначались не на каждую губернию, а на несколько, и притом не повсеместно. Губернатор управляет при помощи наместничьего правления, которое имеет при нем лишь совещательное значение. Губерния может быть разделена на провинции, но по общему правилу делится прямо на уезды (от 20 до 30 тыс. душ); уездом управляет земский исправник, или капитан, избираемый дворянством уезда (за ним в обществе долго сохранялось прежнее наименование комиссара). Под его председательством состоит нижний земский суд, в котором, кроме исправника, было два заседателя по выбору от дворянства; он ведал всей полицией безопасности и благосостояния в уезде. Города управляются городничими. Специальные ветви управления следующие: а) для казенного управления - казенная палата в губернии, состоящая из вице-губернатора, директора экономии, советника, двух асессоров и казначея; б) для дел призрения и народного образования - приказ общественного призрения (из 6 членов - по 2 выборных от каждого из трех сословий); в) для суда установлено несколько коронных и сословных учреждений; для целой губернии - коронные палаты для гражданского и уголовного суда (впоследствии император Александр допустил и здесь выборный элемент от дворянства) и выборные верхний земский суд (для губерний) и уездный земский суд в каждом уезде; эти суды для дворян и состоят из выборных членов от дворянства. Для суда над крестьянами учреждаются в уездах нижние расправы и высшая инстанция для них - верхняя расправа в губернии. Суд над городскими жителями сосредоточен в магистратах. Кроме того, в каждой губернии установлен совместный суд из выборных от всех трех сословий для решений дел неформальным порядком. Надзор над этими органами вверяется прокурорам (над администрацией) и стряпчим (над казенным управлением и судом). Это сложная организация упрощена Павлом I: уничтожены высшие инстанции дворянских и мещанских судов и верхние и нижние расправы крестьянских судов; но так как при этом крестьяне оставались бы без своих представителей в чужих судах, то Александр I допустил выборных от крестьян в земские суды, так сложилось все местное управление, дожившее (после разных перемен) до реформы Александра II; в нем выборное начало присутствовало в судебных органах и отчасти в административных. Основной порок его состоял в исключительно-сословном строе, в котором, сверх того, преобладало одно (дворянское) сословие; главное достоинство его - это отделение суда от администрации.

3) Муниципальное управление

Дворянство со времени Петра I призвано к участию в общем государственно-местном управлении; крестьянство, попавшее большей частью в крепостное состояние, не могло участвовать в нем. Новоорганизованное среднее сословие мещан получило раньше дворянского право на участие в муниципальном управлении. И в этом отношении различаются эпоха Петра I и Екатерины II.

а) Вначале (1699 г.), как сказано, Петр руководствовался древнерусским понятием о единстве города и земли, и потому учредил бурмистерскую палату, которая, состоя из выборных города Москвы, была местным общинным управлением этого города и в то же время центральным учреждением для высшего управления всеми городами государства; по городам устроены земские избы (правильнее - оставлены существующие) под председательством земских бурмистров; власть их по-прежнему простирается на все недворянское, но свободное население округа, т.е. на посадских и черных крестьян. В 20-х гг. при общей перестройке государства эти учреждения заменены магистратами, главным магистратом в Петербурге из чиновников и выборных и городовыми магистратами исключительно из выборных (бурмистров). Это уже учреждение сословно-общинное; компетенция его (сбор податей, народное образование, призрение, полиция и суд) простирается только на горожан. Такая реформа имела громадное влияние на судьбу не только городского, но и сельского населения, лишив последнее самоуправления.

б) Те же учреждения развиты Екатериной II в узаконениях о созыве комиссии 1767 г., в учреждении о губерниях и жалованной грамоте городам 1785 г. К магистратам, за которыми оставлена судебная функция, присоединены: городской голова, первоначально избранный для временной цели председательствования при выборе депутатов в комиссию уложения; дума, разделяющаяся на общую и шестигласную; первая есть представительное собрание, созываемое в случае нужды; она составляется из выборных от каждого из 6 разрядов городских обывателей (не в равном числе); в шестигласную думу (постоянно действующую управу) избираются члены обшей думой. Так как многие ветви городского управления отошли к общим государственным органам управления, то ведомство думы очень сузилось.

Сельское население, не попавшее в крепостное состояние, по всей вероятности, сохранило древнерусскую волостную организацию, которую закон, однако, игнорировал. Лишь при императоре Павле она укреплена законом: волости казенных крестьян (каждая по 3000 душ) управляются выборным головой, при котором состоит волостной писарь; в отдельных поселениях управляют старшины.

4) Предметы управления

а) Государство XVIII в. есть государство полицейское в самом строгом смысле слова: оно принимает на себя заботы о многих даже маловажных потребностях жизни подданных, особенно в сфере экономической и бытовой, и регламентирует их. Особыми указами предписывалось: из какого материала строить дома (указ 9 октября 1714 г.) и печи (инстр. полицейск. канц. 1722 г.), из какого дерева изготовлять гробы для покойников, какими орудиями возделывать землю, из каких материалов изготовлять обувь (указ 1 сентября 1715 г.) какого покроя должно быть платье (указ 17 декабря 1713 г. и 22 декабря 1714 г.); закон запрещал ношение бороды (вопреки обратному распоряжению закона Московского государства), предписывал, на скольких лошадях ездить какому чину; правительство давало обязательные образцы для судохозяев (указ 31 декабря 1717 г. и др.). Полицейское вмешательство в частную жизнь, ослабленное Екатериной II, вновь с особенной силой возникло при императоре Павле I. но ненадолго. Сообразно с новым взглядом на задачи государства в период империи появляются в первый раз специальные органы для заведования полицией (которой прежде ведали общие органы управления - центрального и местного). При Петре такие органы появились только в Петербурге (генерал-полицмейстер - 1718 г.) и в Москве (обер-полицмейстер). Укреплению полиции способствовали учреждение о губерниях 1775 г. и устав благочиния 1782 г., когда в столицах были установлены обер-полицмейстеры, в городах - городничие (и при них управы благочиния), в уездах - капитан-исправники и нижние земские суды.

б) Народное просвещение в XVIII в. признано одной из важных функций государства, но, понятно, только как одно из условий государственной службы, а потому получило исключительно профессиональный и притом обязательный характер: училища, заведенные правительством, - или духовные (семинарии), или военные (корпуса), или подьяческие; лицам других сословий запрещено отдавать детей в школы чужой профессии. Эти меры имели косвенное, но большое влияние на происхождение сословий и замкнутость их. Для общего образования преемниками Петра основаны: Академия наук (с университетом и гимназией) и Московский университет (1755 г.); но до Екатерины успехи общего образования были ничтожны. Екатерина впервые создала особое учреждение для ведомства просвещения - "Комиссию училищ" и открыла целую систему народных училищ (уст. 1786 г) по губерниям и уездам, преобразованных потом в гимназии и уездные училища. Правильная организация делу народного образования дана лишь при учреждении министерства народного просвещения императором Александром I и основании им университетов (уст. 1804 г) в Петербурге, Казани и Харькове.

в) Еще большее значение для государственной жизни имели финансовые меры Петра и его преемников. Для финансовых целей со времени Петра установлена периодическая перепись населения, так называемая ревизия (1-я начата в 1718-1720 гг.), а совершенно закончена лишь в 1727 г.), которая существенно отличается от московского описания в писцовых книгах: в последних описывалось имущество граждан; при ревизии "счислялось тогдашне население поголовно. На основаниях, данных ревизией, устанавливалась подушная подать (специально на содержание войска). Позднейшие писатели (кн. Васильчиков и др.) утверждают, что Петр I взял число душ лишь для общего количества податей, но что раскладка и при нем происходила по имуществу (ссылаясь на регламент камер-коллегии: "чтоб между великими и нижними, убогими и богатыми по пропорции надлежащее равенство в осмотрении иметь... бедных плач привлечет гнев Божий на все государство"). Но современники Петра вернее понимали значение введения подушной подати; Посошков писал: "во счислении душевном не чаю я проку быть, понеже душа вещь неосязаемая... и цены неимущая... побор - сей несостоятелен". Императрица Екатерина I, учредив особую комиссию для уменьшения подушной подати (П. С. 3., N 5043), предписывает ей решить: "по чему впредь с крестьян и каким образом удобнее и сходное с пользою народною - с душ (ли), так как ныне, или по примеру других государств, с одних работников, кроме старых и малолетних, или тот платеж с дворового числа, или с тягол, или с земли положить", Однако этот вопрос не был разрешен не только тогда, но и в течение всего периода. Кроме неуравнительности, подать была тяжела своею величиной и не могла быть понижена вследствие напряжения государственных сил во время великих войн XVIII в. Недоимки росли и взыскивались (особенно при императрице Анне) мерами крайне жестокими; в 1733 г. был учрежден особый "доимочный приказ", хотя в 1731 г. камер-коллегия получила новый регламент с той же целью. Вообще введение подушной подати и ревизии произвело в населении такое же впечатление, как некогда татарское "число" (подушная подать уничтожена при императоре Александре III)*.

______________________

* Другими источниками доходов были: 1) винная регалия, перешедшая с 1775 г. в откупное содержание, продолжавшееся (несмотря на большие несовершенства этой системы) до Александра II; 2) соляная регалия, приносившая населению великие бедствия (вследствие дороговизны столь необходимого продукта).

______________________

г) Подобное же значение имело введение рекрутской повинности при Петре I. Все прежние разнообразные роды войск (в 1699 г.) заменены одной регулярной армией по европейскому образцу; в ней (а так же в новосозданном флоте) обязаны были состоять пожизненно (или до увечья и совершенной дряхлости) как все дворяне, так и те из податного населения, которые попадали по рекрутской повинности, т.е. по жребию (в случае особого распоряжения о призыве). Вместе с европейской строгой дисциплиной в армии введены Петром жестокие наказания (шпицрутены и др.), а также непривычное (иногда довольно стеснительное) обмундирование и тяжкое обучение с новыми заимствованными терминами в команде. Содержание войск было неудовлетворительно: по примеру Швеции Петр I установил постоянное квартирование, что было обременительно как для населения, так и для самого войска; недостаточность казенного содержания заставляла солдат прибегать к насильственным захватам продуктов у жителей. Такая тяжелая служба не вознаграждалась ничем. Отсюда всеобщее уклонение от рекрутской повинности (на отдачу в солдаты смотрели как на смерть) и постоянные побега, вызывавшие новые указы с назначением новых жесточайших наказаний; беглые солдаты, не имея возможности открыто заняться каким-либо честным промыслом, обычно объединялись в шайки разбойников. Тяжесть службы особенно усилилась во время бироновщины; затем, после облегчений при Екатерине II, вновь проявилась е большей силой при Павле I. Правильная организация военной повинности осуществлена императором Александром II в 1875 г.

Д. ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

1) Единственным источником права XVIII в. окончательно признан закон, который по своему содержанию (в то время) большей частью был противоположен прежнему праву, т.е. имел характер вполне реформаторский. Лишь во 2-й половине XVIII в., при Екатерине II, сделана попытка вернуться к применению закона с "народным умствованием". Наказ Екатерины рекомендует "воздержаться от узаконений, с общим народа умствованием невместных" (VI, 56), "ибо мы ничего лучше не делаем, как то, что делаем вольно, непринужденно и следуя природной нашей склонности" (там же, 57). Однако и Екатерина (согласно с учением философии XVIII в.) стремится к установлению в народе новых понятий посредством лучших законов (т.е. считает закон не выражением сознания народа, а только понятий и воли законодателя); по ее словам, за отговоркой, что умы еще не приготовлены, "нельзя установить и самого полезнейшего дела" (там же, 58).

2) В соответствии с этим устанавливается и понятие о законе, способах его возникновения и силе действия. В период империи установилось понятие о законе как о воле государя, правильно объявленной. Так как ни сенат, ни другие учреждения не имели уже прежнего законодательного значения думы, то старинная формула "государь указал, и бояре приговорили" исчезла во времена Петра I. Также не удержалась и замена ее, установленная в XIX в. при учреждении государственного совета: "зияв мнению государственного совета..." Хотя Петр I сказал, что "словесные указы никогда отправляемы быть не подлежат", но в действительности он сам давал и потом словесные указы привсяких обстоятельствах; например, в 1723 г. в св. синоде был записан именной указ следующим образом: "Его Импер. вел., будучи в саду ее величества... государыни императрицы сентября 5 дня, рассуждая о сумасбродных и подвидом изумления бываемых ... таковых отныне посылать (в монастыри) отрек", т.е. запретил. При императрице Екатерине I словесные указы получали силу закона, если они были переданы (объявлены) через определенное лицо; император Петр III в 1762 г. указал, что такое объявление возлагается на сенаторов, генерал-прокурора и президентов трех государственных коллегий. По указу июня 1721 г. все акты, которые имеют действительный характер законов, а именно те, которые изданы в дополнение к регламентам и Уложению, должны быть представлены в сенат "на апробацию", хотя бы эти указы были именные; сенат должен утвердить их своей подписью, и затем уже они могут быть публикованы. Печатание законов как постоянное условие публикации утверждено указом 16 марта 1714 г.: "указы... для всенародного объявления велеть печатать и продавать всем". Меры публикации усиливаются по степени удаленности от народного сознания о праве; обычно указы прочитывались в церквах монастырских и приходских и по ярмаркам в торговые дни, а также их списки прибивались в видных местах; закон вменил в обязанность всем посещать церковь не только ради богослужения, но и для ознакомления с указами; не ходящих в церковь велено ловить, как воров и разбойников, почитая их "недобрыми людьми" (указ 30 октября 1718 г.). Иногда повелевалось переписывать бывших в церкви при слушании указа (указ 23 февраля 1721 г.); некоторые особенно важные указы (например, указ 19 марта 1719 г. о беглых солдатах) велено прочитывать каждый праздник в церквах. Иногда один и тот же закон нарочно повторяли несколько раз только для того, чтобы сделать его общеизвестным (4 декабря 1719 г. и 28 января 1720 г.), Правило, что незнанием закона никто не может отговариваться, повторялось при публикации почти каждого нового закона, пока не было выражено в общей формуле в указе 22 января 1722 г. с применением, впрочем, только к лицам, облеченным властью. Что касается силы действия закона, то правило "закон обратного действия не имеет" выражено в указе о единонаследии (23 марта 1714 г.), но тут же сделано и важное исключение из него: "Сей указ не на прошедшие времена, но с сего 1714 г. действо свое имеет. И хотя в прошедшие два месяца какие разделы (имений) и сделаны, то оные переделать по сему указу" (по объяснению Татищева, многие, прослышав о готовящемся законе, совершили много сделок вопреки ему). В том же 1714 г. (указ 15 июня), когда были отменены все новоуказные статьи и указы, противоречащие Уложению Ал. Мих., разрешено было просить о пересмотре всех дел, решенных уже на основании этих узаконений. Толкование закона (указ 17 апреля 1722 г.) предоставлено сенату, но лишь в исключительных случаях (при отсутствии государя) и лишь в применении к данному делу, а не в общеобязательной форме. Вообще требовалось, чтобы законы имели столь ясную форму, чтобы не было нужды в особой интерпретации их и чтобы сам законодатель, где нужно, присоединял от себя толкование к закону; так поступал Петр В. в воинских уставах и регламентах; так рекомендует и Екатерина в Наказе (XIX, 448) и указывает на возможность для той же цели и присоединения мотивов к закону (там же, 451). Несмотря на это, законы XVIII в., часто переводные с немецкого и шведского и иногда изданные на двух языках, отличались наименьшей ясностью и языком, чуждым народу, и далеко уступали в этом отношении Уложению царя Ал. Мих., которое Екатерина приводит как образец ясности для своей комиссии (Наказ, XIX, 457). 3) Формы закона. Благодаря новому (реформаторскому) характеру закона появляются новые его формы. Екатерина II хотела установить теоретически три формы законов: а) законы в собственном смысле, т.е. "те установления, которые ни в какое время не могут перемениться"(чего, конечно, в действительности не бывает и чего в особенности не встречаем в XVIII в., когда изменчивая воля законодателя сделала закон явлением весьма неустойчивым и меняла установленные нормы так часто, что сознание о праве и уважение к закону ослабело в умах населения; б) "временные учреждения" (наказы и уставы); в) "указы" - законы частные (Наказ, XIV, 444-446). Исторически сложились следующие формы:

а) Уставы. Под уставами разумеются специальные узаконения для известного ведомства или какой-либо части материального права. Таковы возникшие при Петре I и его ближайших преемниках: устав воинский 1716 г., устав морской 1720 г., устав о векселях 1729 г. и появившиеся при Екатерине II и Александре I устав благочиния 1782 г. и устав о банкротах 1800 г.

Воинский устав содержите себе, кроме учредительной части, военно-уголовные законы, так называемые артикулы (отд. 2), и военно-судный устав (отд. 3). Источником этих законов (по исследованию Бобровского) послужили военные артикулы Густава Адольфа 1621-1623 гг. по редакции 1683-г., сделанной при Карле XI. Наши артикулы составляют буквальный перевод шведских, за исключением немногих, очевидно неприменимых у нас, например, "о призвании и должности военного пастора"; изложены они в том же порядке, как и шведские. Но в русских артикулах есть и лишние против шведских (в русском кодексе 208 статей, в шведском только 145). Эти добавочные статьи русский компилятор брал из разных источников, как-то: закон императора Леопольда I, из датских Христиана V и французских ордонансов и регламентов. Источники процессуальной части неизвестны. Схема наказаний, присоединенная к процессам, есть буквальный перевод VII датской "инструкции военным судьям". Кодекс издан (и вошел в Поли. собр. зак.) на двух языках: русском и немецком. Уголовные законы артикулов не согласованы с действовавшими тогда общими уголовными законами (Улож. и новоук. стат.); с другой стороны, им противоречат уголовные законы морского устава, несмотря на то, что оба устава (особенно воинский) при самом Петре получили общее применение и в гражданских судах; например, по воинскому уставу за лжеприсягу полагается отсечение двух пальцев, а по морскому - вырезание ноздрей и венная каторга; за убавку веса у монеты по воинскому уставу - лишение чести, а по морскому - вечная ссылка на галеры. Кроме того, в переводном кодексе встречаются законы, совершенно неприменимые в России: так, по воинскому уставу (га. I, арт. I), если в войсках найдется идолопоклонник, то его сжечь; в шведской армии идолопоклонников не была, но в русской армии должны были быть в большом числе язычники из северных финнов, сибирских народов и калмыков. Уголовные наказания уставов (в связи с военным характером узаконений) отличаются чрезмерной жестокостью.

Для истории гражданского права важнейшее значение имеет вексельный устав Петра, II изданный (в П. С. 3., N 5410) на немецком и русском языках и составленный (по преданию) одним из профессоров лейпцигского университета* с буквальным заимствованием из тогдашних немецких вексельных уставов, Законодатель делит векселя (по двум главам устава) на купеческие и казенные.

_______________________

* Это не противоречит тому, что составление устава было поручено комиссии о коммерции, учрежденной Екатериной I: комиссия должна была прибегнуть к содействию науки; иначе трудно объяснить: зачем устав написан на немецком языке?

_______________________

б) Регламенты и учреждения суть учредительные акты для тех или других ветвей управления. При основании коллегий Петром I, каждая из них получила свой отдельный регламент, а именно: регламент штатс-конторы - 13 февраля 1719 г., коммерц-коллегии - 3 марта 1719 г., камер-коллегии - 11 декабря 1719 г., главного магистрата - 15 февраля 1721 г., генеральный регламент - 28 февраля 1720 г. и духовный регламент - 25 января 1721 г. Последний есть учредительный акт св. синода. Духовный регламент, составленный Феоф. Прокоповичем (рассмотренный в сенате), наиболее замечателен; он, кроме главного содержания, заключает в себе устав духовных училищ, устав о церковной проповеди и церковные постановления административного и судебного характера, а потому он заменял собою отчасти свод церковных законов. Таким образом регламенты иногда выходили за пределы учредительных постановлений и касались материального права. Из времен Екатерины II важнейший закон этого же рода есть Учреждение о губерниях 1775 г.

в) Указы форма законов, наиболее обильная и важная; в них преимущественно отражаются все свойства законодательства XVIII в. (неустойчивость, многочисленность и противоречивость законов, а также смешение распоряжений, иногда весьма незначительных, с законами. Некоторые из них дают новые и существенно важные узаконения уголовного или гражданского характера: таковы, например, указ 1714 г. о единонаследии, табель о рангах 1722 г., указ 1723 г. о форме суда и указ 1781 г. "о суде и наказании за воровство разных родов и о заведении рабочих домов" (П. С. 3., N 15147) и т.п. Сюда же относятся инструкции при ревизиях и другие манифесты, через которые совершались важнейшие преобразования в области государственного права (например, отмена обязательной службы дворян, секуляризации церковного имущества и т.п.). Вообще указами изменено все содержание Уложения царя Алекс. Мих. и новоуказных статей, хотя эти кодексы продолжали считаться действующими.

г) Кодификация. Накопление нового законодательного материала, изменяющего и дополняющего Уложение, уже в начале XVIII в. было столь значительно, что вызвало мысль об издании нового полного кодекса; это было начато в 1700 г. Но так как в то же время постоянно следовали новые реформаторские узаконения, изменявшие по существу прежние нормы права, то попытки кодификации не могли достигнуть цели: сама правовая жизнь еще не улеглась в спокойные формы, не ассимилировала еще новое со старым. Кодификация XVIII в. существенно отличается от московской тем, что в XVIII в, законодатель требовал не только сведения в кодекс местного законодательного материала, но в основном образования нового кодекса по образцу западноевропейских. Кодификация при Петре 1.18 февраля 1700 г. (П. С. 3., N 1765) велено было согласовать Уложение с новоуказными статьями и боярскими приговорами; выработка проекта кодекса была поручена комиссии из членов боярской думы и простых стольников (всего 71 чел.), которая именуется палатой о Уложении; заседания палаты продолжались до 1703 г., и ею была составлена полная "Новоуложенная книга", которая, однако, не обнародована и не утверждена. В 1714 г. законодатель, отменив все новоуказные статьи и указы, противоречащие Уложению, повелел из остальных и Уложения составить новый проект кодекса; канцелярия земских дел и поместный приказ, которым была поручена эта работа, приготовили в 1718 г. часть "Сводного уложения", также не получившего утверждения. В 1719 г. Петр принял другую систему кодификации - заимствование целиком чужих кодексов: сенату велено придерживаться шведского Уложения, а из своего выбрать только некоторые постановления, которые лучше шведских; для поместного права приказано заимствовать законы эстляндские и лифляндские; работу велено окончить к октябрю 1720 г. с угрозами жестоких наказаний; но работа, порученная сенатом особой комиссии из немцев и русских, продолжалась даже при Екатерине I; тогда велено было "быть у сочинения Уложения духовным, гражданским, воинским чинам и из купечества по два человека"; но при переводе чужого кодекса народные депутаты мало могли оказать помощи, и дело кончилось ничем. Кодификация при преемниках Петра. 14 мая 1728 г. велено заняться сводом отечественных источников права и для этого "выслать к Москве из офицеров и из дворян добрых и знающих людей из каждой губернии по 5 чел. за выбором от шляхетства". Выборные не явились; власти, в наказание за это, брали у них дворовых людей и жен и сажали под караул; к ноябрю собралось 24 чел. (недоставало 16), но и те оказались негодными. 16 мая 1729 г. их отпустили домой, а выбрали других - лучших - от губерний по 2 чел. Дело опять кончилось ничем. В 1730 г. учреждена "уложенная комиссия", которая закрылась в 40-х г. без результата. Тогда же (т.е. в 1728 г.) учреждены были специальные комиссии для составления особых уложений Лифляндии и Малороссии; последняя, заседавшая большей частью в Глухове, выработала (из статута и других источников) к 1744 г. полный свод ("Правда, по которым судится малороссийский народ"), который был тогда же представлен в сенат, но не получил утверждения. Императрица Елизавета, оставив попытки свода, возвратилась к мысли составить новые законы и установила (в 1754 г.) "комиссию о сочинении Уложения, которая была плодотворнее: она составила к 1755 г. части судную и криминальную, но утверждение их замедлялось, и работы комиссии прекратились до преобразования ее в 1759 г. В 1761 г. велено собрать депутатов от каждой провинции по 2 чел. от дворян и по 1 от купцов для участия в законодательных работах;, прочие сословия не были призваны; а так как дворян (при обязательной службе) было мало в провинциях, а купцов в некоторых провинциях совсем не было, то неудивительно, что депутаты собрались с трудом и не в полном составе: многие оказались "стары и хворы" и их заменяли новыми, но тем не менее ими были рассмотрены уже 1,2 и 3 части Уложения, т.е. о суде, о розыскных делах и о состояниях подданных вообще; в последней совершенно ясны следы влияния сословных депутатов дворян и купечества*. Комиссия продолжала существовать и после смерти императрицы Елизаветы, при Петре III и Екатерине II до 1767 г. (депутаты были распущены еще в 1763 г.). Из результатов ее деятельности ныне напечатаны: "Проекты уголовного Уложения 1754-1756 гг. "Спб., 1882 г. по двум текстам - первоначальному и комиссии 1760 г. и "Проект нового уложения, ч. 3" под ред. В.Н. Латкина, 1893 г.

_______________________

* См. наши замечания на сочинение В.Н. Латкина. "Законодательные комиссии в России в XVIII в." в Унив. извест. 1888 г.

_______________________

Кодификация при Екатерине II. О знаменитой Екатерининской комиссии 1767-68 гг., о ее заслугах и причине неудач было сказано нами выше; здесь предстоит сказать о важнейшем акте, вызванном ею - Наказе Екатерины II. Наказ не есть закон, хотя и в последующих узаконениях делаются ссылки на него. Содержание его взято императрицей из соч. Монтескье De 1'sprit delois и отчасти Беккариа; выдержки из первого большей частью буквальны; но много статей составлено самой императрицей. Наказ состоит из 655 статей, разделенных на 22 главы; 21 и 22 - добавочные главы. Все они посвящены определению общих свойств законодательства (Гл. IV, XI и XIX), государства (Гл. I, И, III, V), сословий (XV, XVI, XVII), судопроизводства (IХ), уголовного права (VII, VIII, X, XX), гражданского права (XVIII), народной экономии (XII, XIII), народного просвещения (XIV), полиции (XXI) и финансов (XXII). Статьи Наказа имеют научный (философский) характер и по содержанию проникнуты человеколюбивыми началами: императрица выступает против жестокости наказаний, пыток, расширения понятия о политических преступлениях. Наказ был встречен в Европе с изумлением перед смелостью законодательницы и, несомненно, имел влияние на дух законодательства в России. В 1768 г. Екатерина дала комиссии программу законов - "Начертание к окончанию комиссии о составлении проекта нового Уложения". В 1796 г. император Павел назначил новую комиссию для составления законов, которая также не имела результатов.

Кодификация в XIX в. и издание свода. Император Александр I составил комиссию как особое учреждение при министерстве юстиции, а с 1810 г. при государственном совете; главным деятелем в ней был сначала барон Розенкампф, а с 1809 г. - Сперанский. Тогда был составлен проект гражданского Уложения 1809 г. и внесен на обсуждение в государственный совет; это переделка французского code civile как по системе, так и по некоторым подробностям. Государственный совет рассмотрел и утвердил первые две части проекта (о лицах и имуществах); но в 1812 г., с падением Сперанского, когда комиссия была составлена из новых лиц, они сочли, что следует пересмотреть всю работу сначала, ибо кодексу заимствованному следует, во всяком случае, предпочесть свод отечественного права. Однако в 1814 г. в государственный совет была внесена 3-я часть проекта гражданского уложения. В то же время рассматривался и проект торгового уложения, составленный также по французскому подлиннику. Тогда же был составлен и проект уголовного уложения. С 1826 г. дело кодификации передано императором Николаем I опять в руки Сперанского; создано, вместо комиссии, новое учреждение - II отделение собственной его величества канцелярии. Так как (по мысли самого государя) решено было издать кодекс не в виде нового уложения, а в виде свода, то приступили к собранию всех прежних узаконений, начиная с Уложения царя Алекс. Мих. Гигантский труд такого собрания отчасти облегчен был тем, что комиссии XVIII в. собирали узаконения и составляли указатели к ним. Полное собрание законов, составленное Сперанским, в свою очередь, также не охватывает всех узаконений, несмотря на свою громадность. Оно было разделено на две части: 1-е полное собрание, доведенное до царствования императора Николая (12 декабря 1825 г.), и 2-е полное собрание, продолжавшееся с того времени*. Из такого исторического материала, но с сильным влиянием французского кодекса (в гражданском уложении, т.е. его X т.) составлен свод законов Российской империи, в первый раз изданный в 1832 г., но начавший свое действие с 1 января 1835 г.**

_______________________

* С 1 марта 1881 г., т.е. со вступлением на престол император" Александра III, начато 3-е полное собрание законов.

** В заседании государственного совета 19 января 1833 г. лично присутствовавший император Николай Павлович поставил вопрос: признавать ли действующим правом полное собрание законов (а свод лишь вспомогательным средством при толковании), или наоборот? Было принято (после долгих прений) признать свод "законом, коим должно руководствоваться исключительно". В недавнее время, однако, проф. Коркунов поднял тот же вопрос и полагал, что и ныне свод не имеет характера закона, а лишь значение аутентичного толкования прежних законов. Но смысл решения государственного совета 19 января 1833 г. совершенно ясен.

_______________________

ДОПОЛНЕНИЯ К ПЕРВОЙ ЧАСТИ

А. СЛАВЯНСКОЕ ПРАВО И ОТНОШЕНИЕ ЕГО К РУССКОМУ

Относительно бытия славянского (а равно и немецкого) права в начальный период истории этих народов в литературе выражено сомнение и даже, по-видимому, полное отрицание такого предмета (проф. Дьяконов в "Журн. мин. юст.", 1900, 3, стр. 293). Такой довольно неожиданный взгляд на дело, столь существенное, не мог быть нами предусмотрен раньше и предупрежден. Что касается немецкого права, автор (выразивший свое сомнение знаком вопроса) первый, сколько нам известно, высказывает столь оригинальный взгляд; когда Эйхгорн, Вайтц или Бруннер писали историю немецкого права, то им не приходила мысль, что такого предмета "овсе нет, между тем перед ними не было ни одного общенемецкого источника права, а только партикулярные. Разнообразие правовых норм (как и языка)" разных частях (племенах) одной нации ничуть не опровергает общих национальных норм. Эта истина очень давняя. Что касается отрицания славянского права, то проф. Дьяконов имел предшественников и в этом случае не столь оригинален. Но мы полагали, что прежняя научная литература устранила уже сомнение на этот счет; в книге мы сослались на поляка Мацеевского, могли сослаться на чешскую, хорватскую, а главное - на нашу отечественную довольно обильную литературу (см. "Наука истории русского права" проф. Загоскина и "История русского права" 1902 г. Ф.И. Леонтовича). Не имея возможности дебатировать такой большой вопрос в кратком примечании, сосредоточимся на том, что говорит проф. Дьяконов по поводу этого предмета о нашей книге. "Прежде всего, - говорит он, - каждый вправе спросить, откуда появилось общеславянское и общенемецкое право?" Откровенно признаемся, мы не совсем понимаем этот вопрос и не ожидали, что кто-нибудь предложит его. Кажется, мы расходимся в понимании самого предмета, о котором говорим. Общенемецких и общеславянских кодексов, конечно, не было. Да и как вспомнить о них, когда речь идет о древнейших временах господства обычного права? Откуда появляется право вообще, мы, по мере сил, старались разъяснить в разделе о происхождении обычного права; там мы пытаемся доказать, что право не есть случайный продукт произвола отдельных лиц, а результат единства психических и физических законов человеческой природы; этим объясняется сходство многих правовых норм всех народов мира.

Этим же, конечно, объясняется ближайшее сходство норм одного народа, связанного единством происхождения, а первоначально и местожительства. Проф. Дьяконов продолжает: Автор (т.е. я.), не давая ответа на этот естественный (?) вопрос, ссылается на слова первоначальной летописи, которая удостоверяет, как это матует т контекста, только общность языка у славянских племен и ничего больше" (речь идет о тексте летописи: "а словенеск язык и рускый - один"). Мы утверждаем (и теперь остаемся при том же мнении), что слово "язык" употреблено здесь летописцем в смысле "нация", а это включает не только общность языка в нашем смысле слова, но и общность быта и права. Очевидно, проф. Дьяконову не пришлось проверить по летописи контекст речи; иначе он никак не мог бы сослаться на него: летопись (Ипат., изд. Арх. ком. 1871 г. стр. 16) говорит следующее: "Словеньскому языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есме Русь: тем же и нам Руси учитель есть Павел Апостол, понеже учил есть язык словенеск и поставил есть епископа и наместника по себе Андроника сповеньску языку. А словенеск язык и рускый один; от варяг бо прозвашася русью, а первее быша словене... " Таков контекст, "Апостол Павел и Андроник учили славянскую нацию ("язык") христианской вере, а так как русская нация тождественна со славянской, то и нашим (русским) вероучителем надо считать Ап. Павла"; таковы слова и смысл летописца. Не осложняя речь другими многими (довольно известными) примерами, приведем наиболее решающие дело: "По мнознх же временех селе суть словени по Дунаеви... от них словен розидощася по земли и прозвашася имены своими, кде седше, на котором месте: яко прншедше седоша на реце именем Мораве и прозвашася морава, а друзии чесе... Такоже и теже словене пришедше седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии деревляне" (и т.д.); "И тако розидеся словенск тык". Само собою очевидно, что разошлись племена одной народности. "Се суть ннии языце: иже дань дають Руси: чудь, весь, меря, мурома"; "Словеньску же языку, якоже рекохом, живущю на Дунай, и придоша болгаре. .."; "Глаголет Георгий в летописце: комуждо языку овем закон исписан есть, другым же обычаи"... Кажется, мы имеем право истолковать и в своей цитате слово "язык" в смысле нации (в первой половине цитаты); на единство "речи" славян летописец указывает только как на признак их племенного единства (во второй половине цитаты). Нет надобности высказывать, а тем более аргументировать такую элементарную аксиому, что единство национальное содержит в себе между прочим и единство правовых норм (а не только единство речи). Далее проф. Дьяконов усматривает противоречие идеи единства славянского права с тем разнообразием обычаев, которое отмечает летописец (а за ним и мы у восточных славян: "каждо свой нрав имеяху". Для обозначения разнообразия местных обычаев часто приводится другое изречение: "что ни город, то норов; что деревня, то обычай". Пословица верная, но из нее не следует, что в огромной совокупности городов и деревень России нет никакого общерусского права. Вообще никогда не следует упускать из виду высокое достоинство живого права - единства в разнообразии. Нам бы не следовало распространяться о таких общеизвестных истинах, если бы они не забывались иногда по поводу вопросов чрезвычайной важности; кроме вопроса о славянском праве, таков вопрос о западнорусском праве ( т.е. литовском), которое некоторым ученым никак не удастся признать за русское и взять его за руководство при истолковании древнейших памятников общерусского права. Признавая в древнейшую эпоху единство славянского права (и не отвергая местных различий его), мы можем факты, находимые в источниках истории одного славянского народа, приписать и другому, но, само собою разумеется, лишь тогда, когда у этого другого в его собственных источниках нет показаний о том же предмете.

Б. ОБ ОТНОШЕНИИ ЗЕМЕЛЬ К ПЛЕМЕНАМ

На нашу заметку проф. Сергеевич в позднейшем издании своих "Русских юридический древностей" (т. I. стр. 9), именно в примечании 1-м, возражает следующим образом: "Мы были крайне огорчены этим указанием на недостаток у нас внимания к труду почтенного ученого. Мы поспешили взять первое издание* (нашего "Обзора") и развернуть 4-ю страницу; там напечатано: "Время происхождения земского государства должно быть отнесено к эпохе доисторической. Племена, перечисленные в начальной летописи, суть земли-княжения (б. ч. те же, какие мы находим в XI и XII в в.). Летописец, сказав о мифических 2 братьях..." Мы (продолжает проф. Сергеевич) были этим совершенно успокоены: мы ничего не приписали почтенному автору, чего у него не было сказано. Сличением же его двух изданий мы были даже обрадованы. Во втором (т.е. в третьем?) он высказывает совергигнно другую мысль, чем в перлом, и совершенно правильную, не о земском, конечно, государстве, а о том, что границы племен и княжений не совпадают, а в первом издании сказано: "Племена суть земли-княжения". Так говорит ныне проф. Сергеевич. Выходит, что, изменив свою собственную (неправильную) мысль на другую совершенно правильную, мы не имели мужества сознаться в этом (хотя исправление собственных заблуждений отнюдь не есть преступление). Не сознавшись, мы обвинили третье лицо, что оно ошибочно приписывает нам чужую мысль. Если бы так, то нам предстояло бы только извиниться, но произошло обстоятельство, довольно неожиданное: все сейчас приведенные слова В.И. Сергеевича изложены им в примечании; в тексте же его книги, т.е. на главном месте ее (Рус. Юрид. Др. изд. 1902 г. стр. 9), стоит нечто совершенно иное; здесь уже мы не изменяли своей прежней (ошибочной) мысли на другую (совершенно правильную); мы по-прежнему (и в 1902 г.) не только разделяем мысль Соловьева, но идем дальше него, т.е. утверждаем по-старому, что границы волостей соответствуют границам племен. Затем делается ссылка на 1-е издание нашего "Обзора". Итак, чему же верить: тексту, или книге проф. Сергеевича, или его же примечанию? Я полагаю, всякий согласится, что текст книги - дело гораздо более существенное, чем примечания, в которые иной читатель может даже и не заглянуть. Во всяком случае, в тексте книги проф. Сергеевича содержится прежнее утверждение, что мы держимся мысли Соловьева, несмотря на то, что в третьем издании своего "Обзора" мы (по словам проф. Сергеевича) отреклись от него; тяжело еще раз огорчать почтенного ученого, но мы уже неповинны в этом. Но обратимся к сущности дела. Можно ли было прежде, имея в своих руках только первое издание нашего "Обзора", приписывать нам мысль С.М. Соловьева о совпадении границ земель с границами племен? Действительно ли мы исправили свою прежнюю ошибочную мысль на новую в следующих изданиях? В первом и во втором изданиях моего "Обзора" стоит следующее: "Время происхождения земского государства должно быть отнесено к эпохе доисторической. Племена, перечисляемые в начальной летописи, суть земли.... Нам казалось ясным, что речь идет о времени происхождения земель, а не о границах их и не об этнографическом составе населения (о чем говорится ниже). Вот слова, которые послужили поводом к недоразумению. Как известно всем, летописец перечисляет "княжения" у восточных славян, не называя их ни племенами, ни землями; историки же, современные нам, постоянно именуют их племенами. Что же это за союзы по своему внутреннему характеру? Мы и говорим, что эти "племена" суть "зелии"; а что такое земля, читатель видел уже на 3 стр. нашей книги (изд. 1-е), где сказано, что это форма высшая по отношению всех предшествовавших ей не только кровных, но и простых территориальных, что это есть (не союз родов - племя), а союз волостей и пригородов под властью старшего города. Казалось совсем излишним сказанное несколькими строками выше еще раз повторять сейчас же. Совпадают ли упомянутые княжения в своих внешних границах с племенами (кровными союзами), об этом здесь речи нет и не могло быть: для того есть специальный раздел (о составе населения). Читателю (полагали мы) нельзя было впасть в заблуждение уже потому, что в том же маленьком разделе, 10-ю строками ниже, он читал в нашей книге следующее: "Летописный рассказ о призвании варяжских князей может иметь исторический смысл только при том предположении, что это был обычный призыв князей В. Новгородом с его владениями в северной части Кртичей (где Изборск, впоследствии Псков) и с его колониями среди веси (Белоозера) и мери (Ростов); в этих пределах разместились потом братья Рюрика и его мужи". Здесь (для другой цели и мимоходом) указан состав одной земли, довольно пестрый в племенном отношении: племя словен есть земля Новгородская, но она заключает в себе, кроме словен, часть кривичей и два чужих неславянских племени. Этот же самый пример приводит и проф. Сергеевич, возражая нам (см. стр. 10 Рус.др., 1902 г.). Затем, через две страницы нашей книги, читатель находит следующее: "Начальная летопись в числе первобытных княжений не упоминает Волыни и Галиции (называя дулебов или Волынян и Бужан лишь в числе племен, но относительно Волыни не может быть сомнения в ее доисторическом бытии в качестве земли (стр. 7). Такой материал имел под руками читатель; этого было достаточно для предохранения его от недоразумения, если бы взятая отдельная фраза показалась ему почему-либо неясной. Весь отдел с времени происхождения земель и посвящен в нашей книге (1-е изд.) доказательству того, что первобытные "княжения" суть уже территориальные союзы общин под властью старшей, а не племена в кровном смысле. Но, может быть, и эти требования от читателя чрезмерны? Допустив даже и это, мы остаемся вправе предъявить необходимое желание, а именно искать в книге ответа на данных вопрос там, где именно он поставлен в ней эксплицитно; в нашей же книге есть такой отдел, и недалеко от спорного места (стр. 10 "Обзор" изд. 1-го и 25 стр. изд. 1888 г.). Там желающий мог бы прочитать: "Каждая из древнерусских земель заключала в себе или целое племя, или часть его. Племя кривичей разделилось на две самостоятельные (и враждебные) земли: Полоцкую и Смоленскую и, сверх того, значительная часть этого племени вошла в состав Новгородской земли. Племя вятичей не выработалось ни в какую самостоятельную политическую форму... поглощено Черниговскою землею; племя дреговичей поделено между Киевскою, Черниговскою и Полоцкой землями. Нечто подобное случилось и с древлянами..." (см. изд, 1888 г., стр. 25). Кажется, дальше говорить не о чем. Мы не меняли своей мысли на другую, более правильную; мы принуждены были только, заметив неправильное толкование наших слов, ту же самую мысль облечь в другие выражения (хотя и прежние казались и кажутся нам ясными).

______________________

* Мы не знаем, о каком первом нашем издании говорит проф. Сергеевич: перед появлением его книги "Русск, юрид. древности" было два издания нашего Обзора: 1886 и 1888 г. г.; в 1902 г. он имел 3-е издание 1900 г. Во всяком случае, издание "Обзора" 1888 г., вероятно, было ему известно

______________________

В. "ЗЕМСКОЕ ГОСУДАРСТВО"

Проф. Дьяконов (стр. 298-299), следуя за проф. Сергеевичем, находит наши мнения об основах первобытного государственного союза недоказанными (мы смягчаем термины проф. Дьяконова). Спор идет не о терминах только, т.е. предмете весьма второстепенном, а о том, как зарождается государственный союз и в чем он первоначально состоит: "спор о терминах, - говорит он, - скрывает за собою более серьезное разногласие о характере древнерусских государств". Однако сначала о терминах. Проф. Дьяконов соглашается с нами, "что государство называлось "землей", и даже прибавляет, что против этого никто и не спорит". "Никто" сказано по ошибке, но пусть так, пусть не спорит проф. Дьяконов. Но затем он старается доказать, что государство иногда называлось волостью. Кто спорит об этом? - спросим мы в свою очередь: речь об этом предмете начиналась в нашей книге и в предыдущем издании ее так же, как теперь: "Для выражения тогдашнего понятия о государстве памятники первого периода употребляли несколько терминов. Так, они именовали его иногда княжением и волостью" (см. текст). Ввиду этого цитаты проф. Дьяконова из договора 1229 г. и из летописи для нас мало поучительны и, конечно, были у нас в виду. Проф. Дьяконов "вполне присоединился" к мнению проф. Сергеевича, что термины "княжение" и "волость" лучше выражают свойства древнего государства. Какие же это свойства? Изменять предать! и свой состав чуть не ежегодно; это "явдяется-де одним из характерных признаков всякого древнего государства". Просим позволения не согласиться с этим относительно всякого древнего государства: история многих древних государств дает как раз противоположный вывод: сошлемся на древнеегипетское, китайское и древнееврейское государства: Афинская республика, с начала истории и до конца ее, свидетельствует о постоянной цельности этой политики. Древнеримская республика изменяла свои пределы только в смысле расширения их. Так остается цельным и зерно всякого жизнеспособного государственного союза. Но что нам до всякого государства, когда речь идет о положительных фактах истории одного из них? В своей книге мы старались привести несомненные свидетельства, что понятие о государстве приурочивалось тогда не к отдельным "княжениям", которых было много в каждой земле, что дипломатические сношения (с Царырадом) ведутся от имени земель, а не множества княжений, бывших в каждой земле; что важнейшие основания и княжеских усобиц заключаются в интересах и соперничестве земель; что границы земель охранялись неизменно в течение многих веков; что, по ясным словам современников, внутренние связи государства опирались не на княжескую власть, а на власть старшего города и его веча. Но какая польза повторять здесь все, что можно прочитать в тексте нашей книги и что было уже не один раз напечатано несколько лет тому назад? Казалось бы, надо было принять все это во внимание и опровергнуть: бесполезно для науки говорить: "присоединяюсь к мнению такого-то". Проф. Дьяконов, взяв под свою защиту мнения проф. Сергеевича, упустил из виду, что сам проф. Сергеевич, написавший в 1867 г.: "волость, составлявшая народное собрание, есть не что иное, как отдельное княжение", с тех пор уже не повторяет этой мысли, а, напротив, выражает взгляды, сходные с теми, которые и мы повторяем постоянно. Таким образом, иссякают мало-помалу причины разногласий; дебаты о предметах, интересных для науки, должны бы прекратиться сами собою. Остаются, однако, кое-какие недоразумения более субъективного свойства. А именно, в новом изд. рус. юрид. др. стей (т. I) проф. Сергеевич два примечания снова посвящает нашему воззрению на основы первобытного русского государства - земли и, несмотря на наши совершенно определенные (и казалось бы ясные) положения, замечает, что я "все же не разъясняю", чем земское государство "отличается от государств не земских" (стр. 8 прим.). Попробуем еще раз (может быть, в последний) добавить кое-что при помощи самого проф. Сергеевича. У него читаем (I, стр. 45): "Новгородцы бо изначала и смольняне, и кыяне и полочане и вся власти на думу на веча сходятся: но что же старейший сдумают, на том же пригороди станут". В этих немногих словах (продолжает проф. Сергеевич) вся суть древнего волостного устройства. Волости состоят из городов и пригородов. Обычно в каждой волости - один город. Это главный пункт населения, по имени которого обозначается и вся волость. Остальные пункты населения находятся в зависимости от "города". Они не сами по себе существуют, а состоят при нем. Город является, таким образом, центром, вокруг которого образуется окружность волости". Так думает проф. Сергеевич? Что же думаем и пишем мы? Вот что: "Форма общества, составлявшая государства во весь первый период, есть земля как союз волостей и пригородов под властью старшего города ("Обзор ист. рус. пр.", изд. 3, стр. 12). Или так (там же, стр. 18): "Сохранение внутренней целостности земель в конце XII в. засвидетельствовано летописцем в знаменитой формуле: "Изначала Новгородцы, смоляне, кияне, полочане и все власти на веча сходятся, и на чем старейшие порешат, тому следуют и пригороды". Из этого места следует (продолжали мы), что и в конце XII в., по сознанию тогдашнего населения, государственное устройство состоит не в княжеских отношениях, а в земских (старших городов к пригородам), и самое понятие государства приурочивается не к княжениям, а к тем землям, которые здесь перечислены". Читатель заметит большое сходство между этими цитатами из двух авторов (разница только в терминах, ради которых мы бы не желали длить спор, и в некоторых подробностях, что будет указано ниже в своих местах). Разъяснения в прошлом издании (также по желанию проф. Сергеевича), что такое земское государство, мы писали (и теперь повторяем), что "в государстве такого типа преобладающим элементом служит территориальный: государство есть союз общин; старшая община правит другими общинами... Государства других типов могут быть союзом сословий (феодальное общество), или лиц (ордена), или родов" и т.д. Нет надобности напоминать, что изображаемый проф. Сергеевичем (и нами) строй волости отнюдь не может быть применен, например, к германским государствам V-IX вв.; что никаких старших городов и пригородов там нет, а есть король, герцоги, графы, центенарии; что в феодальную эпоху государственная власть состояла опять не в зависимости меньших общин от старшей, а в зависимости подвассалов от вассала, а вассалов от верховного сюзерена. В этом (с прибавлением вечевого управления) и состоит отличие земского государства (или волости, по терминологии проф. Сергеевича) от государства другого строя.

Г. ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ НА ЗЕМЛЮ КАК ОСНОВАНИЕ ВЛАСТИ СТАРШИХ ГОРОДОВ НАД ТЕРРИТОРИЕЙ

Проф. Сергеевич находит иное основание для власти старших городов над пригородами и волостями, а именно говорит ("Рус. Юр.Др." т. I, стр. 5, изд. 1902):. "Земля, находящаяся в пределах волости, составляет собственность ее жителей, и прежде всего жителей ее главного города. Несмотря на крайнюю бедность наших летописей по всем вопросам, касающимся поземельных отношений, мы можем, однако, привести несколько свидетельств, указывающих на связь земли с городом, - связь, объяснимую только тем, что земля, часто на очень значительном протяжении от города, составляла собственность его жителей. Так, в 1067 г. киевляне требуют от князя своего Изяслава, только что потерпевшего поражение от половцев, чтобы он еще раз выступил против них, и свое требование мотивируют тем, что "половцы рассыпались по земле" (Лавр.). Но мы и теперь нередко говорим, что неприятель вторгся в нашу землю, не выражая тем притязаний на всю землю как нашу "собственность". Она "наша" только в смысле государственной территории. Сам проф. Сергеевич признает, что термин "земля" употребляется (по его мнению, иногда) для обозначения государства (стр. 1); да и весь отдел, из которого взята приведенная цитата, трактует о "государственной территории". Но, может быть, здесь всецело затемняет термин "земля"? Однако проф. Сергеевич продолжает (стр. 6): "Подобные же указания сохранились от Чернигова, Владимира-на-Клязьме и Полоцка. В 1138 г. черниговцы побуждают своего князя Всеволода к миру с Ярополком Киевским на том основании, что в случае войны "он погубит волость свою" (Лавр.); в 1176 г. владимирцы изгоняют Ростиславичей за то, что они грабили "волость всю" (Ипат.). А термин "волость", по мнению проф. Сергеевича, обозначает именно территорию государства ("термин "власть - волость" очень хорошо обозначает юридическую природу государственной территории", стр. 3). Итак, казалось бы, что дело идет не о праве собственности, а о территории. Но, может быть, проф. Сергеевич не признает никакого различия между государственным и частным владением не только во времена доисторические, но и в конце XII в. (а по дальнейшим словам его - и до XVI в.)? Но думать так было бы с нашей стороны большой ошибкой. Мы более его склонны к признанию в древние времена смешения частного права с публичным, но полное проявление его относим ко временам незапамятным (см. стр. 527, изд. 3 нашего "Обзора": "Право государства, исключающее все частые права лиц, может относиться лишь к древнейшим незапамятным временам", и затем, согласно с источниками, указываем в историческое время и частные права общин, самих князей, бояр и церкви). Вообще В.И. Сергеевич не склонен к признанию идей общинного землевладения и всякого коллективизма. Итак, мы, очевидно, далеки от разгадки. Дело затрудняется еще тем. что, по словам почтенного ученого, субъект права собственности весьма растяжимый: "Земля, находящаяся в пределах волости, составляет собственность ее жителей, и прежде всего жителей ее главного города", но в волости находятся пригороды, князья, церковные учреждения, бояре и другие лица, владеющие землей. Кому же принадлежит эта земля "прежде всего", т.е. на правах собственности? Чтобы выйти из затруднений, мы должны бы конструировать это положение так: вся земля, на пространстве всего государства, принадлежит старшему городу как общине, а в руках отдельных лиц (князей, бояр, церкви, других общин) остается только владение. Но мы, конечно, ошибаемся: у проф. Сергеевича приведен пример, где черниговцы говорят своему князю, что в случае войны "он погубит волость свою". Это означало бы, что вся территория принадлежит на праве собственности не жителям старшего города, а одному князю; сами жители старшей общины, не говоря о своих правах, приписывают их князю. Но мы снова ошибаемся: проф. Сергеевич приводит тут же пример: "Уведевше людие (о смерти Владимира Ярославича)... плакашася по нем; боляры акы заступника их земли (курс. проф. Сергеевича), убозии акы заступника и кормителя"; стало быть, земля принадлежит боярам и только им; остальные ("убозии") в правах не участвуют, хотя бы и были жителями старшего города, которым "преждевсего" принадлежит земля. Разумеется, мы опять ошибаемся, ибо бояре жили не в одном старшем городе. Чтобы избежать всех этих затруднений, предпочитаем думать, что земля есть государственная территория, а не "собственность" как во всех вышеприведенных примерах, так и во множестве других, которые можно привести.

Д. НАЦИОНАЛЬНОЕ ИМЯ РУСЬ

Хотя вопрос о происхождении имени Русь, как чисто фактический, по-видимому, далек от интересов исторического правоведения, но нельзя сказать, чтобы он был совсем чужд истории права. Для истории национального права состав нации - вещь весьма не безразличная, а один из существенных элементов этого состава обозначается, между прочим, названием ее. Не имея намерения впутываться в вековечный норманнский вопрос, мы считаем своей обязанностью уяснить только мысль нашего летописца, что он думает о названии Русь.

Ответ на поставленный вопрос в нашей летописи отличается полной определенностью: Русью называлось одно из варяжских племен; другие племена той же национальности были: шведы ("свее"), норманны ("урмане" - норвержцы), англичане (англяне) и готы (первонач. лет. под 962 г.). "И от тех варяг прозвася Руская земля". Далее летописец сообщает, что имя Русь перешло на славянские племена по мере завоевания их варягами, что в X и XI вв. Русью называлось не какое-либо одно славянское племя, а вся совокупность их.

Летописец выражает эту мысль неоднократно и ясно в следующих, например, местах: "Словенеск язык в Руси: поляне, древляне, новгородьци, полочапе, дьрьговнчи, северо, бужане, занъ седят по Буту после жеволыняне; се суть инци языце, иже дань дають Руси: чюдъ, весь, меря, мурома, черемысь, мордва, пермь, печера, ямь, лнтва, зимегола, корсь, норома, либь". Итак, Русыо называется вся совокупность восточных славянских племен, в том числе: новгородцы, полочане и северяне, а не только поляне; дают дань Руси между прочим пермь, печора и др., от которых киевляне, конечно, никогда не получали дани. Летописец сообщает, что Олег, взяв Киев, нарек его "матерью городов русских", и для ясности дела прибавляет: "н бсшп у него словенн и варязн и прочий прозвашася русью", т.е. Киев есть метрополия не только киевских пригородов (если они были в то время), но всех городов, состоявших под властью Олега, ибо и словене (новгородцы), как и варяги, именовались уже Русью. Точка зрения летописца уясняется окончательно, когда он говорит: "А словенеск язык и рускый один; от варяг бо прозвашася Русью, а первее быша Словене; аще и поляне звахуся, но словеньская речь бе; полянами же прозвашася; занемже в поле седяху; язык словеньскый бе им един". Стало быть, русыо называется то, что прежде называлось вообще словенами; а какие это были славянские племена, об этом он говорил, и не один раз, выше (т.е. поляне, древляне, полочане и пр.); теперь для примера он указывает на одно ближайшее ему племя полян. Изображая поход Олега на греков, летописец говорит, что Олег взял с собою множество варягов, словен, чуди, кривичей, мерю, полян, северян, древлян, радимичей, хорватов, дулебов и тиверцев, а затем передает, что "Русь натворила много зла грекам". Кто же эта Русь? Очевидно совокупность всех перечисленных племен, не только славянских, но и финских, бывших под властью Олега. Думаем, что каждый имеет право заключить, что, по мнению летописца, специальное варяжское имя Русь перенесено на всю совокупность племен, подчиненных варягам.

Простая ли это догадка летописца, или исторический факт? У нас есть способ проверки другим источником, не подлежащим сомнению, именно: договорами русских с греками. В походах на Византию при Олеге участвовали (как мы знаем) варяги и вое восточные славянские племена. Между тем договоры заключены только от имени Руса - "межы Грекы и Русью", или "межю Хрисгияны и Русью": послы отправлены от "Олгавеликаго князя Рускаго", клялись "по закону русскому": страна называется "Русской землей" и "Русью"; отдельные жители страны называются "русинами"; наказания назначаются "по закону русскому". Нет никакого сомнения, что здесь под Русской землей, или Русью, разумеется вся совокупность славянских территорий, подчиненных Олегу, ибо дань, которую должны платить греки, назначалась "на руские городы: первое на Киев, также и на Чернигов, и на Переяславль, и на Полтеск, и на Ростов, и на Любечь и на прочие городы". Итак, имя Русь здесь не означает какого-либо специального племеж или отдельной территории (например, племени полян), то есть наименование, перенесенное от одной владеющей группы на все другие, подчиненные. Такой же вывод получается и из договора Игоря.

Само собою разумеется, что имя Русь распространялось на племена славян в IX и X вв. постепенно, по мере покорения их варяжскими князьями: так, древляне до окончательного покорения - просто древляне, и князь их Мал - "деревский" князь; когда они убили Игоря, то говорят: "князя убили мырускаго" (т.е. киевского). Но после разгрома, произведенного Ольгой, вскоре специальное имя древлян исчезает навсегда. Этим и объясняется, почему, и долго спустя, в летописи имя Русь иногда специализируется на Киевской земле, а затем в совокупности ближайших окрестных земель, т.е. Южной Руси - на тех территориях, на которых раньше утвердилась власть варягов - Руси. Но уже во 2-й половине X в., когда Ярополк убил своего брата Олега, а Владимир из Новгорода бежал за море, то Ярополк посадил своего посадника в Ночороне "и бе володея един на Руси". Таким образом, к концу X в., т.е. ко времени Владимира Св., вся совокупность владений рода Рюрика именуется Русью.

В XI в. общее имя "Русская земля" окончательно утверждается за совокупностью прежних славянских земель: два князя-брата "разделиста и по Днепр Рускую землю", а затем, по смерти Мстислава, "Ярослав бысть единовластец Русской земли". Этот единовластец "постави Лариона митрополита Руси". Вообще владыки киевские именуются митрополитами Русскими или всея Руси; власть их простиралась не на одну бывшую землю киевских полян, а на все русские земли. При усилившейся борьбе с варварами (половцами) прежний племенной сепаратизм сменяется уже единством национального сознания: в 1061 г. "пришли половцы в первый раз на Рускую землю воевать; Всеволод вышел против них", а Всеволод был князем Переяславским, а не Киевским, и половцы, очевидно, вторглись в его владения.

Е. ОБ ОТНОШЕНИИ ПРИГОРОДНОГО ВЕЧА К ВЕЧУ СТАРШЕГО ГОРОДА

По мнению проф. Сергеевича (Вече и князь. 1867 г. стр. 93-95), "порядки пригородного веча и предметы его ведомства ничем не отличаются от порядков и предметов ведомства веча главного города. Если город не хотел допустить решения, принятого на пригородном вече, он мог требовать его отмены; если его требование не уважалось, он вступал о борьбу с пригородом и, смотря по ее исход, или совершенно отменял неугодное ему решение, или только видоизменял его, или, наконец, сам бывал вынужден согласиться с ним... Как значение жителей пригорода на общем вече с жителями города условливается их стою, так точно и значение отдельного пригородного веча условливается силою пригорода". Эта идея борьбы и пропорции сил, всегда последовательно проводимая уважаемым автором (взамен права), встретила возражение с нашей стороны как в этом применении ее, так и во многих других случаях. По данному вопросу мы говорим (стр. 60 прежнего, т. е, 3-го изд. "Обзора"): "Пригородные веча, при нормальном течение дел, не имеют политической власти (решая лишь местные вопросы управления)". Действительно, случаи, приводимые проф. Сергеевичем, все относятся к исключительным явлениям такой борьбы пригородов со старшим городом, которая приводила или к низложению старшинства главного рода и переходу его в пригород (борьба г. Владимира с Ростовом и Суздалем), или к разделению одной земли (государства) на две (Новгород и Псков). Но эти случаи исключительные, отнюдь не доказывающие, что война есть постоянный, нормальный способ решения государственных дел. Чтобы уяснить, к каким результатам ведет указанная мысль проф. Сергеевича, мы (на стр. 56 того же изд.) говорим (в примечании): "Если пригородное вече совершенно равняется вечу старшего города, то, значит, пригороды суть государства, а равно и волости и даже каждое село, где (предположительно) также были сходки. И такие собрания в памятниках называются вечами". Чтобы еще нагляднее показать невозможность принять такое мнение, мы (на стр. 59 того же издания) замечаем: "Относительно участия пригородов в политической жизни государств можно сделать еще одно предположение. Общеземские дела решались отдельно вечами всех городов (старшего и пригородов): вопрос, решенный в одном городе, тотчас же решается в другом, в третьем и т.д. Любопытно знать, что же воспоследует, если веча всех городов дадут противоречивые постановления? Разумеется, вопрос можно решить войной между ними, но это будут уже отдельные государства, а не части одного". Затем (имея в виду все те же мысли проф. Сергеевича) мы приводим, пример (Киевской земли 1147 г.), когда пригороды, не согласные с решением старшего города, тем не менее "молчали и повиновались", а не воевали с ним. Итак, мы решительно и ясно высказались против мысли о решении политических вопросов войной между городами одной и той же земли, говоря, что иначе провинции одного государства были бы уже государствами.

Никак не могли мы ожидать, что кто-нибудь припишет нам самим эту мысль и станет доказывать нам ее неверность. К удивлению, это именно и случилось: проф. Дьяконов, хотя и приводит наши подлинные слова, но, не докончив их, говорит: "автор Обзора не вия да остается верен своей точке зрения и расширяет иной раз понятие о древнем государстве даже за пределы оспариваемого им мнения. ..Полагаем, что автор не прав (конечно, мы как раз опровергаем эту самую мысль в этом самом месте)... Возникает борьба партий вечевых, нередко переходящая в войну (?) Неужели и здесь, в пределах одного города, автор признает два государства" и т.д. (Ж. М. Ю., 1900 г. 111, стр. 299), доказывается против нас наша собственная мысль Проф. Дьяконову стоило только прочитать одну предыдущую (56) и одну последующую (60) страницу нашей книги; но он мог бы легко избегать столь странной ошибки даже и без этого, а только дочитав до конца то примечание, которое он цитирует.

Ж О ЗАКОННЫХ И НЕЗАКОННЫХ ВЕЧЕВЫХ СОБРАНИЯХ

Из многочисленных наших разногласий с проф. Сергеевичем проф. Дьяконов соглашается с нами в одном лишь предмете (взгляде на боярскую думу как учреждение); мы расходимся с В.И. Сергеевичем и по вопросу о вече, и притом в пунктах весьма немаловажных, как, например, в самом понятии о вече: было ли оно собранием граждан старшего города или жителей всей волости? всякое ли собрание, наименованное в летописях, есть та политическая власть, о которой говорят те же летописи (и мы за ними)? были ли периодические (срочные) собрания для решения текущих дел? Проф. Дьяконов обходит молчанием все эти предметы разногласий: надо полагать, что он молча соглашается с проф. Сергеевичем, не взвешивая вовсе наших аргументов. Он выбрал для своей оценки лишь один предмет разногласий, и выбор его нельзя назвать удачным, именно: на стр. 56-57 прежнего (т.е. 3-го изд.) мы устанавливаем (в примечании) истинное значение "веча" как власти политической, отличая его от других понятий, которые иногда выражаются тем же термином, и заключаем так: "Этими замечаниями о слове "вече" отнюдь не предрешается вопрос о различии законных и незаконных народных собраний. Мы полагаем, что наши летописные факты не дают нам оснований устанавливать такое различие". Яснее выразиться трудно. Между тем проф. Дьяконов пишет следующее о нашем взгляде: Попытка разграничить нормальные вечевые собрания от ненормальных поставила автора (т.е. меня) в весьма трудное положение: ему пришлось сделать такие уступки, после которых настаивать на том разграничении совершенно невозможно". Как объяснить такой оборот, мы не знаем. Где были выражены наши попытки и уступки? Итак, проф. Дьяконов выбрал для полемики такой пункт наших разногласий (мнимый) с проф. Сергеевичем, в котором мы никогда не спорили. Что же могло подать повод проф. Дьяконову впасть в такое недоразумение? Вероятно, совершенно другая наша мысль, которой мы держались и теперь держимся, а именно: внешняя форма вечевых собраний постепенно упорядочилась; утвердился обычай собираться на одном определенном месте; определился способ созыва колоколом: самый колокол ("вечный") был специально для этого предназначен и стал символом народной свободы; на местах собрания установилась даже канцелярия веча и завелось письменное делопроизводство; обычаем определилось лицо, председательствующее на вече. Не сомневаемся, что все это давно известно проф. Дьяконову из новгородских летописей и других памятников. Мы лишь решили предположить (и даже подтвердить), что нечто подобное совершалось и в других землях, например, в Киеве. Едва ли кто-либо будет спорить, что и в Киеве обычно собирались на Софийской площади и Ярославовом дворе и лишь в виде исключения в других местах. Мы пытались объяснить эти самые исключения. Почему бы народ, привыкший собираться у св. Софии или у княжеского терема, ни с того ни с сего сбежался на торговище - на Подоле? Думаем, что произошло что-нибудь необычайное, ненормальное. II действительно, в 1067 г. произошло нечто весьма ненормальное: народ окончательно разошелся со своим князем и его боярами; князь не находит возможным продолжать борьбу с половцами, а народ рвется в битву и требует оружия. Странно было бы при таких условиях собираться чинно к княжескому дворцу и здесь творить спокойно свое совещание, результат которого - изгнание князя, творить его на глазах князя и его бояр! Народ сбегается, где ему удобнее, где больше всего бывает и без того людей - на торгу, поближе к собственным жилищам и подальше от князя. На гору он ломится уже тогда, когда дело решено. Это - несомненно вече, но происходящее в ненормальных условиях и формах. Впоследствии киевляне сами назвали это "злом" (а мы, однако, нигде не называем и этого веча незаконным: как говорить о законности в минуту политических переворотов?). Мы и делаем вывод, что соблюдение форм, установленных обычаем, есть признак спокойного, нормального проведения веча, и наоборот. Внешние формы веча установлены обычаем; в этом смысле, т.е. в смысле обычных, мы употребляем слово "законность". Но, как бы предчувствуя возможность недоразумения, поспешили в примечании добавить, что нарушение даже установленных обычаем форм само по себе не ведет к признанию веча незаконным (если нет других существенных условии для такого признания; например, собрания шайки ночью по домам и т.п.) и привели примеры других правовых явлений, показывающих это. Но тщетно: это не гарантирует нас от недоразумений - не по нашему адресу.

3. О ФЕОДАЛИЗМЕ НА РУСИ

Около 10 лет тому назад г. Павловым-Сильванским выдвинут вопрос о том, что мысль о существовании на Руси феодализма, прежде признаваемая некоторыми (г. Павлов-Сильванский говорит главным образом о С.М. Соловьеве), впоследствии подвергалась незаслуженному остракизму, так что между серьезными учеными "не принято "упоминать о ней. Г. Павлов-Сильванский мужественно отстаивает ее в целом ряде талантливых работ. В главной из них ("Феодальные отношения в удельной Руси") он проводит точную (иногда - буквальную) параллель между отдельными явлениями западного феодализма и русскими удельного периода; это - вассальные службы, ленное землевладение и раздробление суверенной власти. Все это - пункты весьма существенные: будучи взяты в совокупности и исключительно, они составляют политический и социальный строй государства, совершенно непримиримый с господствующими воззрениями на наше удельное государство. Для действия феодальных порядков отводится около 700 лет (т.е. 2/3 исторической жизни России) - время достаточное для проявления столь важной и столь выпуклой черты политического и социального быта. Нет надобности искать ее ощупью: она должна сама ярко выступать наружу.

Как могло огромное большинство историков и историков-юристов проглядеть ее? Надо полагать, что они сознательно отстранили ее. Почему? Неужели потому, как говорит один из современных сторонников идеи феодализма (Тарановский. "Феод, в России", стр. 45), что "и славянофилы и западники в постройке исторических теорий прошлого руководились политическими соображениями о целесообразности устройства будущего". Хотя эти блаженной памяти две школы потом сменились течением, пытавшимся примирить их, но уже сложилась известного рода условность, в силу которой "не принято даже говорить о феодализме в России" (16-46). Обвинение тяжкое: историки или приносили историческую истину сознательно в жертву политике, или бессознательно подчинились чужому не голосу, а молчанию. Чей-либо могучий голос еще может гипнотизировать, но ничье молчание не может служить извинением для другого молчальника.

Не для обсуждения теории феодализма по существу ее (для чего, как увидим, еще время не настало), а в некоторое оправдание тех, кто молчал о ней, мы представим нижеследующие соображения.

Н. Павлов-Сильванский нигде не ставит вопроса, как относится его теория к установленным ныне воззрениям на историю русского государственного порядка. Эго создает ему весьма благодарную позицию не вступать в пререкания ни в чем (кроме подробностей и фактов). В сущности же его теория вносит не дополнение или поправку к существующим воззрениям, а ведет к полному пересмотру господствующей историко-политической догмы или, точнее, разрушению ее до глубочайших оснований. Будущее покажет, как отнесется к этому радикальному перевороту науки сам Павлов-Сильванский; тогда только и можно будет согласиться или не согласиться с ним. Теперь достаточно наметить существеннейшие черты противоположности его теории господствующим воззрениям.

Но чтобы сделать такое сравнение, нужно предварительно условиться насчет понятия об "удельной Руси". Если согласиться, что эта так называемая удельная Русь простирается от IX до XVI в. (а по книге г. Павлова-Сильваяского так и следует: см. стр. 4, 5,1,19 и др.), то проверка теории феодализма и сличение ее с господствующими учениями становится в высшей степени трудным делом. На этом огромном промежутке времени сменились весьма различные стадии исторической жизни России. Считаем невозможным группировку явлений в такую громадную массу времени: Русь времен Олега и Игоря совсем не похожа на Русь времен Иоанна IV или даже III. Полагаем более правильным остановиться на XIII в. (до его середины, находя, что с середины XIII главный интерес жизни России сосредоточивается не на уделах (так называемых), а на зарождающемся единодержавии, т.е. образовании Литовского и. Московского государств. Особенно не следует присоединять вторую половину XV в., т.е. правление такого родоначальника и творца самодержавия, каким был Иоанн III. XIV и XV вв. - не удельная Русь, а Русь Московская (и Литовская). Главные явления этой эпохи имеют очень мало сходства с древними вечевыми и земскими порядками; даже в XIV в. единодержавие сделало значительные успехи, так что союз князей, основанный на равенстве членов, уступил место подчинению, а затем подданству мелких князей великим. Последние сохраняют еще в идее взаимное равенство (Московский, Тверской, Рязанский, Суздальский). В XV в. и это равенство разрушается под напором тенденции к единству государства. Во времена Иоанна III государство уже сложилось, именно государство самодержавного типа. Но как раз к XIV и XV вв. Павлов-Сильванский приурочивает окончательное "господство феодализма на Руси". Полагаем, что самодержавие и феодализм - два понятия несовместимых. Из них надо выбрать какое-нибудь одно.

Обращаемся к обзору отдельных явлений феодализма нашей отечественной истории.

Относительно 1-го периода (от середины IX до середины ХIII в.) ныне установлено, что государственный строй того времени зиждется на отношении старших городов к пригородам, т.е. на территориальном подчинении; несмотря на некоторые частичные разноречия, сущность дела остается у всех исследователей той же. В системе западного феодализма, напротив, государственный порядок строится на личном подчинении, т.е. вассалитете. Но Н. Павлов-Сильванский находит, что и в удельной Руси общественный и государственный порядок строится также на вассалитете. Он отметил несколько частных явлений, напоминающих вассалитет: личную зависимость бояр-дружинников от князя и боярскях дружин от бояр. Но охватывает ли вассалитет весь общественный строй и заменяет л" он начало территориального подчинения во всем населении государства, как в феодальной Европе? По-видимому, г. Павлов-Сильванский так и думает; он говорит "Служебный князь был слугою великого князя или удального - сеньора. В свою очередь он имел военных слуг-вассалов в лице бояр и детей боярских. Боярин, в свою очередь, имел своих слуг - мелких помещиков" Получается то же; что и на западе: феодальная лестница землевладельцев, етязанкых вассального службою" ("Феод, отнош.", стр. 40). Неизвестно, к какому времени относится эта картина; во всяком случае, не к 1-му периоду, когда "служебных князей" еще не было, когда о "помещиках" еще не упоминается. Но к какому бы времени она ни относилась, существует большое сомнение в ее правильности. У другого сторонника теории феодализма, Тарановского, мы находим следующую оценку выводов Павлова-Сияьванекого. "Иерархия феодализма, - говорит Тарановский, - имеет в высшей степени существенное значение. Строго говоря, на западе вне иерархии нет феодальных отношений. К сожалению, наш автор (т.е. Павлов-Сильванский) по вопросу об иерархическом строении русского феодализма ограничивается одними лишь случайными указаниями и общим неаргументированным замечанием", а потому Тарановекий считает этот вывод недостаточно обоснованным ("Феодал, на Руси", 40-41). Мы расположены к не менее строгому суждению, зная манеру Павлова-Сильванского извлекать из источников все, что они могут дать для его мысли (иногда даже более того); поэтому полагаем, что не он виноват в скудости фактов, а источники, которые больше ничего не дадут и всякому другому исследователю. Мы отмечаем только, что скудные факты, подобранные им с такой тщательностью, призваны, однако, к тому, чтобы упразднить громадное количество материала, дающего противоположные выводы, т.е. выводы о территориальном строе древнерусского государства на пространстве 400 лет (1-го периода); вечевой строй должен быть вычеркнут из русской истории. Те же скудные факты должны победить и ту массу данных, которые говорят о начале самодержавия в XIV и XV вв. Мы не знаем на этот счет мнения Павлова-Сильванского, а потому должны ждать.

Точно так же он не говорит нам, примиримо ли установленное в господствующей исторической догме отрицание сословной тогдашнего общества с его идеей феодализма, за что и упрекает его последователь той же теории - Тарановский {стр. 30 и 34)), который признает начало сословности "крайне важным для феодализма" и предрекает (пока преждевременно), что этот пункт господствующего учения ("Древняя Русь не знала сословий") обречен на отмену, так как своим установлением он обязан будто бы одному проф. Сергеевичу, склонному "к неподвижному догматизму", и "грешит против верховного начала истории - идеи движения", а "потому "нуждается в пересмотре в пределах так называемого "удельного периода" (стр. 13, 14). Но такой пересмотр - дело будущего; пока его нет, и Павлов-Сильванский (как сказано) вообще обходит данный предмет молчанием. А пока еще у нас есть налицо факты, отрицающие сословный строй в 1-м периоде: связь боярства с общинами и отсутствие сословных привилегий (по землевладению, государственному управлению, гражданской правоспособности и уголовному праву). Несомненно, что и до появления книги "Вече и князь" многие говорили об том предмете так же, а после появления ее у многих руках была не о дна эта книга, но и летопись. В будущем мы узнаем, когда на Руси сословий не было и когда они образовались "в пределах удельного периода".

Господствующее учение признает, что Древняя Русь не знает боярских владений С государственными правами; княжеские дружинники (это главное подобие феодальных вассалов) сначала вовсе не обладали земельным имуществом, а потом, следуя за непрочной судьбой князей, перемещались из одной земли в другую, "лишаясь своих сел в имений" (о том, какие воспоследовали порядки с оседлостью князей и бояр в XIII и XIV вв., скажем сейчас). Земские бояре в В. Новгороде или Пскове, обладая большими владениями, "е были чьими-либо вассалами, подчиняясь, наравне со всеми прочими гражданами, господину Великому Новгороду или Пскову, и их права в их владении не были государственными.

Это признают и приверженцы теории феодализма: по выражению Таранозского (там же, стр. 36), "у нас, как указывает Павлов-Сильванский, ни один боярин вассал не стал суверенным или полусуверевным владетелем". Иммунитет, как бы широко он ни применялся на Руси, действительно, не превращался в суверенитет. Правда, Павлов-Сильванскнй вместо бояр-суверенов указывает у нас на князей-суверенов, т.е. таких, которые, сделавшись служебными, не потеряли верховенства в своих уделах даже в XVI в ("Феод, отн.", 53). Но князья не приобрели суверенные права, а временно сохранили некоторые из них; эти права не возрастали, а, напротив, сокращались с течением времени. Приобрели же они их первоначально не как чьи-либо вассалы, а как бывшие владетельные князья. Почему же бояре не получали хотя бы и полусуверенных прав? Ответ на этот вопрос, который дает г. Павлов-Сильванский, оказался неубедительным для последователей его теории; именно бояре не сделались суверенными владетелями будто бы что причине весьма случайной - вследствие быстрого размножения рода князей Рюриковичей: "окняженье" земли, в противоположность Западу, предупредило ее "обояренье" ("Феод. отн. 52, "Феод, на Руси",, стр. 21 и 36). Тарановский полагает, что такой ответ "ровно ничего не объясняет... представленное в таком виде "окняженье" способно разве только подорвать научный авторитет полученных от исследования выводов и конструкции... Пока указанный вопрос не выяснен, учению автора (т.е. Павлова-Сильванского) о феодальных отношениях удельной Руси можно дать лишь частичное признание, и в смысле установления феодализации недвижимой собственности, и с исключением вопроса о феодализме суверенной власти, который остается открытым" ("Феод, с Рос.", стр. 37). Так говорит г. Тарановский. Не беремся судить, насколько правилен такой суровый приговор; но, по-видимому, для него есть основания. Между тем, так называемая феодализация власти, или раздробление суверенной власти", как называет это сам г. Павлов-Сильванский ("Феод, отн.", стр. 50), есть краеугольный камень феодализма. Он приводит определение, данное феодализму таким специалистом дела, как проф. Виноградов: "раздробление власти и переход ее к помещикам принято называть феодализмом". Мы, со своей стороны, вполне присоединяемся к этому определению, считая все прочие черты феодализма менее существенными.

К таким менее существенным (но важным) чертам феодализма относится ленное владение. По господствующим воззрениям, на Руси существовало вотчинное землевладение, а затем поместное право. Н. Павлов-Сильванский отказался от параллели феодальных ленов с московскими поместьями, говоря: "Поместная система XVI и XVII вв. была принудительным испомещением служилых людей, обязанных службой. Поместье было связано с обязательной службой государству, "жалованье" же - со свободным вассально-служебным договором слуги с господином" ("Феод, отн.", стр. 34). Однако свою параллель он начинает с указания точного соответствия поместий бенефициям (стр. 28): "Поместье и бенефиции одинаково обозначают землю, пожалованную лицу в пожизненное (?) владение под условием военной (и гражданской?) службы". Затем для наглядности сравнения он показывает, "как близко совпадала система поместной службы, установленная Иоанном Грозным, с порядками службы бенефициальной при Карле Великом (стр. 28-29). Г. Тарановский упрекает г. Павлова-Сильванского за такое смелое сопоставление явлений IX в. с фактами середины XVI в. Действительно, если эпоха Грозного у нас совпадает по характеру с эпохой Карла В., то развитие нашего феодализма надо относить к XVII и XVIII вв. и т.д., а не назад к IX, X и т.д. Иоанн Грозный есть истинный творец "принудительного испомещения", что, по схеме Павлова-Сильванского, совсем не относится к системе феодализма. Затем действительную параллель он начинает с XIV в. (т.е. со времени первых известий о поместном владении) с поместьями, служними землями и кормлением (пожалованием должности, причем слово "кормление производится от "кормить" - управлять). Оставив в стороне кормление (у нас ни один кормленщик не превратился в государя; кормления давались на весьма краткий срок - один, два года), сосредоточим свое внимание на поземельных отношениях. Имея преимущественно в виду поместья и служние земли, Павлов-Сильванский, с обычной своей добросовестностью не упускает из виду вотчин и говорит: "господствующим типом боярского землевладения было землевладение вотчинное" (стр. 37), но затем доказывает, что это последнее "тождественно с вотчикно-феодальным"; вотчинный феод - не бенефиция; он "принадлежал лицу на праве собственности" (стр. 56 и 39). Так как это совершенно не согласно с феодализацией имущества, то Тарановский, кажется, основательно замечает, что это "утверждение автора неверно, потому что... ленное право никогда не простиралось далее Gewere, существенно отличного от Eigen, под которым понималась собственность" (стр. 34). Если так, то этим решительно подрывается теория феодализации имущества; непонятно только, почему г. Тарановский, несмотря на собственные только что приведенные слова, изо всех пунктов учения феодализма считает доказанным именно и только этот (см. выше). Если вотчинное землевладение у нас было господствующим (слова Павлова-Сильванского), и если вотчинное землевладение противоречит феодализму (мнение Тарановского), если поместья, равные бенефициям (по словам Павлова-Сильванского), противоположны феодальным ленам, - то пункт о феодализме собственности нельзя назвать доказанным.

Так падает и этот пункт, один из основных устоев здания, сооруженного Павловым-Сильзанским, разрушаемый не нами, а приверженцами феодализма на Руси.

Об остальных (впрочем, не менее важных) пунктах, а именно о феодальной военной организации (т.е. отсутствии народного ополчения и феодальной милиции под начальством сеньора) Павлов-Сильвакский "пока ничего не говорит и (тем) оставляет немаловажный пробел в картине феодальных отношений удельной Руси" (Тарановский, стр. 35). Да и что же можно сказать об этом, когда у нас народное ополчение (преобладающие над дворянскими полками) дожило до XVII в. и когда дворянские полки выступали под начальством не каких-либо местных сеньоров, а воевод великого князя и царя?

Таким образом, об одних из существеннейших пунктов истории феодализма мы ничего незнаем, о других не имеем доказательных выводов. Вся теория является делом будущего, а пока исследователям отечественной старины приходится только ждать, имея перед собою громадное количество исторических фактов, не согласных с этой теорией или, по крайней мере, еще не примиренных с ней. Мы вовсе не расположены заранее предсказывать такую или иную судьбу какой-либо идеи; надо выжидать, когда она осуществится*. Подобранные же теперь отдельные факты обозначают пока не феодализм, знакомый нам по истории средневековой Западной Европы, а то всемирно-историческое явление смешения государственных и частных начал права, которое наблюдается и в дореформенной Японии, и в среднеазиатских тарханах, и в древнеримском клиентстве, и в византийских поместьях**.

_______________________

* Очень извиняемся перед Павловым-Сильванским, что в настоящем издании (1908 г.) нашей книги не можем становиться на его работе по истории феодализма на Руси с той внимательностью, какой она заслуживает. Мы имеем в виду его этюд, помещенный в сборнике "История Европы по эпохам и странам в средниевека". Спб., 1907. Здесь, наконец, дана определенная схема основных явлений истории России (ее периодов) и в ней указано место для господства феодализма, именно от XIII до середины XVI в. - целых 3,5 века времени, почти совпадающего с эпохой господства феодализма в Западной Европе. Тогда уже признаки феодализма, относящиеся к 1-му периоду (IX-XII вв.) и к Московскому государству (XVI и XVII вв.) сами собою отпадают, а с ними вместе и наши замечания по поводу их, высказанные раньше и удержанные нами на предыдущих страницах нашей книги. Теперь можно бы сосредоточить все свое внимание на одном, вновь указанном периоде и сделать более определенные выводы. Но повторяем, что по особым условиям настоящего издания ныне сделать этого не можем и переносим свою речь на недалекий (как можно надеяться) будущий срок, когда, сверх того, автор сообщит нам не схему, а полное изложение системы. Тогда уже не останется места ни для каких недоразумений и недоказанных положений.

** Частно-правовая сторона теории Павлова-Сильванского (патронат) будет указана ниже, в разделе о правоспособности лиц.

_______________________

И. О ФЕДЕРАТИВНОМ НАЧАЛЕ НА РУСИ

Проф. Дьяконов спрашивает: "Что же такое союз князей? Действительный факт или акт идеального сознания? Если он весьма часто нарушается практикой, то значит он существовал не в действительности, а лишь в сознании современников", и затем заключает: "Это общественный идеал, факт из истории общественного сознания, а не из истории" (I, с стр. 295-296). Сначала - насчет признака бытия учреждений: если что-либо часто нарушается, то тут нет будто бы нормы. В наши времена ежедневно и даже ежечасно нарушаются нормы уголовного права (ворами, разбойниками и даже порядочными людьми из-за мести, самоуправства и пр.); отсюда не меньше того подлежат возможности нарушения нормы обычного права; тем не менее они существуют. Итак, из нарушения нормы никак нельзя заключать о небытии ее. Отвергнув этот отрицательный признак, мы должны лишь иметь достаточные положительные основания для признания бытия и нормы. Есть ли таковые у нас в данном случае? Текст нашей книги содержит в себе немало указаний для полной достоверности этой мысли. Теперь мы вынуждены кое-что добавить не к фактам, а к разъяснению их. Проф. Сергеевич полагает, что договоры (в том числе междукняжеские; см. Лекции и исследования изд. 1903 г., стр. 35-36) создают право; мы полагаем, что договоры выражают право (но могут и не выражать, а нарушать его сообразно с другими источниками распознавания права; но теперь не об этом речь). Согласимся на время с проф. Сергеевичем (что для проф. Дьяконова вовсе не трудно). Перед нами факт (1177 г.), по которому князья состоят в договоре между собою относительно следующего предмета: "Договор наш таков: если князь провинятся (совершит преступление), то наказывается лишением власти, а боярин - смертью". Мы не знаем, когда и какие князья заключили такой договор; но знаем, что такой порядок установлен не в 1177 г. и не двумя тогдашними князьями - Киевским и Черниговским; мы знаем, что именно такой порядок соблюдался в 1097-1100 гг., когда князья наказывали князя Давида Волынского. По теории проф. Сергеевича, здесь договор создал новое право (по нашему мнению, здесь выразилась норма, установленная обычным правом). Во всяком случае - это норма. В чем же она состоит? Все князья признают, что обладают правом наказания над кем-либо из князей, совершивших преступление, и над его боярами. Какие же преступления князей и бояр могли подлежать суду прочих князей? Ни в каком случае не преступления против права, господствующего в той земле, где преступный князь правит: там вече судит его и смещает. Еще менее его бояре могли подлежать наказанию со стороны каких-то чужих князей, когда над ними есть власть своего князя и народного веча. Да и нет надобности делать какие-либо предположения и догадки, когда приведенные факты ясно указывают, что дело вдет о междукняжеских отношениях. Итак, в этой сфере существует норм (учреждение), установленная договором (по Сергеевичу)) или обычном правом (по нашему мнению), которая охраняется судом и санкционируется наказанием; здесь есть власть, производящая этот суд и наказание, именно комплекс (собор) прочих князей Sapienti sat.

Остается сказать, как мирится существование подобного учреждения с раздельностью земель в государственном отношении. Если даже в настоящее время, при сравнительной точности понятий государственного права, возможно существование союзных государств и государственных союзов (Bundes-Staat и Staaten-Bund), если теперь возможно существование нескольких королевств в одной империи и нескольких государств (штатов) в одном союзе, - то нечего говорить о временах, когда еще только вырабатывалась идея государства в нашем смысле слова, когда переходные оттенки между государственным и международным правом были многочисленны и разнообразны. В нашей исторической литературе давно заявлена мысль о федеративном начале древней России (Н.И. Костомаровым). Историки права совсем умалчивают об этой идее, вероятно потому, что находят ее несостоятельной. И мы находим ее несостоятельной в смысле обозначения основной и главной формы древнерусского государственного устройства; кроме того, у Н.И. Костомарова она и аргументирована шатко, без указания юридических основ ее. Еще менее годится такая теория как идеал русского государства на все его времена (мысль, которую некогда приписывали Н.И. Костомарову). Но мы не только не вправе замалчивать эту идею, но можем и должны дать ей отдельное место в ряду пережитых форм русского государственного порядка. Это переходная и временная форма, стоящая между государственной раздельностью русских земель и наступившим за нею единодержавием в двух русских государствах, наконец - в одном (империи). Нам казалось, что такая схема эволюции форм государства в нашей книге представлена довольно ясно и сознательно, а не по методологической ошибке, т.е. обмолвке. Судя по замечаниям проф. Дьяконова, нам следовало и здесь дважды подчеркнуть мысль о переходной форме от раздельности земель к единодержавию и даже создать особую рубрику для нее (в XII - XIII вв.). Но, увы, другой наш сотоварищ по науке упрекает нас в излишнем якобы множестве рубрик. Трудное положение!

Указанную переходную форму мы считаем временной и нетвердой. Идеальное представление людей XII и XIII вв. о единстве национального государства далеко не удовлетворялось такими суррогатами единства, каким был союз князей. Между тем проф. Дьяконов полагает, будто мы к этому союзу и относим идеальные стремления передовых людей того времени (например, автора Слова о полку Игореве).

а) Обычнее право и "дифференцирование индивидуальности"

К изложенной в тексте схеме образования обычного права некоторые, признавая ее в общем правильной, желали бы добавить еще одно положение, именно; "Индивидуальность еще не дифференцировалась, психическая организация всей массы населения почти одинакова" (Л. Руднгв. "О дух. завещ." стр. 30). Необходимость такой прибавки аргументируется тем, что, "как бы ни были однообразны причины и способ их действия в приложении к разнородному материалу, разным психическим организациям, они могут не дать сходных результатов, и общая для всех сознаний норма обычного права не будет создана". Мы считаем и считали эту добавку излишней, ибо единство психических (и физических) законов природы человека не теряется ни при каком дальнейшем дифференцировании личностей, групп населения и наций; главные, основные нормы остаются одинаковыми во всем роде человеческом; по нациям и частям их (но не по лицам) видоизменяются лишь частности (в зависимости от местных и экономических условий), без разрушения единства национального права (см. дополн. А.). Все это мы предполагали достаточно известным, между тем проф. Дьяконов упрекает нас в "намеренной" уклончивости от ответа.

б) Обычное право и договоры

Проф. Сергеевич признает договорные сделки не одним из способов выражения обычного права, но особым источником, творящим новое право. Теперь договоры "определяют отношения сторон на основании существующего уже права. Нового права они не созидают. В древнее время роль договоров была гораздо шире: они не применяли только известное уже право, а установляли его вновь". Это стоят в тесной связи с автономической теорией происхождения права: "Обычай... идет от действий автономной воли частного человека. Та же автономная воля во всех тех случаях, которые не определены еще обычаем или относительно которых он не ясен или шорен, наконец, он ей не нравится, к она желает отступить от него, - определяет свои отношения соглашением и этим путем творит новое право... Даже отдельные лица, определяя свои частные отношения путем договоров, творили для себя новое право, неизвестное обычаям и уставам" (Рус. юр. др., изд. 1903, стр. 34-35). О международных договорах (т.е. о том, что они не создают норм для внутреннего, отечественного, права) было сказано в тексте. Что касается договоров как источников внутреннего государственного права (договоров между князьями или русскими землями и "рядов" князя с народом своей земли), то о первых сказано уже, что они устанавливаются не произволом сторон, а на основании обычного права; договоры, нарушающие это право, признаются недействительными; о "ряде" князя с народом сказано в отделе о верховной власти в земле, что отношения князя к вечу устанавливаются не частными условиями каждый раз, а опираются на известные устои государственного строя: "Изначала новгородцы и вся власти на веча сходятся". Разумеется, фактические частности, безразличные для права, устанавливаются произвольно, например, смена тиунов Ратши и Тудора в Киеве в 1147 г. Что же касается договоров между частными лицами, то само собою разумеется, что только те из них правомерны, которые возникли на основании права; прочие или ничтожны, или даже преступны. Господин хочет продать своего закупа в рабство другому; состоялась сделка купли-продажи, но такая сделка не только ведет к уничтожению ее гражданских последствий, но и к высокому уголовном}' штрафу в 12 гривен. Кто-то захотел купить заведомо чужого холопа; но зато "кун ему лишену быти". Некто поймал вора с поличным и вошел с ним в соглашение - взять с него деньги и отпустить на все четыре стороны; кажется, сделка правильная; однако нет, это - "самосуд", подлежащий наказанию. Часть этих примеров взята из Русской Правды, которая в главной основе своей есть сборник обычного права; другая часть - из древнейших законодательных памятников, относящихся к эпохе обычного права. Вообще договоры должны быть изъяты из числа источников права, которыми весьма резонно признаются лишь обычай и закон.

К. ДОБАВОЧНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ПРИКРЕПЛЕНИИ КРЕСТЬЯН

1. Об основаниях прикрепления

В тексте нашей книги изложена краткая история литературы о прикреплении; там указано, что:

а) старейшее и некогда господствовавшее мнение признает единственным основанием прикрепления волю законодателя (царя Федора Иоанновича, т.е., точнее, правившего тогда государством Бориса Годунова, и именно в 1596 г.). Этого мнения держались столь авторитетные историки, как Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, Н.И. Костомаров, И.Д. Беляев. В новейшие времена того же взгляда держится В.И. Сергеевич (с некоторой незначительной поправкой даты).

б) В первый раз сомнение в правильности этого мнения высказано М.П. Погодиным в статье, появившейся в 1858 г.: "Должно ли считать Бориса Годунова основателем крепостного права"? В ней лишь отрицается прежний взгляд, но недостаточно решается вопрос о других основаниях для прикрепления. В 1884 г. проф. Энгельман примкнул к воззрению Погодина и присоединил к нему несколько новых веских соображений. В 1885 г. появилось исследование проф. Ключевского о том же предмете, в котором он также, отвергая законодательное прикрепление в конце XVI в.. утверждает, что прикрепление образовалось постепенно и раньше вследствие бытовых (экономических) условий жизни крестьян или, как он сам выражается, "из кабального права, посредством приложения служилой кабалы к издельному крестьянству", или "из принципа долгового холопства". Фактическая сторона исследования Ключевского очень любопытна, но юридическая конструкция его положений (смешение прикрепления с служилой кабалой и вывод этой последней из долговых сделок) несостоятельна. К мнению проф. Ключевского примкнул и Н.С. Лаппо-Данилевский, который, разбирая книгу проф. Дьяконова, упрекает его в том, что он "довольно случайно в числе основных причин, вызвавших крестьянскую старину, указывает на задолженность крестьян, сопряженную с личной зависимостью должника от кредитора, и, следовательно, намекает на то (мы увидим ниже, что не намекает, а прямо выражает), что самая старина, поскольку она зависела от задолженности крестьян, не имела самостоятельного значения в процессе прикрепления" (стр. 59). Сам Лаппо-Дашшевскнй, вопреки М. Дьяконову, на первый план ставит задолженность, а старину (давность) считает "производным фактором".

в) В первом издании своего "Обзора" ист. рус. права", вышедшем в 1886 г., я имел перед собою два упомянутых воззрения на предмет. Остановив свое внимание на том, что в многочисленных случаях бытового прикрепления до Бориса Годунова речь идет о "старинных крестьянах", или старожильцах, я пришел к убеждению, что здесь скрывается ключ к разгадке. В то время я занимался вопросом о крестьянах Западной России, где, как известно, никогда не было издано закона об общем прикреплении, между тем в XVI в. оно стало повсеместным; закон (статут) определил, что крестьянин, проживший на земле одного владельца 10 лет, теряет право выхода. Новым в этом законе было только назначение 10-летнего срока давности. Сама же по себе давность существовала много раньше: "отчичи" - наследственные владельцы крестьянских участков - издавна не пользовались правом перехода. Закон лишь обобщил практику, не вводя ничего нового; устав о волоках, т.е. об описании и измерении земель, середины XVI в., вполне соответствующий московским писцовым книгам, рассматривает крестьянина, севшего на волоку, как на вечного колона, не имеющего права уйти, разве найдется охотник сесть на его место: но волочная система должна была распространиться на всю территорию государства, следовательно, таких охотников неоткуда было взять. Такие факты (которые для Северной России нельзя даже назвать аналогичными, так как они относятся к такому же русскому народу и одинаковому быту в экономическом, культурном и прочих отношениях), а равно и свидетельства московских памятников (о давнем бытовом прикреплении) расположили нас прийти к такому выводу в первом издании нашей книги (стр. 115): "Крестьянин, фактически не могший воспользоваться правом перехода долгое время, становился исстаринным и терял это право навсегда". Почему он не мог воспользоваться правом перехода, это (в приблизительных чертах) было тогда же указано нами на стр. 111-115 нашего курса (1-го изд.). Но эти указания имеют, так сказать, обстановочный характер: крестьянин мог засидеться и по другим причинам. Он мог быть не только состоятельным, но даже богатым (как тот, которого митрополит пожаловал целой деревней), но во всяком случае он "исстаринный". Юридическое основание прикрепления есть только давность.

г) 12 лет спустя после выхода 1-го издания нашей книги появилось специальное исследование проф. Дьяконова: "Очерки из истории сельского населения в Московском государстве XVI и XVII вв.", 1989; эта книга была предварена его же брошюрой "К истории крестьянского прикрепления", 1895 г. Новому автору предстоял выбор между тремя вышеизложенными мнениями, ибо трудно допустить, чтобы явилась возможность четвертого самостоятельного. Действительно, казалось, что он остановился также на мысли о давности как основании прикрепления, отвергнув мысль о единовременном законодательном прикреплении; в главной, первой части своей книга он трактует о старожильстве как причине прикрепления и свой собственный общий вывод формулирует почти буквально с нашим, а именно: "Крестьяне, лишенные возможности (вследствие задолженности) воспользоваться правом перехода, стали рассматриваться как утратившие это право в силу давности, или старины" ("Очерки", с. 95). Сличая это положение с нашим, только что приведенным, находим разницу только в упоминании о задолженности, остальное - сходно. При этом проф. Дьяконов говорит, однако, будто я не решился предложить какого-либо определенного ответа относительно причин и условий старожильства (с. 73). Хотя в нашей книге и содержалось, как упомянуто, приблизительное, довольно подробное изложение экономических условий, но, действительно, от определения всех условий возникновения давности мы и теперь отказываемся, ибо внутреннее творчество обычных норм всегда скрыто от глаз историка. Хотя сроки давности (до установления их в законе) могли быть очень разнообразны, но у проф. Дьяконова (с. 48) отмечено: "Еще в XV в. перезванные крестьяне после 10-летнего жительства приравниваются старожилам". Мы не доводили речи до такой точности. Итак, казалось, что мы вполне согласны с проф. Дьяконовым: прикрепление является результатом давности, а давность (между прочим) является последствием экономических причин. Но в книге проф. Дьяконова содержится нечто и совсем другое: он не согласен принять простое понятие о давности. По его мнению, от одной только давности прикрепления произойти не могло. В виде возражения нам он (на с. 22-23) говорит: "Сам по себе принцип давности не мог бы и найти применения в договоре аренды, если бы этому не содействовали обстоятельства побочные, вроде, например, хозяйственной зависимости (?), задолженности срочного арендатора собственнику земли". Надо помнить, что в сделке между владельцем и крестьянином не владелец берет крестьянина в аренду, а крестьянин - землю. Арендатор, конечно, не может сделаться собственником по давности; но землевладелец не есть арендатор. Казалось бы, что исследователя., остановившийся на признании давности как основе прикреплении, уже не может в то же время перейти к признанию другого основания, противоположного ему. Если крестьянин попадает в крепость потому, что не может заплатить владельцу долга, то, конечно, он может попасть в кабалу и через год и менее того, т.е. отнюдь не будучи старожильцем; а главное, он потеряет право перехода в силу долговой кабалы, а не давности. Наоборот, крестьянин, просидевший множество лет на одном месте в не задолжавший, будет старожильцем; он (согласно с первой половиной мнения проф. Дьяконова) станет прикрепленным. Надо выбирать что-нибудь одно. Поэтому мы не можем признать удачным соединение нашей мысли о давности с мнением проф. Ключевского о "холопстве долговом".

Справедливость требует сказать, что в последнее время мысль проф. Дьяконова становится определеннее, склоняясь к пршнанию давности за единственную (правовую) основу прикрепления и вместе с тем к признанию того, что эта давность могла возникнуть не из одной задолженности; в статье "Заповедные лета и старина" (помещением которой он почтил нас в "Сборнике статей по истории права" 1904 г., посвященном нам) он проводит параллель истории закрепощения наших крестьян и закрепощения колонов по Фюстен-Куланжу, Эсмену, Шультену, Бодуэну и др. Бодуэн, между прочим, указывая причины, почему колон, будучи свободным, засиживался на земле владельца и допускал образование давности во вред себе, говорит: "По закону (droil), конечно, колоны имели право бросить эту землю, во в действительности их удерживали всякого рода обстоятельства: привычка жить именно здесь, естественная привязанность земледельца к земле, бедность" и т.д. Приводя такие выдержки, проф. Дьяконов заключает: "Итак, в западном средневековом праве и давность и задолженность играют заметную роль в истории прикрепления сельского населения. В литературе соотношение между этими явлениями не вполне установлено. По крайней мере в числе условий для применения давности к договору аренды (? см. выше), наряду с задолженностью, указываются и другие моменты, так привычка к месту поселения, злоупотребления землевладельцев" и т.д. (с. 120), Мы считаем большим несовершенством кашей историко-юридической литературы, что она должна искать поучительных выводов в других литературах, относящихся к странам, весьма отдаленными несхожим с нашей, тогда как под руками у наших ученых огромная масса богатых параллелей в русской стране, жившей в условиях, совершенно одинаковых. Киев, Полоцк, Витебск, Могилев, Минск не за горами, и памятники истории этих земель изданы в большом числе на русском языке. Из них видно ясно, что русские крестьяне, хладевшие наследственной землей со времен Витовта, е может быть, и раньше - со времен дотатарских, зажиточные и не бродяги, когда их село или волость были пожалованы в частное владение какому-нибудь дворянину или монастырю, продолжали жить на собственных (как они думали) зекляк, ни у кого не брали подмоги и ссуды, никому не должали, а в силу "заседелости" становились прикрепленными. Элементы же легковесные, бездомные бродяги, пользуются правом перехода.

2. Об отношении Уложения царя Апекс. Мих. прикреплению крестьян вообще

Высказанная в тексте мысль об Уложении как действительном общем законе о прикреплении крестьян встретила возражение со стороны одного историка русского права. Проф. Дьяконов ("Очерки ист. селыж. сост.", с. 57) говорит, что, хотя ссылка на XI, 3 Улож. "обыкновенно выставляется в подтверждение окончательного прикрепления крестьян по Уложению, но вывод оказывается неправильным". Значит ли это, что Уложение само о себе говорит неправду, что до тех пор "государевы заповеди не было, чтобы никому за себя крестьян не приимати", т.е. что уже до Уложения произошло окончательное прикрепление? Или строгий, ясный закон Уложения не установит окончательно прикрепления? Эти две мысли, хотя очень несходные, но обе принадлежат проф. Дьяконову, как увидим ниже. Первая утверждается тем соображением, что и в 1-й половине XVII в. случались взыскания владения за беглых крестьян и пени за держание беглых. Но все предыдущие страницы киши проф. Дьяконова посвящены доказательству той истины, что и до Уложения было немало прикрепленных крестьян; за них, если они бежали и подлежали возвращению по закону, т.е. до истечения давности, конечно, платились пеня и провлодение

В частности, а) по вопросу прикрепления Уложением подчиненных членов семьи, прoф. Дьяконов говорит, что, по общепринятому мнению, мысль о прикреплении членов крестьянской семьи впервые высказана в писцовом наказе 1646 г. и проведена в жизнь Уложением. Однако на практике задолго до Уложения дети крестьян и бобылей считаются "старинными" ("Очерки из ист. сельск. населения" стр. 40). Но акты, которые приводит проф. Дьяконов, говорят нечто другое, а именно: из них оказывается, что жены и дети крестьян, именуя себя старинными, заключают новые условия и делаются крепкими не в силу своего "старинства", а в силу этих условий (стр. 40-41). В одном случае (1623 г.) один "старинный" к-ин выдастся владельцу в крепость потому, что он, "покинув в Троецкой вотчине отцовский двор и жеребей", жил, переходов Шуе, Гороховце и Ярославле (стр. 42). Но он покинул отцовский двор, а не отца, т.е. ушел, когда, по смерти отца, сам стал главой дома. Таковы же и другие факты, кроме одного акта 1639 г. о "крестьянском сыне" Гавр. Афанасьеве, который "по прежнему отца его бобыльству" отдан Снетогорскому монастырю. Но это исключение кажущееся: во время своих похождений Таврило сам пришел к прежнему владельцу и "ему бил челом"; во затем сбежал. Таким образом, выражение "по прежнему отца его бобыльству" оказывается лишь фразой. Впрочем, автор сам замечает, что "было бы рискованно утверждать, что эта практика (прикрепление детей до Уложения) не знала отступлений, или даже, что она была господствующи" (стр. 43). Если так, то нельзя было сказать того, что сказано на стр. 40 книги того же автора.

Совершенно справедливо, что законы Уложения не выдуманы составителями его из своей головы, но были подготовлены предшествующей практикой, как и все узаконения Древней Руси. С этим, никто не спорит. Так, например, мысль о том, что следует прикрепить без урочных лет детей, братьев и племянников крестьян, ясно выражается в писцовом наказе за три года до издания Уложения. Важно, что закон окончательно закрепил и определил известную норму. Почтенный ученый знает и утверждает, что после Уложения крепостными или, как он выражается, "старинными" крестьянами "становились не только записанные в писцовые книги, но и рожденные в крестьянстве" (стр. 46). Сделаем общее замечание об исключениях из норм. Исключения бывают всегда, но они предполагают норму. Как нет правила без исключений, так невозможны одни исключения без правил. Жизнь без норм немыслима. Если мы ограничимся тем, что будем говорить: было то-то, но было и то-то, то мы ничего не скажем, а повторим факты без особой пользы. До Уложения были урочные годы - это норма, но были и исключения: после Уложения давность отменена - это норма, но были и исключения.

б) О прикреплении бобылей Уложением царя Алекс. Мих. Что касается бобылей, то проф. Дьяконов признает их всех прикрепленными до Уложения и, рассматривая (Журн, MIDI. юст. 1900, III) наши выводы по этому предмету, говорит: "Последний тезис дает повод к двум неправильным выводом: I) что бобыли не были тяглецами и 2) что они не записывались в писцовые книги". Выводы, действительно, сделаны неправильно, и из наших слов не следуют: несомненно, что и до Уложения многие бобыли почти были тяглецами наравне с крестьянами (мы и указываем это там, где следует); здесь же отмечаем таких бобылей, которые тяглецами не были и в книги не записывались. Что такие существовали и после указов 1630-1631 гг. до Уложения, на это есть свидетельства. Так, у проф. Сергеевича (Р. Юрид. Др., изд. 1902 г.; стр. 256) приведен акт 1634 г., по которому "Петр Никитин, государев бобылек, пришлый человек, порядился жить в монастырской вотчине в крестьянах". До записи своей в крестьянство этот "государев бобылек" мог заниматься дворовой и даже полевой работой, но в книги, конечно, нигде не записывался. Мнение проф. Дьяконова о том, что в XVII в. бобыли были уже все тяглецы, не встретило признания: проф. Сергеевич правильно заключает, что и в XVII в. не все бобыли были тяглые. Он же замечает, что речь может идти не о бобылях вообще, а лишь об отдельных видах их. Вопрос остается только о том, какой вид бобылей надо считать типическим, т.е. таким, которому в точном смысле принадлежит название бобыльства. Это, конечно, не бобыли-тяглецы, которые в сущности уже перешли в крестьянство и лишь по старой памяти носят название бобылей; это крестьяне на неполном тягле (о смешении понятий "крестьянин" и "бобыль", причем и крестьянин мог быть непашенным, и бобыль сидеть на пашне, см. у г. Шумакова: "Темные пункты истории русского права"). Истинный смысл бобыльства до сих пор жив в народном языке и быту: бобыль - человек бездомный, безродный, бессемейный, неимущий. Шумаков делает сближение между изгоем и бобылем: "бобыли - преимущественно пришлые, выбитые из своей колеи". Такое же понятие дает и сам проф. Дьяконов в своих "Очерках", говоря: "бобыль непашенный, безземельный человек... Дворовый бобыль - типическая и господствующая форма бобыльства" (см. также его разбор сочинения Гурлянда, "Ямская гоньба", стр. 21). Многие из бобылей примкнули к крестьянству, многие пошли в холопство, некоторые, при удаче, в посадские люди и в служилые (низших служб: в казаки, солдаты); но немало их оставалось в качестве вольных гулящих людей, не приуроченных к другим состояниям. Те из них, которые проживали в селах, были прикреплены Уложением. Прежде в писцовые книги попадали бобыли-тяглецы и этим теряли право перехода; теперь прикрепляются бобыли в точном смысле, т.е. не занимавшие никакого тягла. О них и идет речь у нас здесь. Понятие о бобылях как о "вольных людях", в положении, равном с подчиненными членами семьи (до окончательного прикрепления тех и других по Уложению) не нами измышлено: оно точно выражено в актах 1-й половины XVII в.; например, в наказе обонежскому приказчику дворцовых волостей 1612 г. читаем: "Старых крестьян из тех погостов никуда не выпущати и возити их из-за государя никому не давати, а за государя в те погосты крестьян до государства указу, ни из-за кого не возити же опроче вольных людей; а будет которые крестьяне - от отцов дети, и от братьев - братья, и от дядь племянники, бобыли и иные какие вольные люди похотят взяти пустые выти в жило и на лготу, - и ему тех людей на пустые выти на пашню в жило и на лготу сажати. Хотя этот акт относится ко времени до указов 1630-1631 г. г., в нем перечислены те категории вольных людей, на которых означенные указы простираться не могли.

в) По мнению проф. Дьяконова, давность исков о беглых крестьянах, уничтоженная Уложением, отнюдь не имела безусловного значения и до его издания; здесь оно опять говорит об исключениях, и прежде всего ссылается на следующее выражение челобитья дворян 1642 г. "А в прежних годах и при прежних государех в тех беглых крестьянах урочних лет не выбывало". Мы считаем такое заявление дворян неправильным (Хрест. по истории рус. пр. III, стр. 154). Но автор спрашивает: "Как могли служилые люди в челобитье на имя государя сослаться на небывалый и заведомо ложный факт?" (стр. 67). Однако как же в самом деле? "Урочные годы" несомненно были установлены в 1597 г. и существовали в 1641 г., а дворяне пишут, что их не было. Неужели они врут заведомо? Если они лгут, то мы не виноваты. Но говорить (или писать) неправильно не значит непременно заведомо лгать: можно и ошибаться добросовестно. В данном случае дворяне не лгали, даже не ошибались. Они вспоминали догодуновскую старину, когда действительно урочных лет, т.е. сроков, не было (это не значит, что не было давности), и, говоря о "прежних государях", имеют в виду государей до Ив. Грозного включительно и не оговариваются насчет преемников его. Старина не особенно большая: до 1641 г. прошло только 44 года; помнить можно. Таким образом, этот факт вовсе не годится для доказательства мысли о небезусловном значении давности до Уложения. Другие приводимые автором факты также плохо служат для этой цели, но уже по другой причине. Известно, что законы о давности устанавливали сроки владения, большей частью обхода прочие условия давности. Между тем в практике ценились больше не сроки, а именно эти другие условия как до издания законов о давности, так и после них. Так, Судебник содержит закон о 40-летней давности выкупа родовых имуществ; между тем после издания Судебника есть немало судебных решений, по которым люди, искавшие за 30 и менее лет, не получили выкупа, а те, кто искал более чем за 40 лет, получили. Так и в рассматриваемом вопросе: в отдельных случаях владельцы получали вывод крестьян за 8 лет, за 12 лет и т.д. (см. "Очерки", стр. 68-69). Из таких указаний следует, что сроки давности, установленные в законе, не применялись безусловно, а не самая давность. При этих фактах отнюдь не следует делать вывод, какой сделан проф. Ключевским и какой принят проф. Дьяконовым, а именно, что "на старинных беглых крестьян, по-видимому, не простирается давность побега" (там же, стр. 70). Если до Уложения прикрепленными считались только "старинные" крестьяне, то на кого же простиралась давность иска о беглых? Прочие, имевшие право перехода, беглыми быть не могли. Факт 1647 г., когда велено дворцовых, записанных за дворцом в писцовых книгах, вывозить назад без сыска, случился накануне Уложения и указывает только на ясную тенденцию правительства уничтожить вовсе урочные года.

г) С другой стороны, проф. Дьяконов утверждает (стр. 63), что "Московское правительство и с отменою урочных лет (в Уложении) вовсе не отказалось от применения начала давности к искам о беглых крестьянах" Такое явное противоречие закона самому себе (отмена давности и допущение ее) он видит в том, что Уложением запрещено давать суд в беглых крестьянах и бобылях, если в писцовых книгах они записаны беглыми, ибо владельцы "во многие годы о тех своих крестьянах ни на кого государю не бивали челом" (XI, 5). В самом деле, неужели две статьи (2 и 5), стоящие почти рядом, так откровенно противоречат одна другой? Конечно, нет. Новый порядок закрепления, начинающийся с Уложения и им установленный, не мог получить обратного действия. Помещик, который до издания Уложения провладел крестьянином более 10 лет вообще "до тех писцовых книг" и признавал за собою полное право на этого крестьянина, с издания Уложения тотчас терял бы это право, уже приобретенное им на основании прежних законов. Уже Судебник царский знает, что закон обратной силы не имеет, а потому необходимо было отделить в законе новый порядок от старого. О том и говорит ст. 5-я XI Уложения, отнюдь не противореча ст. 2. Но это мера единовременная, а не установление вновь давности на будущее время. Такая же единовременная мера устанавливается в XIX, 5, по которой при отписке слобод к посадам допускается возвращение владельцам их старинных крестьян; она вовсе не имеет отношения к делу, ибо такие крестьяне не бежали, а отписаны по распоряжению правительства. Мало имеют силы и другие примеры отступления от начал Уложения, а именно указ 1682 г. о невыдаче беглых крестьян, записавшихся в военную службу в окраинных городах, и указ 1685 г. о невыдаче их из дворцовых слобод. Все это специальные узаконения в изъятие из общего закона в интересах государства.

Л. О СУДЕБНИКЕ ЦАРЯ ФЕДОРА ИОАННОВИЧА

Несколько лет тому назад в Архиве министерства иностранных дел, в Москве, найден памятник, носящий название Судебника Федора Иоанновича и признанный его издателем за действительный кодекс, вышедший из рук законодательной власти (земского собора), но неопубликованный, а другими признанный за проект кодекса, представленный законодателю. Нами тогда же этот памятник был рассмотрен и результат нашего исследования напечатан в особом сочинении; результаты эти таковы: 1) это не законодательный памятник, т.е. не кодекс, рассмотренный законодателем, и не проект кодекса; 2) это - памятник литературный, составленный в конце XVI в. неизвестным грамотеем на севере России (в Двинской стране); 3) он составлен по Судебнику царскому с добавлением двух дополнительных статей к нему без внимания к прочим многочисленным законам, появившимся при Грозном (после издания царского Судебника) и при царе Федоре Иоанновиче; 4) составитель принадлежал к числу самоучек-начетчиков, которых было так много на севере России; он весьма часто не понимал смысла своих источников и переводил статьи царского Судебника и дополнительных указов на свое простонародное северное наречие, произвольно распространял их текст; 5) целью работы было приближение языка законов к местному народному пониманию и дополнение их тем, что казалось необходимым для тамошнего крестьянского (вообще сельского) населения; 6) эти дополнения он брал из местного обычного права. После издания нашего исследования появились в печати заметки о том, что среди актов, относящихся к той же северной местности, нашлись судебные решения (земских крестьянских судов) со ссылками на мнимый Судебник Федора Иоанновича, что может навести на мысль об официальном (законодательном) значении этого памятника. Для отстранения этой последней мысли достаточно сказать, что в правительственных актах лет ни одной ссылки на него до самого издания Уложения; наоборот, когда в XVII в. приказы один у другого справлялись о прежних законах, то получали, между прочим, выписки из царского Судебника, буквально сходные с нынешним известным его текстом, а не в том измененном (и искаженном) виде, какой находим в мнимом судебнике Федора Иоанновича. Например, 28 декабря 1627 г. поместный приказ запрашивал Московский судный о законах насчет родового выкупа и получил в ответ правильную и точную выписку 85-й статьи царского Судебника, именно той статьи, которая совершенно искажена составлением судебника царя Федора Иоанновича (см. Указы к. Пом. приказа IV, 8 по нашему изданию). Каким же образом объяснить ссылки на этот памятник в судебных актах? Повторяем, что судьи, пользовавшиеся им, - крестьяне Северной России (ближайших местностей). Надо иметь в виду, то не только крестьянские судьи, но и центральные приказы в Москве не всегда имели у себя все существенна важные законы (иначе зачем было судному приказу посылать выписку из Судебника в поместный приказ?): можно ли допустить при этом, что каждый земский судейка был снабжен экземпляром Судебника царского? При тогдашней дороговизне рукописей и малой распространенности юридического образования совершенно естественно допустить, что крестьянин-судья, запасшийся по соседству рукописью своего земляка с названием судебника, пользовался ею, нимало не сомневаясь, как книгой законной. Далее надо иметь в виду, что ссылка на Судебник царя Федора Иоанновича касается таких положений, которых нет в царском Судебнике, а есть в так называемом Судебнике Федора Иоанновича, именно по вопросам, близко касающимся сельского хозяйства. При недостатке же законов допускалось субсидиарное пользование всякими сторонними источниками даже в центральных московских приказах: так, разбойный приказ выписывал и применял статьи Литовского статута, не будучи уполномоченным на это законодательной властью.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
История русского уголовного права, гражданского права и процесса

История русского уголовного права

I) Понятие об уголовном праве и его отличительные черты. Уголовным правом называется право государства карать за преступления и проступки. Черты, определяющие понятие преступления, могут быть субъективные и объективные. Первые предполагают в деятеле присутствие сознания и злой воли. Присутствие сознания имеет свои степени: возможно временное потемнение сознания (состояние аффекта) к более или менее полная потеря его (душевная болезнь). Кроме того, полнота сознания развивается в человеке вместе с возрастом. Подобным же изменениям подлежит и деятельность воли: возможно сознательное посягательство на чужое право, но без злой воли; таковы состояния крайней необходимости, необходимой обороны и принуждения. На изложенных чертах основывается учение о вменении в уголовном праве. С объективной стороны уголовное право отличается от других сфер права не с такой ясностью. Преступному нападению могут подвергнуться всякие правовые нормы; но лишь посягательство на личные права (не по уполномочию со стороны государства), т.е. на жизнь, здоровье, честь и свободу лица, всегда относится к сфере уголовной. Что касается прав имущественных, то они могут быть объектом как уголовных преступлений, так и гражданских притязаний; здесь уголовная сфера может быть определена только указанными субъективными признаками (т.е. если деятель сознательно посягает на чужое право). Уголовными карами ограждаются также права непосредственно самого государства и других союзов, которые оно поддерживает.

Наказание есть возмездие, налагаемое за преступление государственной (судебной) властью; в то же время преступник отвечает и перед частным (потерпевшим) лицом по мере нанесения ему вреда. По указанным чертам понятий о преступлении и наказании различаются свойства уголовного права как по национальностям, так и по периодам развития уголовного права у каждого народа. Так, одним народам более свойствен объективный взгляд на преступление, т.е. оценка его по мере нанесенного вреда. У древних германских народов находим множество случаев суда и наказания животных и неодушевленных предметов за вред, нанесенный ими человеку; у славянских народов не встречаем вовсе подобных случаев; здесь весьма рано (сравнительно) преступление оценивается по количеству злой воли деятеля. Принципом наказания у одних народов остается воздаяние злом за зло ("око за око, зуб за зуб"), у других - воздействие на преступную волю с целью произвести в ней реакцию. У одних народов более и дольше преобладает в наказании интерес частного потерпевшего лица; у других большей раньше берет перевес начало государственной кары.

1) Периоды истории уголовного права обычно различаются по свойствам наказания, именно: 1) период мести и частных композиций, 2) период устрашающих кар, 3) период наказаний, основанных на вменений. Те же три периода различаются и в истории русского уголовного права, совпадая е тремя периодами истории государственного права: уголовное право Русской Правды, уголовное право Московского государства и уголовное право империи. По этим эпохам изменяются не тальке свойства наказания, но и понятие о преступлении.

ПЕРИОД I. УГОЛОВНОЕ ПРАВО ВРЕМЕН РУССКОЙ ПРАВДЫ

СТУПЕНИ РАЗВИТИЯ УГОЛОВНОГО ПРАВА В 1-М ПЕРИОДЕ

Время господства вести и денежных выкупов обычно считают временем отрицания уголовного права, а самую месть и выкупы - явлениями, противоположными уголовной каре (самоуправством, которое ныне само составляет деяние преступное). В действительности не так: последующее уголовное право развивается генетически из мести и выкупов, которые должны быть отнесены к явлениям правомерным. Лишь, в доисторическое время, быть может, возмездие имеет совершение животный характер (bdlum omnium contra eftmes): всякое право развивается из первоначальных инстинктов и природных чувств; мстительность свойственна я животным. Но, как скоро существуют союзы семейный, родовой и общинный, личная обида, нанесенная одному члену союза, чувствуется веем союзом (отсюда месть семейная, родственная и общинная и право союзов получать выкупы). Чем шире союз, чем дальше он от непосредственных кровных начал, тем больше личное чувство раздражения успокаивается, переходит в хладнокровное сознание неправоты, требующей наказания. Животное проявление инстинкта переходит в человеческое понятие о праве. В союзе государственном личный элемент мести не исчезает, "о уходит на второй план. Так как история нашего права застает славян в союзе государственном (земском), то в историческое время мы не находим уже явлений безграничной мести не только личной, но и родовой и общинной: месть регулирована властью и законом; деятельность мстителя постепенно обращается в орудие интересов общественных, хотя чувство раздражения и метательная жестокость кар далеко не вполне успокаиваются. Таков начальный момент истерии уголовного права, Но я в 1-й период государственной (земской) жизни, уже на глазах истории, уголовное право проходит несколько ступеней развития: а) эпоха до Русской Правды (до XI в.) есть время господства лести (с зарождающимся началом композиций); 6) центральная и главная эпоха (XI -XIII вв.), или время действия Русской Правды, есть эпоха вымирания мести и господства композиций (с зарождающимся началом уголовных кар); в) после Русской Правды, в эпоху судных грамот (XIV - XV вв.), уголовные кары берут перевес над выкупом (но с ясными еще остатками прежней системы композиций).

Обыкновенно полагают, что в эпоху полного господства мести нельзя уловить идеи нрава в произвольных карательных действиях потерпевшего: это тем более трудно сделать, что время чистого господства мести обычно не оставляет по себе никаких законодательных памятников. По счастью, русское право составляет в этом отношении исключение: русские % такую эпоху столкнулись с народом весьма высокой культуры (византийцами) и должны были установить с ними правовые отношения, между прочим (и главным образом) - отношения уголовно-правовые. Отсюда понято, какое большое значение для нас имеют договоры русских стрехами при определении исходного момента история нашего уголовного права. Здесь в соглашении права русского с византийским найдем яркое доказательство того, что период мести не есть эпоха отрицания права, если явления мести можно было согласовать с таким чисто карательным уголовным правом, каким было византийское. Поэтому, прежде изложения самой системы мести и денежных выкупов, как она выразилась в Русской Правде и современных ей памятниках, остановимся на уголовном праве договоров русских с греками.

I) Уголовное право договоров с греками

Искусственный характер постановлений договоров с греками (компромисс между обычным правом руссов и византийским правом) был уже указан нами в своем месте (см. часть I); но там же было сказано, что в них больше следов русского права. Это и подтверждается преимущественно уголовными постановлениями договоров. Благодаря влиянию греков, в договорах мы встречаем общие термины (иногда переводные с греческого) для выражения понятия преступления: "проказа" (Дог. Олега, ст.3), "съгрешение" и понятия о наказании: "казнь", "епитимия". Но из этого не следует, что эти понятия были навязаны русским византийцами; в договорах ясно видны уголовные воззрения, свойственные первобытному народу, в частности: а) Относительно убийства договор Олега (ст. 4) постановляет, что убийца должен умереть на том же месте ("идеже"), где совершит убийство; договор Игоря (ст. 13) изменяет и дополняет это так: "убийцу должны держать родственники ("ближние") убитого, чтобы потом убить его". Здесь, конечно, византийцы (редактировавшие договоры) стремились примирить свои понятия о смертной казни за убийство с русским обычаем мести так, чтобы для руссов сохранилась полная возможность применения мести. Именно: по договору Олега здесь разумеется месть досудебная, требующая, однако (по аналогии явлений других народов), последующего оправдания судом; иначе даже побежденные греки едва ли бы согласились предать себя на произвол руссов. Но при Игоре греки были победителями и поспешили более ограничить произвол руссов, потребовав, чтобы месть совершалась родственниками убитого после суда; это было обусловлено особой статьей (дог. Иг., ст. 12): руссы не имеют права казнить грека, подданного империи, ни за какое преступление, он получает наказание по приговору судов империи, т.е. в случае совершения убийства греков над русским преступник, уличенный судом и подлежавший смертной казни по византийским законам, выдается (взамен казни) руссам - родственникам убитого, которые совершают над ним кровную месть. (По древнееврейскому законодательству, "смертоубийство злоумышленное наказывается смертью, что совершается родственниками убиенного, которые ни в каком случае не имеют права взять от убийцы выкуп". Неволин: Энцшслоп., II, 188. Ср. Судебник Казимира 1468 г., ст. 12). Наоборот, если русский убьет грека, то право суда над ним принадлежит русскому; они выдают его (в случае виновности) грекам, которые совершают над ним смертную казнь. Так договоры примирили право мести, свойственное руссам, с правом смертной казни по византийским законам. Но право мести не было безусловным произволом и у самих русских; соединение ее с судом мы укажем ниже и в национальном русском праве, а потому грекам легко было выговорить и другое ограничение мести. Именно месть непосредственная, допущенная договором Олега, позволяется только в момент совершения убийства (delicto flagrante); такой смысл имеет выражение: "идеже аще створит убийство". Здесь указывается не место совершения убийства, а момент времени, как видно из следующих затем слов статьи договора: "если же убежит сотворивший убийство", то наступает двоякое последствие: в случае состоятельности убежавшего преступника взыскание обращается на его имущество, которое поступаете пользу родственника убитого, за исключением части, следующей жене убийцы. В случае же несостоятельности преступника истцы ждут, пока он не будет найден, и тогда могут убить его. Здесь ясна полная уступка со стороны греков в пользу русских обычаев (ибо по византийским законам не существовало замены казни имущественным выкупом); в пользу греческого права выговорена только неприкосновенность имущества невиновной жены преступника. Случай замены мести денежным выкупом, указанный здесь, т.е. бегство преступника, есть именно самый первоначальный повод возникновения композиций у всякого народа. Представленное здесь разъяснение статей об убийстве одинаково устраняет как предположение о том, что в договорах вовсе отменена месть, вопреки обычному праву русских (как думают одни), так и предположение о том, что в них допущено безграничное право мести, вопреки интересам греков (как думают другие).

б) Относительно нападения на здоровье (нанесение побоев и ран) договор Олега (ст. 5) и договор Игоря (ст. 14) постановляют, что за удар мечом или другим орудием виновный платит 5 литр серебра по закону русскому. Действительно, по русскому закону (Русской Правде) за удары и раны полагается денежный штраф (различный по различию цели нападения). Хотя Русская Правда допускала наряду с денежными штрафами и месть за преступления этого рода, но и византийское право, конечно, позволяло безнаказанный ответ оскорблением за оскорбление. В этой сфере уголовного права явления мести дожили даже до наших дней. Из других преступлений против личных прав договоры упоминают о лишении свободы: "человека поработить" (дог. Иг., ст. 9).

в) Относительно преступлений имущественных и прежде всего кражи: в договоре Игоря (ст. 6) содержится также ссылка на закон русский в такой форме: вор должен не только возвратить украденную вещь, но и уплатить еще столько же, сколько она стоит, и (сверх того) вор будет наказан по закону греческому и по уставу и закону русскому. В договоре Олега (ст. 6) постановлено тройное вознаграждение потерпевшему, но нет указаний на уголовную кару. Двойное, тройное или четверное вознаграждение при воровстве-краже находим у всех первобытных народов: по древнеримским законам "рое-па manifest! furti quadrupli est". В литовско-русском праве установлено также двойное ("совитое") возвращение цены вещи. Подобное же находим у народностей Сибири ("Сборн. обычн. пр. Сибир. инород."; ст. 152, 227 и др.). В Русской Правде принята нерыночная цена вещи, а назначенная законной таксой, и, сверх того, известная сумма в пользу общественной власти (продажа), иногда совершенно равная частному вознаграждению (см. Акад. сп. Русск. Пр., ст. 30 и Кар. 86). Несомненно, что продажа и урок явились в Русской Правде из первоначального двойного вознаграждения. Что касается добавочного уголовного наказания (по договору Игоря), то его знает византийское право, полагавшее за воровство болезненные, членовредительные наказания и даже смертную казнь (за вторичную кражу). Этого не находим в Русской Правде, но встречаем в других памятниках, современной ей: арабские писатели сообщают, что у русских за воровство наказывали виселицей; наши летописи XII в. смертную казнь через повешение считают специальным наказанием для воров (князь упрекает галичан, что они князей Игоревичей повесили "как злодейев", т.е. воров). В своем месте уясним, как согласуется это с постановлениями Руссской Правды.

К постановлениям о краже относится также позволение убивать противящегося вора на месте преступления (дог. Олега, ст. 6); если же вор сдается, то хозяин может только связать его (взять). Это согласно с византийским правом (по которому позволялось убивать в нощи крадущаго вора, если нельзя было без беды пощадить его", но также согласно и с обычным правом русских; ниже будет представлено учение древнейшей Русской Правды о том, что позволяется убивать ночного вора лишь тогда, когда нельзя было его взять, и не позволяется убивать вора бегущего. Ограничения произвола над вором постановляют также и другие древние славянские законодательства (статут Винодольский). И здесь соглашение права византийского с русским было возможно и легко.

Из других преступлений против имущественных договоров (Олега, ст. 7, Игоря, ст. 5) отмечают явное отнятие вещи (грабеж) и дружинное похищение (разбой), но назначают за них такое же наказание, как и за татьбу. Древнему русскому праву (равно как и большей части прав первобытных народов) неизвестен грабеж как преступление sui generis; но из этого не следует, что такое деяние вовсе не считалось преступным и не наказывалось: напротив, он" только не выделялось в особый вид из целой массы имущественных преступлений, заключенных под общим названием татьбы (факты, доказывающие это из времен Русской Правды, приводятся ниже).

Общее значение уголовных постановлений договоров с греками для истории русского уголовного права заключается в том, что ими определяется исходный момент развития этого права: если право народа столь первобытного, каковы были руссы X в., легко могло быть соглашено с правом народа такой дряхлой цивилизации, какими были византийцы, то очевидно, что основные уголовные понятия тождественны у людей всяких ступеней развития. И младенческие народы признают, что убивать, наносить побои, красть непозволительно. Уголовное право (как и всякое другое) исходит из общих законов физической и психической природы человека, а не из искусственных воспрещений законом тех или других деяний. Оно не есть явление позднейшей цивилизации, наступившее вслед за падением института мести; напротив, оно зарождается вместе с самим обществом: рукою мстителя действует (еще не ясно сознанное) чувство права,

2) Уголовное право Русской Правды и современных ей памятников

Эпоха Русской Правды охватывает время от начала XI до конца XIII в. Мы будем пользоваться памятниками всей этой эпохи в совокупности, отмечая хронологический рост уголовных постановлений в каждом отдельном случае.

а) Преступление

Термин "преступление" хотя и известен был в эпоху Русской Правды (в переводной литературе с греческого языка), но самой Русской Правде не известен, ибо ей чуждо то понятие о преступлении, которое выражается этим термином, т.е. нарушение закона. Термин, употребляемый Русской Правдою, есть обида. В этом иногда видят доказательство частноправного взгляда на преступление как деяние, оцениваемое только по количеству вреда, нанесенного частному лицу. Мы увидим ниже, что разряд преступлений, караемых Русской Правдой, действительно ограничивается так называемыми частными преступлениями против личных и имущественных прав частных лиц. Но из этого отнюдь не следует, что оценка преступных деяний совершается только с точки зрения интересов лиц потерпевших; напротив, штраф за "обиду" платится не в пользу потерпевшего, а в пользу общественной власти: так, за укрывательство беглого раба виновный, кроме возвращения раба его господину, платит 3 гривны уголовной продажи в пользу князя; древнейшая правда не указывает прямо значение этого штрафа, говоря только: "а три гривны за обиду" (Акад., 10); но пространная Правда (Кар. 27) уясняет это вполне: "а оному платити 3 гривны продажи" (продажей называется уголовный штраф в пользу князя). Даже такая личная обида, как позорный удар не обнаженным мечом или рукоятью его, влечет за собой общественный штраф, а не личный выкуп: "12 гривен продажи за обиду" (Кар. 19).

Субъект преступления. Благодаря указанной выше этнографической особенности русского права, уже в период мести мы находим явственные, хотя и несовершенные признаки уголовного вменения. Преступником может быть только яйцо, обладающее свободной волей и сознанием. Злодеяния, совершаемые холопами, не считаются преступлениями и не влекут на деятеля уголовных взысканий: "если ворами окажутся холопы, которых князь продажею не казнит, потому что они не свободны, то вдвое платить истцу за обиду" (Кар., 43); но "если с ними свободные крали или хоронили (украденные вещи), то не подлежат княжеской продаже" (Кар., 132). Ответственным лицом перед потерпевшими является господин холопа, который или выкупает холопа, или выдает его лицом потерпевшему. Исключение из этого (впрочем, мнимое) составляет удар, нанесенный холопом свободному мужу, за что, по законам Ярослава, оскорбленный мог убить его; но сыновья Ярослава "уставили на куны" (установили денежный выкуп) с правом схватить холопа-оскорбителя и бить его, но не убить (см. Кар., 76). Во всем этом нет никаких следов уголовных взысканий (княжей продажи); напротив, если господин такого холопа укроет его у себя (не выдает), то платит 12 гривен уголовной продажи. Русская Правда молчит о возрасте при уголовном вменении; но об этом молчат памятники законодательства вплоть до 2-й полов. XVII в. (кроме судебника Казимира); отсюда нельзя, однако, заключить, что уголовные взыскания применялись одинаково и к малолетним всякого возраста: напротив, это именно немыслимо при применении мести. При совершении правонарушений всеми прочими, т.е. лицами дееспособными, в каждом отдельном случае требуется присутствие сознания неправоты действия. Так, в случае потери вещи или бегства холопа стороннее лицо, нашедшее вещь или принявшее беглеца, если не знает о потере или бегстве, может добросовестно владеть вещью; но если собственник "заповедал" о продаже (закон предполагает, что такая заповедь должна сделаться общеизвестной в своем миру в течение 3 дней), то всякий, удерживающий у себя чужую вещь, превращается уже в преступника и подлежит уголовному штрафу (Кар., 22 и 27). "Если холоп бежит и господин его заповедает, а кто-либо слышавши, или ведая, или зная даст ему хлеба или путь ему покажет, то платит за холопа 5 грив! (Кар., 123). Хотя здесь разумеется не уголовный штраф, а частное вознаграждение, но обязательство платить его возникает из деликта. Точно так же для бытия преступления считается необходимым элементом злая воля деятеля, например,: "кто злонамеренно (пакощами) зарежет коня или скотину, то платить продажи 12 грив., а за ущерб хозяину платить урок - гривну" (Кар., 98). Количество злой воли предполагается гораздо большим при истреблении, чем при татьбе тех же самых вещей; за кражу скота полагается уголовного штрафа 3 гривны, т.е. вчетверо меньше. Элемент злой воли с особенной ясностью выступает при оценке неисполнения гражданских обязательств: "если кто будет взыскивать на другом долг, а тот начнет запираться, то в случае окажется, что он злонамеренно (обидя) не возвращал ему денег, виновный платит за обиду 3 гривны" (Ак., 14). Должник, набравший мошеннически (полагавши) чужих денег и скрывшийся от кредиторов, рассматривается как вор (Кар., 133). Вообще в этом отношении Русская Правда различает случайную несостоятельность (если товар, взятый в долг, погибнет от кораблекрушения, от неприятельских войск или от пожара), несостоятельность, возникшую из порочности (culpa) должника (пропьется), и несостоятельность злостную (dolus); первый случай рассматривается как деяние невинное ("якоже пагуба от Бога есть, а не виноват"; Кар., 68). Такое распространение уголовных понятий на сферу обязательного права давало повод Чебышеву-Дмитриеву сказать, что в Русской Правде не гражданская неправда покрывает собою уголовную, а наоборот; но это другая столь же ошибочная крайность. Сознание и воля деятеля могут быть временно парализованы, вследствие чего деяние теряет свой преступный характер; это так называемое состояние аффекта: "если кто ударит другого ботогом... а оскорбленный, не стерпевши того, ткнет мечом, то вины ему в этом нет" (Кар., 21). В этом именно лежит первоначальное основание права мести. Такое состояние нельзя смешивать с состоянием необходимой обороны: последняя предупреждает преступное нападение, а в первом карается уже совершенное. Что касается необходимой обороны, то это такое состояние, при котором для лица не остается выбора законных средств защиты своего права, когда ему угрожает преступное нападение. Выше было упомянуто о праве хозяина убить вора на месте преступления. Если таковое право дается безусловно, то это не что иное, как месть. Во 2-й Русской Правде (Ярославичей) содержится два постановления об этом, весьма различные: по первому (Ак., 20) - "если убьют огнищанина или тиуна у клети, или у коня, или у скотины, то убить его как пса", т.е. без ответственности за это; никаких ограничительных условий не постановлено. Напротив, по другому постановлению той же Правды (Ак., 28) позволяется убить (всякого вора) не своем дворе, или у клети, или хлева, но если додержать вора до света, то вести его на княжий двор (к суду); если же убьют вора тогда, когда люди видели уже его связанным, то должны платить за него (уголовный штраф). Один из списков Русской Правды к этому прибавляет, что можно убить вора только на своем дворе; а если поднимут ноги (убитого) уже за воротами, то платить за него. Пространная Правда (Кар., 37) предоставляет право убить вора не только на дворе, но и повсюду, с прочими прежними ограничительными условиями, назначая плату за незаконно убитого вора в 12 гривен (продажа, а не вира). Из изложенных постановлений видно, что позволялось убивать ночного вора, но именно такого, который не сдается, и не такого, который бежит. Это совершенно не согласно с тем, что было постановлено и русскими и греками в договоре Олега, и есть не что иное, как необходимая оборона (вор, который в состоянии сопротивляться аресту, может также унести захваченные вещи). Но в таком случае как понять первую из приведенных статей о безусловном праве убивать вора? Едва ли можно усматривать здесь усиленную строгость закона по отношению к лицам высшего состояния - огнищанам и тиунам, совершающим столь гнусное преступление. Но точно так же нельзя предположить, что здесь мы имеем древнейший закон, соответствующий первоначальному безусловному праву убить вора, а в последующих статьях - ограничения, обусловленные новыми успехами права и цивилизации. Достаточно вспомнить, что тот и другой закон включены в одну и ту же Правду Ярославичей и потому могут быть разделены только весьма незначительными промежутками времени. Кроме того, гораздо раньше, в договоре Олега с греками, существовали уже указанные ограничения для произвола хозяина вещи, а, наоборот, гораздо раньше, именно в договоре с немцами 1229 г. (ст. 32), встречаемся опять с полным произволом над вором, схваченным на месте преступления: "если русин и латинянин поймает татя, то над тем ему свою воля - куда его хочет, туда и денет". Остается предположить, что в ст. 20 2-й Правды (и в договоре 1229 г.) подразумевались те же ограничительные условия при убийстве вора, которые потом особо выражены в законе; можно думать, что случай татьбы, совершенной огнищанином, возбудил вопрос, может ли собственник так же поступать с княжими дружинниками, как и с простыми людьми; закон поспешил ответить в утвердительном смысле только на это, не имея в виду разрешения всего вопроса о праве обороны.

Виновность преступного деятеля может значительно изменяться, если в одном и том же деянии проявилась совокупность воли нескольких деятелей или один из них может подчинить себе волю других (главное виновничество, подстрекательство и приказание совершить преступление лицом, имеющим влияние или власть); или все деятели совершают преступление по взаимному уговору с равным участием воли каждого (сообщество); в первом случае главный виновник несет большую ответственность, во втором - все равную. Русская Правда знает только преступное сообщество и карает каждого преступника в равной мере: уже во 2-й Правде (Ак., 40) находим, что "если 10 человек украли одну овцу, то каждый платит по 60 резан продажи". Правда пространная (Кар., 38) говорит точнее: за кражу скота из хлева или из кяети, если один крал, платить 3 гр. и 30 кун, а если их (воров) было много, то всем платить по 3 гр. и 30 кун (там же, ст. 39). Таким образом, за преступление, совершенное сообществом, каждый участник карается так, как если бы он один совершил его. Если бы Русская Правда держалась частного взгляда на преступление как на вред, нанесенный частному лицу, то она должна была бы назначить долевое вознаграждение со всех участников преступления; сверх того штраф, здесь положенный законом, есть уголовный штраф, независимый от частного вознаграждения. С другой стороны, Русская Правда и не повышает уголовной ответственности при сообществе, как ныне действующее право; это не опровергается испорченной статьей (Ак,, 29) 2-й Правды, по которой, если один крал, то платит гривну и 30 резан, а если было 18 воров, то по 300 гр. и по 30 резан каждый; здесь цифры в тексте' очевидно, испорчены (вместо 18 надо читать 10, а вместо 30 резан - 3 грив, и 30 резан). Не только соучастие, но и пособничество и неприкосновенность караются наравне с главным виновничеством, что видно из следующей просгранкой Правды: если вместе с главным виновником-холопом крали или хоронили (плоды преступления) свободные люди, то они в продаже князю (Кар., 132), Как преступное сознание (умышленность), так и злая воля (преступная энергия) могут иметь различные степени, которые знает Русская Правда и которые будут указаны при анализе отдельных видов преступлений личных и имущественных.

Преступное действие. Для бытия преступления необходимо, чтобы преступное сознание и воля перешли в действие (произвели изменение в объекте). Но уже Русская Правда знает и наказывает действие, начатое, но не достигшее цели (покушение); относительно преступлений личных она выражает это с полной ясностью: "если кто вынет меч, но не ударит, то гривна кун" (Кар., 20); за преступление оконченное - удар мечом - положено 3 грив, продажи (Кар., 25); таким образом, покушение наказывается в три раза слабее оконченного действия. Что касается покушения при преступлениях имущественных, то думают, что оно вообще ненаказуемо по древним законодательствам, в том числе и по Русской Правде; но это лишь недоразумение: вор, схваченный на месте преступления; т.е. не успевший совершить кражи, мог быть убит или схвачен и представлен на княжий двор для суда и наказания, несомненно равного наказанию за оконченную кражу, ибо здесь разумеется покушение, неоконченное не по воле деятеля. О наказании за покушение на кражу, остановленное по воле преступника, древние законы молчат потому, что так ее покушение обыкновенно остается не известным никому. Сообразно с этим наказание за покушение на грабеж и самый термин "покуситься", встречаемые в договоре Игоря (ст. 5), не могут быть отнесены исключительно на счет византийского права. Присутствие понятия о покушении в древнейших памятниках русского права доказывает, что преступное деяние рассматривается в них не только как вред, т.е. не исключительно с точки зрения объективной. Но при наличии злой воли различие результатов преступления влияет на уголовную оценку деяния: удар мечом может иметь результатом или рану, или смерть жертвы; в первом случае штраф в три гривны, во втором - вира (Кар., 25).

Объект преступления. Сфера объектов по древнему праву очень тесная; это права лиц физических; так и определяется она в Русской Правде; но практика в то же время включала в число объектов и права государства и общественных союзов, защищаемых государством (религии, церкви и нравственности). Физическое лицо как объект преступления определяется следующими чертами. Человек, не обладающий достоинством лица, т.е. холоп или раб, не может быть объектом преступления; убиение раба сторонними лицами "без вины" не есть преступление убийства, а истребление чужой вещи; оно направлено не против раба, а против права хозяина: "за холопа и за рабу виры нет; но если без вины убить, то платить урок хозяину, а князю продажи 12 грив." (Кар., 120), т.е. столько же, сколько за зарезание коня или скотины. Убиение (неумышленное) собственного раба ненаказуемо (Уст. Двин. грам., ст. 11). Точно то же нужно применять и к лицам, лишенным прав за преступление (через поток). Но права лиц с ограниченной правоспособностью ограждаются уголовным законом в одинаковой мере со свободными; таковы закупы; их честь и здоровье ограждаются от произвола самого их владельца: "как за свободного платить, так и за закупа"; за покушение на свободу их господин платит уголовной продажи 12 гр. (Кар., 73). Таковы и иностранцы, именуемые в Русской Правде "варягами" (западноевропейцы) и "колбягами (восточные инородцы); в процессуальной защите их прав они даже имеют некоторые преимущества перед гражданами (Кар., 26). Договоры с греками и с немцами устанавливают полное уголовное равноправие между гражданами и иностранцами: "если убьют купчину-немца в Новгороде, то за голову 10 грив.", что равняется 40 гривн. Русской Правды (дог. 1195 г., ст. 2). То же относится и к иноземцам (т.е. гражданам других русских земель); поэтому неправильно мнение (Чебышева-Дмитриева) о том, что сфера уголовного права исключительно определялось границами своей земли и что вообще безродный и никому не известный человек не пользовался никакой защитой; оно основано на следующей статье Русской Правды (Кар., 15): "а на костех и по мертвеце не платити виры, оже имени не ведають, ни знають его", которая, однако, имеет другой смысл, а именно: община не обязана платить виру за скелет или труп человека, неизвестно от чего погибшего. Лица, имеющие полную правоспособность, пользуются уголовной защитой своих прав не все е одинаковой степени: именно в этом отношении они различаются. 1) По общественному положению. В преступлениях личных древнейшая Правда не различает общественного положения лиц потерпевших (Ак., 1); 2-я Правда ограждает уже двойной вирой жизнь огнищанина, княжего тиуна, княжего конюха и подъездного (Ак., 18 и 21); 3-я Правда обобщает эти классы в один - привилегированный, под именем княжих мужей (Кар., 3); "если кто убьет княжего мужа, то 80 грив., а если людина, то 40 гр."; сюда же относятся тиун огнищный и конюший, хотя упомянутые отдельно, не в числе княжих мужей (Кар., 10). В поздних списках Русской Правды (Кн. Оболенского) принцип неравенства выражен так: "любо розсудити по мужу смотря". Из остальных нападений на личные права неодинаковой каре подлежит "мука" (незаконное истязание, пытка) огнищанина, за что полагается 12 грив. продажи, и смерда, за что - 3 грив. (Кар., 89 и 90). Один из смоленских договоров с немцами отличает бороду обыкновенного человека от бороды боярина и куноемца. В этом отношении русское право имеет, по-видимому, сходство с германскими законодательствами и противоположно славянским, не допускающим общественных различий в уголовном праве; но в германских законодательствах различаются родовые неравенства (по происхождению), в русском служебно-общественные; эти мнимые привилегии уже разъяснены нами в истории классов общества (см. выше, часть I). В договорах с немцами двойной вирой ограждаются послы и попы (которые обычно и бывали послами), т.е. лица общественных положений, важных в международном отношении. Наибольшим неравенством наказаний обыкновенно отличаются преступления против чести; но в Русской Правде вовсе не отмечена такая разница, за исключением одной неясной статьи (дополнит, 2), по которой высота штрафа определяется происхождением лица не по мужеской, а по женской линии (бабки и матери). Лишь в поздних редакциях церковного устава Ярослава штрафы за преступление против чести, действительно, очень резко отличаются по общественным классам (больших бояр, меньших бояр, нарочитых людей, простой чади). В отношении к правам имущественным выше оценивается собственность княжества, но лишь в частном вознаграждении, а не в уголовном штрафе (Ак., 25, 30). 2) По полу. Различие уголовной защиты прав женщины от защиты прав мужчины можно увидеть в следующей статье 3-й Правды (Кар., ст. 101): "если кто убьет жену, то тем же судом судить, как и мужа; если будет виновата (по другим спискам "виноват"), то полвиры - 20 грив."; принимая слово "жена" в древнем значении "женщина", находят, что жизнь женщины оценивается вдвое меньше жизни мужчины (в противоположность большинству германских правд). Другие полагают, что за убийство женщины полагается вообще такая же вира, как и за убийство мужчины; но если убитая вызвала нападение собственной виной, то полвиры. Но за убийство в "сваде" (вызванное ссорой) та же Правда назначает виру в 40 грив. (Кар., 4); и вообще было бы непонятно, почему понижение наказания допущено только тогда, когда речь зашла о женщине, а не вообще, когда убийство вызвано жертвой. Остается думать, что речь идет о жене как супруге и убиение ее мужем за преступление против семейных прав. Аналогия немецких законов не дает руководящих указаний. Важнее для нас аналогия других славянских законодательств и позднейшего русского права, по которым убийство женщины и мужчины оценивается одинаково.

Классификация преступлений делается в Русской Правде на основании их объектов; уже древнейшая Правда держится в этом случае определенной системы, рассматривая сначала преступления против личных прав: убийство, нападение на здоровье и на честь, затем преступления имущественные; того же порядка держится и 3-я Правда. Ему будем следовать и мы.

Преступления против личных прав, убийство. Преступления против жизни им снуются убийством" (Кар., 3, над.) и "разбоем" (Ак., 19 и Кар., 4); но первым термином называется убийство вообще, вторым - предумышленное (в уставе Ярослава оно именуется "душегубством"). Различие непредумышленного и предумышленного убийства не указывается в древнейшей Правде; с некоторой неясностью говорит об этом 2-я Правда (Ак., 18 и 19); вполне отчетливо различает упомянутые понятия 3-я Правда (Кар., 4 и 5), а именно различает убийство, совершенное в "сваде" - ссоре, на пиру открыто (в таком случае община-вервь помогает убийце уплатить виру), и убийство в разбое, безо всякой свады, когда убийца выдается на поток и община лишь в том случае платит за него, если скрывает его и не выдает князю). Совершенно подобным образом различаются оба понятия в Полицком статуте(ХVII, 55-56): "где случится мертвая кровь, то 140 либр, т.е. когда кто убьет другого в ссоре; а если убьет способом ассасинским (разбойничьим), из засады, или по какой корысти, или убивши ограбит, то следует vraida".

Увечье по древнейшей Правде относится вполне к преступлениям против жизни, именно за него полагается вира (Ак., 5). 3-я Правда смягчает наполовину наказание, "о "е выводит увечье из разряда преступлений против жизни, назначая за него почувирье. По древнейшей Правде увечьем называлось отнятие руки или ноги, и тогда было понятно, почему оно равнялось убийству: увечный (лишенный средств защищать себя) умалялся в своей правоспособности (в христианскую эпоху поступал под опеку церкви), т.е. выходил из ряда лиц: для кем наступала так называемая гражданская смерть. По 3-й Правде понятие увечья распространено на лишение глаза и носа; тогда уже не существовало оснований причислять это преступление в поп не к убийству. Отнятие прочих членов входите другой, низший разряд преступных действий, а именно:

Преступления против здоровья: легкие увечья - отнятие пальца (Ак., 6), нанесение раны обнаженным мечом (Кар., 25), побои и удары, не имеющие отношения к оскорблению чести (Ак., 9). За все эти виды преступных деяний, среди которых есть весьма тяжкие, взыскивается обычно средняя продажа (3 грив.).

Преступления против чести. Русская Правда знает оскорбление чести только делом, а не словом, а потому преступления этого рода по внешнему составу сливаются с преступлениями против здоровья. Различия между теми и другими устанавливаются гораздо большей наказуемостью некоторых деяний, не соответствующей величине материального вреда их; например, удар не обнаженным мечом или рукоятью, конечно, наносит гораздо меньше вреда, чем тяжкая рана мечом; между чем за деяние первого рода полагается штраф вчетверо больший (12 грив.), чем за второе (Кар., 19). Точно такое же значение имеет такой же высокий штраф за удар батогом, жердью, ладонью, чашей или рогом (орудиями пира или тупой стороной меча (Ак., 3 Дар., 21). Наконец, сюда относится вырывание бороды и усов как символов мужества, особо чтимых многими древними народами (Ак., 7; Кар., 78). Сюда же относится и выбитие зуба, очевидно, совершенное ударом по лицу (Кар., 79). Если за отнятие пальца взыскивалось 3 грив., то ничем иным нельзя объяснить штраф в 12 грив, за вырванье уса, как понятием психического оскорбления. Таким образом, психические мотивы преобладают в сценке преступных деяний над физическим вредом. Это особенно обнаруживается т привилегированного положения чести женщины. Русская Правда не отмечает особой тяжести этого преступления; но современный ей памятник (догов, с немц. 1195 г., ет. 7) назначает за удар женщине (замужней или девице) штраф, равный вире за убийство свободного человека, и столько же частного вознаграждения оскорбленной. В том же договоре есть постановление о наказуемости таких деяний против чести женщины, которые не имеют ничего общего с преступлениями против здоровья: "кто сорвет у чужой жены головной покров, е того 6 грив, за сором" (ст. 8). В поздних редакциях церковного устава Ярослава (ст. 22) появляется оскорбление словом, и имеются в отношении к женщине, причем честь (вопреки Русской Правде) оценивается уже весьма различно, смотря по общественному состоянию оскорбленной.

Преступления против свободы известны Русской Правде в двух видах. Это, во-первых, продажа: полу свободного человека: "если господин продаст закупав полное холопство, то за обиду 12 грив" (Кар., 73). Во-вторых, лишение свободы, по лживому обвинению (Кар., Ш); договор 1195 г. (ст. 4) объясняет, что деяние этого рода каралось как оскорбление чести: "если свяжут мужа без вины, то 12 грив, за сором". Преступления против прав имущественных. Не все ныне известные виды преступных деяний этаго рода известны Русской Правде. Именно она упоминает о разбое только как о преступлении против жизни, но предумышленное убийство по Русской Правде есть убийство с корыстной целью, что и приближается к понятию разбоя в нашем смысле. В таком значении употребляется термин в бытовых памятниках времен Русской Правды, так, в житии Феодосия рассказывается, что "некогда были схвачены разбойники от людей, стороживших дом свой". Грабеж, хотя и не выделяется как специальный вид преступления, несомненно наказывается наравне с татьбой и под именем татьбы; в бытовых памятниках встречается и самый термин с этим значением; в Изборнике ХIII в. читаем: "что есть мытоиметво? Грех, срама не имый, грабление насильное, то бо есть разбойничества злее; разбойник бо срамляется крадый, а с дерзновением грабит"; таким образом, все три термина: "разбой", "грабеж" и "кража", употребляются для выражения одного и того же понятия; но несомненно, что каждый из них имеет и свой специальный смысл. Русская Правда не знает также и термина мошенничество, но имеет в виду некоторые виды деяний этого рода: злостное банкротство (Кар., 133) и торговый обман при продаже коней (дополн. ст. 1); последний случай, впрочем, ведет лишь к гражданскому удовлетворению.

Из имущественных преступлений, известных Русской Правде, первое место занимает татьба. В уголовной оценке татьбы по Русской Правде конкурируют субъективный и объективный взгляды на преступление: тяжесть татьбы определяется ценностью украденного; впрочем, все предметы разделены только на три категории: высшую, за предметы которой взыскивается 12 грив, продажи (холоп - Кар., 34, бобр - Кар., 81); среднюю с продажей в 3 грив, (рогатый скот - Ак., 29 и Кар., 38, пчелы - Кар., 87, охотничьи собаки и птицы - Кар., 93); прочие предметы включаются в низшую категорию с продажей в 60 кун. Но рядом с этим уголовная тяжесть татьбы измеряется и напряженностью преступной воли: "если кто украдет скот в хлеве, то 3 грив, и 30 кун; а если кто украдет скот на поле, то 60 кун" (Кар., 38-39), т.е. кража вещей, охраняемых собственником, карается гораздо тяжелее кражи простой, так как в 1-м случае преступнику предстояло преодолеть больше препятствий для исполнения преступного намерения. О рецидиве при краже Русская Правда не упоминает, но, быть может, этим понятием объясняется высокая уголовная кара за конокрадство в 3-й Правде; именно коневый тать выдается князю на поток, тогда как клетный платит только 3 грив. (Кар., 31); между тем ценность предметов, сохраняемых в клети, может много превышать ценность одной лошади. Зарезавший коня злонамеренно (Кар., 98), т.е. совершивший преступление более тяжкое, чем татьба (см. ниже), карается лишь 12 грив, продажей. За простую кражу лошади полагается продажа, а не поток (Ак., 29, Кар., 33). Остается думать, что под коневым татем ст. 31-й разумеется конокрад по ремеслу и рецидивист. О святотатстве лишь упоминается в церковных уставах без назначения определенного наказания.

Истребление чужих вещей, именно движимых, сточки зрения материального вреда, должно бы оцениваться наравне с татьбой тех же вещей; однако, оно наказывается в три раза строже (Кар., 98, ср, с Кар., 38; о порче чужих вещей см Ак., 17). Поджог, по Русской Правде, не есть истребление огнем каких бы то ни было вещей; поджог борти, например, есть преступление особого порядка, наказываемое лишь 3 грив, продажею (Ак., 30); поджог в собственном смысле есть истребление огнем зданий, караемое потоком и разграблением; такое тесное и правильное понятие не встречается в других славянских законодательствах; по чешскому праву, за поджог леса - сожжение (Maj Carol. XXXV; по сербскому (Зак. Душана), за поджог сена вне села - сожжение. Под зданиями Русская Правда разумеет двор и гумно, т.е. как здания, назначенные для жилища человека, так и для хранения продуктов (Кар.,,97).

Незаконное пользование чужими вещами карается, по Русской Правде, наравне с татьбой: "кто поедет на чужом коне, не спросившись у хозяина, то 3 грив." (Ак., 11, Кар., 28). Истребление признаков частной собственности (знамений, меж) наказывается высшей продажей в 12 грив. (Кар., 82-83).

Этим и оканчивается система преступлений по Русской Правде, ограничиваясь, как сказано, деяниями, направляемыми против частных лиц. Дальнейшие сведения о других видах преступных деяний извлекаются уже из других, бытовых и законодательных, памятников той же эпохи.

Преступления против прав государства. Русская Правда не содержит постановлений о преступлениях этого рода частично по обыкновенной неполноте закона в сравнении со сферой действующего права, частично же потому, что преступность некоторых деяний из этого разряда не вполне была осознана. Так, понятие о верховной измене противоречило тогдашнему вечевому строю русских земель: борьба населения или одной части его со своим князем есть обычная политическая борьба партий, а не преступление; победившая партия могла потом принимать репрессивные меры, которые нельзя считать наказанием. Пример восстания киевлян на своего князя Изяслава в 1067 г. и казней, которые потом совершил этот князь, доказывает высказанное сейчас соображение, но вместе с тем и свидетельствует, что понятие о верховной измене начало уже складываться: сами киевляне называют свое восстание "злом"; летописец осуждает князя, что он произвел казнь без суда (Лавр, лет); князь отрубил головы 70 чел., которые выпустили Всеслава, других ослепил, а "иных без вины погубил".

Понятие об оскорблении величества складывается в особенности в Суздальской земле и выражается летописцем по случаю убийства Андрея Боголюбского. Понятие земской измены было доступнее и легче, но не в отношениях между русскими землями: содействие стороннему князю, добывающему стол, могло неказаться изменой. Лишь тайный перевет с врагами своего князя всегда осуждается (пример Блуда, предавшего Ярополка Владимиру). В Новгороде и Пскове вообще яснее и раньше, чем в других землях, развивается понятие земской измены: в 1141 г. казнили в Новгороде Якуна, который бежал за удалившимся кн. Святополком: обнажив его, "свергли" с моста в Волхов. В отношении к врагам-иногородцам земская измена везде и для всех была ясна: в 1194 г. в Новгороде казнили изменников, предавших дружину новгородскую Югре. Одновременно с политическими преступлениями уясняются и преступления по службе, причем ответственными лицами являются как сами князья, так и подчиненные власти. Вообще во всех землях князь, совершивший преступление по своей должности, подлежал суду и наказанию союза князей: "ряд наш так есть, оже ся князь извинит, то в волость" (Ипат. лет., 1177). Но в Новгороде и Пскове, а отчасти и в других землях князья подлежали также суду веча: в 1136 г. новгородцы судили князя Всеволода за неисполнение им обязанностей князя как вождя и правителя. Что касается подчиненных властей, то, например, в 1209 г. в Новгороде судили и казнили посадника за превышение власти (незаконное наложение податей). В других землях подобные преследования высших властей совершались еще в форме народных восстаний, особенно при смене князя (в Киеве по смерти Святополка); а это показывает, как неясно должно быть в то время представление о преступлениях граждан против порядка управления; составление мятежных скопищ было обыкновенным явлением при вечевом складе общества: случай в Новгороде, описанный под 1071 г., когда весь народ стал за волхва и лишь князь Глеб с дружиной за епископа, показывает, как трудно было причислить подобные явления к обыкновенным преступлениям. Точнее были понятия о преступлениях судебной власти, почему только этот один род государственных преступлений и отмечен Русской Правдой; таких преступлений не могло быть, когда право восстанавливалось только самими потерпевшими; но во времена Русской Правды, когда произвол мстителей был полностью ограничен, было постановление, что за "муку" огнищанина или смерда без княжеского слова полагается продажа (Ак., 31-32: Кар., 90-91; ср. Кар., 135).

Преступления против веры могли существовать и в языческую эпоху (как показывает казнь в Киеве варяга-христианина за отказ выдать сына на жертву богам при Владимире); но нынешнее понятие о них образовалось с принятия христианства и сформулировано по греко-римскому праву в церковных уставах. В уставе Владимира отмечено два вида их: зелейничество и ведьство. Устав Всеволода называет то же чародеянием и волхеованием. Первое имеет сложный объект: оно есть знание (знахарство) особенных сил природ (преимущественно "зелий" - трав), соединенное с пользованием этими силами во вред другим (crimen roaleficoriim), почему зелейничеством называлось и отравление. Второе - это мнимое знакомство с миром невидимым (crimen mathematicorum). Так как действия такого рода не только не преследовались языческой религией, но и возникли от нее, то первоначально трудно было преследовать их как преступление (выше был приведен случай, когда весь народ стал на сторону волхва). Лишь в XII и XIII вв. господство двоеверия ослабело, и тогда начинается повсеместное и частое преследование волшебства: например, в Новгороде в 1227 г. "сожгли 4 волхвов, обвиняя их в том, что они делали потворы, а Бог ведает (правда ли это); их сожгли на Ярославе дворе". Другие действия, воспрещенные, как противные вере и церкви, суть молениев рощах или у воды и под овином, ограбление трупов, посечение крестов (на могилах и на дорогах), отрезание частиц от священных предметов (для волхвования) и введение в церковь собак или птиц.

Преступления против семейного права и нравственности возникли также только со времени принятия христианства и отмечены в тех же церковных уставах. Сюда относятся: а) преступления против христианского строя семьи, подлежащие суду церкви и денежному штрафу в пользу церковных властей, но с добавочным уголовным наказанием со стороны князя: брак в близких степенях родства или свойства (церк. уст. Яросл., ст. 12), двоеженство в собственном смысле, т.е. одновременное сожительство с двумя женами (там же, 13), и двоеженство не в собственном смысле, т.е. женитьба на другой без правильного расторжения первого брака (там же, 7); двоемужие, при котором наказанию подлежат как сама двоемужница, так и второй муж (по сп. Макаркя); прелюбодеяние со стороны мужа (уст. Яр., ст. 6); самовольное отпущение жены мужем (развод - там же, ст. 3) и развод по согласию супругов без воли епископа (там же, 14), причем наказание весьма различается, смотря по тому, был ли брак венчанный или нет; злоупотребление со стороны родителей брачной судьбой детей, т.е. отказ в согласии на брак или принуждение к нему (там же, ст. 21); б) общие преступления, совершаемые в семейной сфере, которые подлежат суду князя или, может быть, общему суду церкви и князя; но вира и продажа делятся между церковной и государственной властями, таковы: убийство и душегубство (непредумышленное и предумышленное убийство), совершаемые при свадьбе или сговоре (ст. 26); поджог (ст. 10; быть может, здесь разумеется поджог церковных зданий и зданий в имениях церкви); кража между супругами (со стороны мужа) - конопля, льна, "жита", под которым разумеются продукты, необходимые на общее содержание семьи, и женской одежды (ст. 24-25); в) преступления против нравственности: блуд в различных видах; похищение девиц с тройственным объектом как оскорбление нравственности, как нарушение прав родителей и как бесчестие похищенной (ст. 1); изнасилование, особенно квалифицированное (ст. 5); также с объектом сложным (как преступление против здоровья, чести и нравственности); скотоложство (ст. 16).

Как бы ни были сомнительны редакции устава Ярослава, но старейшие из них, несомненно, относятся к эпохе Русской Правды, а потому содержание их может и должно выражать действительное состояние уголовного права того времени.

6) Наказание

Так как наказание есть восстановление нарушенных преступлением прав общества, то основной интерес исторического изложения права наказания есть вопрос об общественном элементе его об очищении его от личной примеси (начиная почти с животной реакции и самозащиты).

Понятие о наказании. Термины общие для выражения этого понятия в законодательных памятниках не встречаются, кроме слова "казнь", упомянутого выше (договоры русских с греками). Но в памятниках бытовых употребляются термины "наказание" и "месть" (в общем смысле наказания). "Месть" в широком смысле означает наказание вообще: волхвы, наказанные Яном на Белоозере, приняли "месть от Бога" (Лавр, лет.); в Законе судном людей (по изд. Рус. достопам., гл. 69) сказано: "Аще кто бьет раба своего жезлом, ти умрет от руку его, - судом да ся мьстит". В частности, термин "месть" применяется как к каре, налагаемой частным лицом, так и k наказанию, назначаемому судом: "местником" в договоре Олега (ст. i 2) названа сторона в процессе. Местником называется также судья: в Законе судном людем (того же изд. 76) говорится, что если низшие судьи отказывают в правосудии, то "взиидут к великому отместнику, его же постави власть наша". Юридический сборник (изд. во II ч. Русских достопамятностей) начинается так: "Нищего не помиловати яко месть", что составляет перевод Исхода (XXIII, 3): "Нищего да не помилуеши на суде"; поэтому Дубенский справедливо говорит: "месть то же, что суд, %picriq". Филологический смысл слова "наказание" есть "научение и исправление": "наказание - institutio, poena; каказатн - instituere ("тыи въспитаме и наказа и наоучи), punire" (Речник Даничича). В смысле слова "наказание" (исправление) выражен основной взгляд на цель наказаний, взгляд, конечно, указывающий на будущее и мало применимый к самой эпохе Русской Правды. В эпоху мести целью наказания является возмездие, т.е. воздаяние злом за зло, что впоследствии усвоено и государством. В эпоху денежных выкупов к этой прежней цели присоединяется другая, уже чисто государственная, - финансовые выгоды: когда Владимир Св. ввел было, по совету епископов, вместо вир смертную казнь, то дума боярская настояла на восстановлении вир по следующему единственному основанию: "ожевира, то на оружии и на коних буди", т.е. вира даст средства приобретать оружие и коней. Нет сомнения, что один из главных видов потока - обращение преступников в рабство князю - возник также из расчетов экономических. До некоторой степени финансовыми соображениями объясняется долговременное существование общинной (дикой) виры (см. ниже) и возможность для населения откупаться от уплаты виры постоянным (таксированным) налогом (см. Уст. грам. Ростислава Смолен. 1150 г.), а также и то обстоятельство, что государство жалует частным лицам имения "с вирами". Из этого не следует, что государство за деньги отказалось вовсе от своего карательного права: право наложения наказаний переходит к общинам и, может быть, частным лицам*, но состоит под надзором государства.

_______________________

* См. грамоту Мстислава Юрьеву монастырю ИЗО г. в Хрест., вып. I и прим. к ней 4-е. Вопрос о частновладельческом карательном праве не может быть разрешен для древнего периода с достаточной точностью по недостатку источников.

_______________________

Вообще же право и отмены наказаний е 1-й период определяется понятием о мести и других видах тогдашних наказаний.

Виды наказаний в историческом порядке: 1) месть, 2) денежные штрафы; 3) уголовные кары.

Месть в тесном смысле есть возмездие за уголовную неправду, совершенное руками потерпевшего. В том понятии, какое дает о ней Русская Правда, месть совмещает и частный, и общественный элементы наказания, что видно из нижеследующего: 1) месть не только признана, но и предписана законом (Рус. Пр. Ак,, 1, Кар., 1); "если отсечет руку, то дети искалеченного должны смирить" (Ак., 5). Обязательный характер мести ясен в особенности в договорах с греками, причем договаривающиеся стороны заботятся, чтобы преступник не оставался без наказания ("да умрет"; "да убиют и"). 2) Месть соединяется с судом, т.е. требует или последующей за местью санкции суда (как обычно и бывало), или предварительного решения суда: древнейшая Правда требует, чтобы окровавленный или раненый доказал на суде справедливость обвинения и только после этого может или мстить, или взять за обиду 3 гривны (Ак., 2). Летопись под 1070 г. рассказывает, что когда-то раньше (конечно, до отмены мести) воевода княжий Ян схватил ярославских волхвов на Белоозере, осудил их за убийство многих женщин и наказал так: выдав их родственникам убитых, сказал им: "мстите своих"; родственники предали осужденных смерти. 3) Закон определяет: кто имеет право (и обязанность) мстить, а именно: за убийство мстят члены рода (отец и сын, брат, дядя и племянник; Ак., 1, Кар., 1); в 1-й ст. Русской Правды, однако, содержится неполное определение круга мстителей: не указано право мести за мать, сестру, жену и дочь, несомненно существовавшее, как видно из приведенного сейчас летописного факта. Но это есть результат обыкновенного недостатка обобщений в древних памятниках, которые, вместо этого, стараются перечислить частичные подробности, но всегда неудачно. Право мести за лиц женского пола подразумевалось под соответствующими степенями родства мужского пола. За увечье полагалась месть членов семьи: "тогда чада смирять" (Ак., 5). За личное оскорбление и побои - месть личная: "оже ли себе не может мьстити, то взята ему за обиду 3 грив." (Ак., 2). 4) Этим определяется и то, за какие преступления полагалась месть. Именно: за убийство, увечье и нападение на здоровье и честь. Что касается убиения вора, т.е. мнимой мести за татьбу, то мы говорили, что здесь не самоуправство, а состояние необходимой обороны. 5) В чем состояла месть? В каждом ли случае преступник отдавался на полный произвол мстителя? Думать так не позволяет соединение мести с судом и ясное различение в Русской Правде относительной тяжести преступных деяний. За убийство должна была следовать смерть, но не за увечье ("смирять" не значит лишать жизни) и не за личные оскорбления; это показывает аналогия постановлений о мести холопу, ударившему свободного мужа: при Ярославе было позволено убить его за это. но сыновья Ярослава, отменив такой суровый закон, не вполне уничтожили месть и постановили, что оскорбленный может или связать его, или побить, т.е. месть состояла в лишении свободы и телесном наказании. 6) С заменой родовых союзов общинными и земскими месть вымирала постепенно, ибо в мщении участвует уже земская (государственная) власть; несомненно, что и христианство имело сильное влияние на ослабление мести; случаи замены мести выкупом по закону (при бегстве преступника) и по условию с мстителем делались чаще. Последнее не служит отрицанием уголовного характера мести, ибо прощение преступнику (с условием имущественных взысканий) совершалось при участии общества, на что указывает обряд покоры, известный не только у западных славян, но и у русских (галичан, см, Akta grodzkie и zernskie, T. VI, N 40). Уже при Владимире св. осуществление мести было редким явлением; тогда при решении вопроса о наказании за разбой речь шла о выборе между казнью и вирой, без упоминания о мести. Хотя месть не исчезла во второй половине XI в., как видно из Ярославовой правды и летописных фактов, но практическое ослабление ее дало возможность князьям Ярославичам отменять ее законом: "После Ярослава собрались сыновья его и отложили убиение за голову, и предписали выкупаться деньгами" (Кар., 2); применение мести на Белоозере, записанное в летописи под 1070 г,, не может служить подтверждением той мысли, будто Яросяавичи отменили не месть, а смертную казнь, установленную Владимиром; последняя отменена самим Владимиром; случай на Белоозере только записан под 1070 г. Несмотря на указанные ограничения мести, одно существование ее указывает на важнейшее значение частного лица в сфере уголовного права.

Денежные штрафы. В мести соединялись нераздельно частный и общественный элементы наказаний; как скоро месть заменена денежными штрафами, то оба элемента тотчас выступают в своей раздельности; штрафы делятся на уголовные (в пользу общественной власти) и частное вознаграждение потерпевшему, а именно: за убийство - вира (в пользу князя) и головничество (родственникам потерпевшего), за прочие преступления - продажа (князю) и урок (потерпевшему).

Вира и головничество. Слово "вира", не встречающееся в других славянских языках, считают заимствованным из немецкого языка (Wehrgeld), но корень его находится во множестве языков (между прочим, в финском). Уголовное значение виры известно со времен Владимира: когда он, по совету епископов, качал было казнить разбойников, то дума представила ему, что это невыгодно, ибо вира дает средства для приобретения оружия и коней (Лавр, лет., 996). По Правде Ярослава, вира взимается в том случае, если нет мстителя (Ак., 1); Ярослав установил "урок" (таксу) в пользу вирника, собиравшего виры на князя (Ак., 42). Для XII в. уголовное значение виры не подлежит сомнению: в Суздальской земле княжеские чиновники притесняют народ вирами и продажами. Вир а взыскивалась не всегда с одного преступника, но иногда с общины - верви, к которой он принадлежит; в таком случае она называлась дикой вирой и взыскивалась в двух случаях: а) если совершено убийство непредумышленное и преступник состоит с членами общины в круговой поруке; б) если совершено убийство предумышленное, но община не разыскивает убийцу (прикрывает его и не выдает). В первом случае вервь платит с участием самого преступника (в соответственной доле); во втором случае уплата виры рассрочивается на несколько лет (Кар., 5). Происхождение круговой поруки объясняют иногда из полицейеко-финансовых целей государства, т.е. из стремления князей получать доход от преступлений не всяком случае вместе с тем заставить общины предупреждать преступления. Но оба эти соображения могли явиться и явились впоследствии при развитии государственной власти; первоначальная же круговая порука не является искусственным государственным учреждением, а возникает повсюду как из имущественной и личной солидарности родовых и территориальных общин, так еще более из права общин налагать на преступников наказания. Право общин не только преследовать преступления, но и карать за них в древнейшее время не подлежит сомнению, на основании соображений с последующими явлениями русского права, например, "копными" судами в Западной России, которые представляют собой лишь остаток древних более полных прав общин. Но что это право общин не было безусловным (независимым от государства), доказательством служит именно дикая вира, а равно и некоторые фактические указания (в упомянутом выше случае воевода черниговского князя Ян требует от белозерцев поймать и выдать ему волхвов, производивших смуту). Вообще с ослаблением значения частного лица (с уничтожением мести) повышается значение общин в сфере уголовного права. Величина виры постоянна: за свободных людей вообще 40 грив., за лиц привилегированных - 80 грив., за жену - 20 грив., столько же за увечье по 2-й Правде. Величина головничества не определяется законом; только при изувечении назначается определенное вознаграждение - вполовину против уголовного штрафа (10 грив.) (Кар., 22).

Продажа и урок. Уголовное значение продажи видно из некоторых приведенных фактов относительно виры; во 2-й Правде оно вполне ясно, например, из следующего: "если украдет лодью, то за лодью 30 резан, а продажи 60 резан" (Ак., 34); 3-я Правда не оставляет в этом никакого сомнения (см. Кар., 23, 25, 33, 43, 132 и др.). Цифры продажи постоянны: 12 грив, (за убиение вора без требования обороны, оскорбление чести, лишение свободы за кражу холопа и бобра, за истребление коня и скота, за порчу меж); 3 грив, (и 30 кун) за все прочие преступления, кроме самых маловажных, за которые взыскивалось 60 кун или резан. Урок таксирован в законе относительно преступлений личных, наносящих физический вред (за зуб - Кар., 79, за палец - Кар. 23, за рану - Кар., 25 по 1 гривке); за преступление против чести Русская Правда не дает таксы, между тем как церковный устав Ярослава содержит подробную оценку чести. При преступлениях имущественных или возвращается вещь, или цена ее, назначенная в законе (Кар., 40, 41, 42). Денежные штрафы в определенном количестве могли иметь правильное уголовное значение лишь в период экономического равенства. При несостоятельности преступника они должны были заменяться уголовными наказаниями, что действительно и находим прямо в правах других народов (например, сербского) и в позднейшем русском праве. Высший штраф, именно вира, уплачиваемая без помощи общины, обыкновенно был не под силу для одного преступника, а потому в 3-й Правде вираизаменена уже в законе потоком.

Поток и разграбление. Потоком называется лишение личных прав, а разграблением - лишение прав имущественных, и то и другое составляет одно наказание, а не два вида наказаний; хотя в одном случае (Кар., 31) упомянут один поток без разграбления (за конокрадство), но в другом случае термин "поточите" употреблен в смысле разграбления (Кар., 97: за поджог или разграбление имущества преступника прежде всего удовлетворяется потерпевший, а "в остальном князю поточите"). Поток и разграбление не только заменили виру за предумышленное убийство, но и распространились на конокрадство и поджог, а практика распространяла это наказание и на политические преступления (Новг. 1-я лет. под 1209 г.); несомненно, что и за татьбу при несостоятельности следовало то же. Первоначально поток и разграбление имели неопределенное значение: с лишенным прав и его семьей можно было сделать что угодно: например, в Новгороде в 1209 г. "Мирошкин двор и Дмитров зажгоша, а животы их поимаша, и села их распродаша и челядь", в 1230 г. там же "заутра убиша Смена Борисовичи, и дом его весь разграбиша, и села, и жену его яша". Разграбленное имущество иногда делили "по всему городу по 3 гривны"; в княжествах оно поступало князю. При тесной солидарности имущественных и личных прав семьи, естественно, страдали жена и дети, причем, однако, могло следовать и предположение о их соучасти в преступлении мужа и отца и, по крайней мере, о пользовании плодами его (ср. Суд. Казим., ст. 1 и 5). Из этой неопределенной сущности потока развились уже в эпоху Русской Правды все виды уголовных кар, а именно:

а) Наказания, обращенные на свободу: изгнание и ссылка; например, в 1024 г. Ярослав "изымав волхвы, расточи"; кн. Мстислав в 1129 г. "поточи князя Полотские Царюгороду в греки". Заключение является одним из древнейших видов наказания, при этом у русских различаются две степени: заключение в железе (цепи) - более легкая степень и заключение в погреб - более тяжелая (см. договор 1229 г., ст. 9 и прим, к ней в нашей Хрестом. по ист. рус. права, вып. 1). О последнем находим свидетельства, относящиеся к середине XI в. (заключение князя полоцкого Всеслава в погреб в Киеве и освобождение его оттуда народом). По сведениям из эпохи более поздней, следует думать, что подземные тюрьмы устраивались в фундаменте крепостных башен (почему немецкое наименование башни Thurm перешло в русское название "тюрьма"). Но заключение во всех его видах в древнейшую эпоху имело не столько карательное, сколько предупредительное значение и применялось как к преступникам до назначения им действительного наказания, так и к пленникам. Заключение, соединяемое со ссылкой, давало новый вид наказания - заточение. Например, в 1141 г. "заточиша Якун в Чудь с братом, оковавше ируцек шыи". Обращение в рабство: в договоре с немцами 1229 г. (ст. 11) говорится: "если князь разгневается на своего человека и отнимет все - жену и детей в холопство, то платить наперед его долги немцам".

б) Наказания, обращенные на здоровье, болезненные и членовредительные: кроме фактических свидетельств о применении их в XI - XII вв. (см. выше), в Русской Правде упоминается битье кнутом у колокольницы(Кар., 135), но это не наказание, а пытка; гораздо важнее то, что вместо слов "на поток" в некоторых списках Русской Правды стоит "на бой", что, по мнению Н.В. Калачова, может означать не только побои, но и смертную казнь*.

_________________________

* Тимофеев почему-то причисляет нас к писателям, отвергающих существование болезненных и членовредительных наказаний в до татарскую эпоху ("Ист. телесн. наказаний", стр. 51; см. нашу заметку по поводу сочинения Ступинав "Универс. Извест.", 1888).

_________________________

в) Смертная казнь. Фактические указания о применении смертной казни относятся к древнейшим временам; выше было упомянуто свидетельство арабских писателей о том, что руссы казнят воров через повешение. При Владимире Св. временно была введена смертная казнь за разбой. В Киеве "розгневася князь (Ростислав), повеле связати ему (Григорию Чудотворцу) руци и нозе и камень на выи его обесить и въвреши в воду, и такс потоплен бысть" (Памяти., изд. Яковлевым, стр. CXL). В Новгороде в 1141 г. "Якуна мало не до смерти убиша, обнаживше, яко мати родила, и свергоша с моста; но Бог избави, прибреде к берегу и боле его не биша". Там же в 1228 г. "возметеся весь город и поидоша с веця в оружии... На Душильця - на Липиньского старосту, тако поспаша грабить, а самого хотеша повесит и, не ускоци к Ярославу" (Новгор. 1-я лег., стр. 44). В 1224 г. сожгли четырех волхвов за волшебство (там же). В 3230 г. жгли людей за людоедство (во время голода). Ео многих из этих случаев можно вздеть расправу разгневанного народа или князя - месть за государственные и религиозные преступления, причем непосредственно оскорбленным и мстителем является само государство или его представитель - князь (в таком виде и зарождается первоначально кара за государственные преступления). Hо есть свидетельства о назначении смертной казни по решению обыкновенных судов: в житии Григория Чудотворца рассказывается, что пришли к нему трое, из которых двое искушали его, ложно говоря о третьем: "Это друг наш; он осужден на смерть; просим тебя спасти его, дай ему, чем искупиться от смерти" (Пашгт., изд. Яковлевым, стр. CXXXVIII). Этот случай показывает, что смертная казнь назначалась при несостоятельности преступника. Подобный же случай рассказывается в житии Агапита, к которому привели уже не мнимо, а действительно осужденного на смерть (там же, стр. CXXXII). Классическое место поучения Мономаха имеет двойственный смысл: "не убивайте, ни повелевайте убити, аще будет повинен смерти"; очевидно, суды могли приговорить к смерти. Но это же самое поучение показывает, что смертная казнь противоречила национальным воззрениям русских и что последующее чрезмерное развитие ее можно объяснить лишь внешними влияниями, прежде и более всего византийского права, а потом татарских обычаев; церковные суды рано начали применять членовредительные наказания (см. в лег. рассказе о суздальском епископе Феодоре и суде над ним митрополита) и, вероятно, смертную казнь. Так развивались виды наказаний един из другого: в случае невозможности применялись денежные выкупы; в случае имущественной несостоятельности - уголовные кары.

3) Смешанная система судных и древнейших уставных грамот

В Псковской и Новгородской судных грамотах и древнейших уставных излагаются уголовные постановления, весьма сходные с постановлениями Русской Правды: из преступлений (кроме измены, Пек. судн. гр., ст. 7) отмечаются лишь частные: душегубство, нанесение ран, оскорбление чести (уже сословной), побои, татьба (и "свод" для отыскания вора), порча межевых знаков (Двин. уст. гр. 1397 г., ст. 1-5), поджог, разбой и грабеж (Пек. судн. гр., ст. 7 и др.). Наказания состоят преимущественно в денежных штрафах - "вире" или "продаже" (Двин. тр., ст. 4, 5, 6), равной частному вознаграждению; о вире упоминается только как о дикой (общинной), и именно в случае неотыскания общиной преступника (там же, ст. 1). Смертная казнь введена в закон; но болезненные и членовредительные наказания еще не узаконены1 Смертная казнь полагается за татьбу в третий раз, конокрадство, за татьбу кромскую (или храмскую), за поджог и земскую измену (Пек. суд. гр., ст. 7-8)*. В одном случае упоминается дыба (за нарушение порядка в суде: Пек. судн. гр., ст. 58) Очевидное преобладание имущественных взысканий над уголовными карами и, кроме того, соразмерность уголовных штрафов с суммой частного иска весьма приближает уголовное право судных и уставных грамот к старой системе Русской Правды; впрочем, при этом не следует забывать, что денежные штрафы могут получить (и получили) чисто карательное значение; так, например, большое экономическое неравенство между классами общества, уже сложившееся в эту эпоху, заставило законодателя в некоторых случаях разнообразить денежные штрафы по состоянию преступников, а именно назначать тем больший штраф, чем выше состояние виновного (Новг. суда, гр., ст. 10). Поэтому одним преобладанием имущественных кар еще нельзя измерять степень близости уголовного права этой эпохи к прежней системе композиций. Существенным и главным вопросом является право наложения и отмены наказаний, поскольку в нем конкурирует частное потерпевшее лицо с государственной властью.

______________________

* На практике в эту эпоху применение смертной казни увеличивается как в Новгороде (в 1442 г. совершена казнь над многими людьми по обвинению в поджоге), так и в княжествах (в 1444 г. в Можайске был сожжен боярин Андрей Дмитр. за чародейство).

______________________

Известно, что в смысле преобладания прав частного лица над правами государства система композиций удерживалась (наряду с уголовными штрафами) весьма долгое время у многих народов, в особенности в западнорусском праве, где до позднейших времен допускались мировые по уголовным делам, преимущественно по преступлениям личным (убийству и др.): стороны могли вступать между собою в непосредственное соглашение, могли избирать посредников (compositores-ледначей"). Даже суд, когда к нему обращаются с жалобой по таким делам, приглашает к примирению или обращает спор к частным посредникам. Условиями мировой могли быть денежный выкуп (соединяемый с покорой), а также назначение уголовного наказания (преимущественно тюремного заключения) на сроки, условленные в мировой записи. Акты мировой записи вносятся в книги суда и получают силу судебного приговора (ср. Демченко "Наказание по Литовскому статуту": стр. 259-266, особенно последняя). Правда, в западнорусском праве содержится довольно раннее ограничение мировых по уголовным делам (в судебнике Казимира 1468 г., ст. 12), а именно: "Когда выдадут злодея по приговору суда, то (тот, кому выдадут) должен "казнить" его, как велят. Но если тот, кому выдадут татя, не захочет его казнить, а возьмет с него выкуп ("заплату"), а его пустит или его себе в неволю возьмет, - тот уже "из прававы ступает" (совершает правонарушение)... и нам (вел. князю) его наказать". Но так как потом (в XVI в.) статут допускает мировые в большом числе случаев, то следует думать, что судебник Казимира имеет в виду исключительно преступление татьбы. Статуты 2-й и 3-й расширили право композиции и на это преступление.

В северорусских памятниках XIV и XV вв. воля частного истца как в преследовании преступлений, так и в наложении наказания раньше и больше ограничивается правами государства, хотя в главных чертах остатки системы композиций проявляются так же, как и западнорусском праве, а именно: мировые по делам о татьбе воспрещаются раньше, чем по преступлениям против личных прав. Этому, по-видимому, противоречит следующее постановление Пек. суда. гр. (ст. 52): "А на татии и на разбойники же, чего истец невозмет, и князю продажи не взяти". Если бы истец всегда мог посредством мировой отклонить все последствия уголовного преследования, то это противоречило бы другой статье (97) того же памятника, по которой продажа в пользу князя берется и тогда, когда преступление совершено над отцом или братом, т.е. когда нет частных истцов. Всего больше возбуждает недоумение то обстоятельство, что в приведенной статье речь идет именно о татьбе, т.е. таком преступлении, которое, как мы видели сейчас, раньше других изымается из сферы произвола потерпевших лиц. Эта статья, очевидно, означает только соразмерность пошлин с частным иском.

В древнейших северорусских уставных грамотах есть следующее постановление "о самосуде" как самостоятельном преступлении (Двин. Уст. Гр., ст. 6): "А самосуд то, кто, изымав татя с поличным, да отпустит, и себе посул возмет, а наместники доведаются до заповеди, ино то самосуд, а опричь того самосуда нет". Русская Правда взыскивала за самовольное наказание вора, здесь содержится запрещение самовольного освобождения от наказания, в чем нельзя не видеть дальнейшего развития уголовных понятий, вопреки мнению Б.Н. Чичерина, который полагает, что и в эту эпоху общество прикрывает преступников, а правительство преследует преступления лишь ради доходов (и потому система кормления наместников принесла будто бы громадную пользу)*. Запрещение самосуда вызвано, очевидно, не финансовыми целями государства, а сознанием государственного вреда преступлений. Запрещение мировых по делам о татьбе с поличным не следует понимать совершенно буквально, т.е. в том смысле, что по всем прочим преступлениям мировые оставались позволенными; мы уже знаем, что подтатьбой подразумевались и многие другие имущественные преступления (разбой, грабеж). Однако нет сомнения, что такое раннее запрещение мировых относилось преимущественно к татьбе и притом только к преступникам "ведомым", как именно говорят об этом последующие узаконения. Уставная книга разбойного приказа редакции 1566 г. постановляет, что если кто начнет иск пред губными старостами против разбойников и "татей ведомых", а затем предъявит старостам мировую, то такая мировая не имеет силы, а обвиненных судить "для земских дел, чтобы лихих вывести". Редакция 1617 г. той же книги назначила уже уголовное наказание за такие мировые (см. Уст. кн. разблрик., ст. 41 и УК. кн. зем. прик., IV). То же повторено в Уложении (XXI, 31) и в новоук. ст. 1669 г. По отношению к преступлениям против личных , прав и к лицам, не имеющим репутации заведомых воров и разбойников, мировые допускались долго (например, мировая 1560 г. между Новинским монастырем и крестьянами Кириллова монастыря о непредумышленном убийстве; 1684 г. между Дрошевым и Аникеевым об увечье и др.; см. ак. юрид., N 270, 276 и др.). Во всяком случае, неполное запрещение мировых по уголовным делам, хотя и составляет важную особенность эпохи судных и уставных грамот, но указывает на продолжающееся значение частного лица в уголовном преследовании, т.е. продолжающееся применение системы композиций.

______________________

* В том, что финансовые расчеты при этом имеют свое удельное (не исключительное) значение, не может быть сомнений: древние цели наказания (см. выше) не скоро уступили место карательным задачам государства.

______________________

ПЕРИОД II. УГОЛОВНОЕ ПРАВО МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА И РАЗВИТИЕ УГОЛОВНОГО ПРАВА В МОСКОВСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

В Московском государстве русское уголовное право вступает в период устрашающих кар: преступление окончательно понято как деяние противогосударственное; значение лица (потерпевшего) и общины в преследовании преступлений и наказании постепенно ограничивается государством. Но государство действует еще как частный мститель, стараясь воздать злом за зло, по возможности, в равной, если не в высшей степени, имея в виду и другую цель - устрашить еще не совершавших преступления; поэтому наказания принимают вполне уголовный и весьма жестокий характер.

Эти общие черты являются, однако, не сразу и не остаются неизменными в течение всего периода. В нем надо различить эпоху Судебников (XVI в.) и эпоху Уложения (XVII в.). Судебник царский объявил закон единственным источником права (ст. 97), а потому нужно было ожидать, что здесь установится понятие о преступлении как нарушении закона и сразу получит силу принцип nuilum crimen sine lege. Однако в действительности в самом законе определяется далеко не вся сфера деяний, признанных на практике преступными и подлежащих наказаниям; такова почти вся область политических и религиозных преступлений, множество преступлений против порядка управления - финансовых и полицейских (например, подделка монеты, караемая со времен вел. кн. Василия Ив.), несколько видов имущественных преступлений*. Кроме того, почти вся уголовная сфера была предоставлена народной совести: преступниками собственно признаются ведомые лихие люди, а такими людьми признаются, по договору общества, люди, даже не уличенные ни в каком отдельном преступном деянии: "скажут в обыску про них, что они - лихие люди, а лиха про них в обыску именно не скажут, - и старостам тех людей по обыску пытати; не скажут на себя в разйве... и старостам тех людей по обыску посадити в тюрьму на смерть" (Белозер. губн. грам. 1571 г.). В Уложении эта черта отпадает (повальный обыск является одним из многих судебных доказательств). Таким образом, уголовное право судебников (особенно 1-го) оставляет почти неприкосновенной роль общин оценке преступных деяний. Преступление, лихое дело, совершаемое людьми, не опороченными обществом, подлежит наказанию, но гораздо меньшему. В губных учреждениях населению предоставлено преследование и казнь преступников как право и как обязанность его перед государством. Этим, между прочим, объясняется полное отсутствие в судебниках определения условий вменения, хотя само собою разумеется, что осуждение людей, неуличенных ни в каком отдельном факте преступления, основывается не на материальном вреде от их деяний, а на внутренней оценке их нравственной испорченности. Напротив, в Уложении находим хотя и несовершенные, но обильные указания на условия вменения.

______________________

* Круг деяний наказуемых определяется в судебниках шире, чем в Русской Правде и в уставных грамотах; кроме преступлений частных, церковной татьбы и крамолы, сюда включаются и несколько видов преступлений по службе: подлог, умышленное неправосудие, взяточничество и несколько видов преступлений против порядка суда и управления (лжесвидетельство, ябедничество). Среди частных преступлений специализируются такие виды их, о которых молчала Русская Правда, именно: мошенничество, грабеж, подмег, кража людей, убийство господина. Но только в Уложении классификация преступлений является полной (включая преступления религиозные, политические и др.).

______________________

В числе наказаний денежные штрафы, продажа и пени остаются в судебниках, хотя и уступают преимущество уголовным, среди которых преобладает смертная казнь (почти за всякое преступление, если преступник ведомый лихой", равно при 1-м рецидиве и при поличном); здесь же в первый раз узаконена торговая казнь (битье кнутом), тюремное заключение (большей частью как мера охранительная) и порука. Судебники не знают членовредительных наказаний (хотя в современных км памятниках - губных грамотах - они есть, а также - изгнание в форме выбытия вон из земли: (см. губн. гр. Кириллова мои. 1549 г.). В Уложении и новоуказных статьях система наказаний становится исключительно карательной, направленной и к устрашению. Права потерпевшего на вознаграждение с осужденного преступника хотя уступают в судебниках праву государства на применение к нему наказаний (если преступник осужден на смерть, а у него не будет имущества, чтобы вознаградить потерпевшего, то уже 1-й Судебник запретил выдавать его истцу для отработки долга, а велел казнить его смертью; (Суд. 1497 г., ст. 8,11; Суд. цар., ст. 55), но еще принимаются во внимание: осужденный за первую татьбу, при несостоятельности, выдается истцу головой до искупа (Суд. цар., ст. 55). Уложение отменяет такую выдачу (XXI, 9). Право наложения наказания и освобождения от него определяется в эпоху судебников (особенно 1-го) так же, как и в предшествующую: преследование преступлений против личных прав (в частности, убийства) вполне предоставлено частному потерпевшему, т.е. ведется обычным обвинительным процессом, а следовательно, подлежит прекращению по мировой на всех стадиях. Наказание за убийство ограничивается уплатой заголову в пользу родственников убитого и пошлины в пользу наместника. В 1539 г. по делу об убийстве Пронякина Нееловыми великий князь приговорил: доправить в пользу жены убитого за голову 4 руб., дожу убитого 1 руб. и заграбленных убийцами 2 руб., а судье великий князь велел взять с ответчиков пошлину по их уставной - Медынской грамоте, а если нет грамоты, то по Судебнику. В случае несостоятельности обвиненный отдается истцу головой до искупа, как именно и было в данном случае. Само собой очевидно, что частный истец мог простить долг, и тогда для обвиненного оставалась лишь обязанность уплатить пошлины наместнику (см. Русск. истор. библиот., т. II, N 186). Б эпоху Уложения (Уст. кр. разб. прик., ст. II; Улож. XXI, 69-72) за убийство умышленное полагается уже смертная казнь, за непредумышленное - тюрьма (для детей боярских) и кнут (для крестьян и др.). О мировых по таким делам закон молчит (о мировых по делам о татьбе и разбое см. выше).

Прочие черты различия двух эпох будут указаны при рассмотрении отдельных вопросов о преступлении и наказании.

а) Преступление. Субъект преступного действия

С конца XVI и в XVII в. государство окончательно принимает на себя прежнюю роль частных лиц и общин в преследовании преступлений, обращая те и другие в свои орудия для означенной цели: соседи обязаны давать помощь жертве преступления (Уст. кн. разб. прик., ст. 25); село и деревня, куда приведет след, обязаны его отвести под угрозой наказаний (там же, ст. 26); обыскные люди обязаны указать воров и разбойников в своей общине, если они есть, под угрозой битья кнутом, если после таковые сыщутся (там же, ст. 27); если, поймав разбойника, сотня, улица, волость, село или вотчина не представят его в губу (к суду), подвергаются имущественному взысканию (там же, ст. 28). Таким образом, древнее соотношение карательных прав государства и общин переходит в групповую ответственность общин перед государством. Это, однако, еще не может быть признано одним из случаев применения наказания к людям невинным: общины несут ответственность за действительную вину - неисполнение своих полицейских обязанностей.

Взяв на свою обязанность преследование и оценку преступных деяний, государство должно было в законе определить условия вменения, что оно и делает в Уложении и новоуказных статьях, хотя крайне несовершенным образом.

а) Уголовная ответственность распространена на всех, в том числе на холопов (Устав, кр. разб. прик., ст. 13); господин отвечает (отнятием поместья) за непредставление к суду своих холопов и крестьян-преступников даже в том случае, если наложит на них наказание сам (там же и Улож. XXI, 79).

б) Прямого закона о возрастем уголовном праве и теперь нет; но в новоуказных статьях есть ссылка на постановление кормчей, по которому от уголовной ответственности освобождаются отроки до 7 лет и "бесные", т.е. сумасшедшие (новоук. ст. 1669 г., ст. 108). Несовершеннолетние свыше 7 лет подлежали уголовному преследованию; но за преступления, за которые полагалась смертная казнь, подвергались другим, смягченным наказаниям.

в) Психические болезни и неправильное устройство органов сознания также не определяются в законе (кроме сейчас упомянутого); практика, хотя и сознавала важность этого условия вменения, допускала иногда суд и смягчение наказания для лиц, не имеющих его: "Оска Мосеев пытан... он, Оска, глух и нем, дураковат и не в уме"; судья приговорил: бить его кнутом и освободить на чистую поруку (угол, дело 1697 г.).

г) Степень участия в деянии сознания и воли деятеля уясняется в законе более подробными чертами, чем прежде: так, имеющий "нарядные письма" (подложные документы), не ведая того, что они сделаны воровски, не подлежит наказанию (Улож., IV, 4). Различие умышленного и непредумышленного деяния ясно выражено в отношении к убийству: "убийца пытают: которым обычаем убийство учинилось - умышленьем ли, или пьяным делом - неумышяеньем (в драке)", за первое полагается смертная казнь, за второе - кнут или тюремное заключение (Уст. кн. разб. прик., ук. 1625 г.). Но неправильный язык заимствованных источников иногда вводит Уложение царя Алекс. Мкх. в непоследовательность, например: "А будет кто с похвальбы, или с пьянства, или умыслом наскачет на лошади на чью жену, и лошадью ее стопчет или повалит, и тем ее обесчестит, или ее тем боем изувечит...велеть его бить кнутом нещадно" (XXII, 17); если потерпевшая от этого умрет, то его казнить смертью; но если "такое убийство учинится от кого без умышления, потому что лошадь... разнесет и удержать ее будет не мощно, и того в убийство не ставить и наказания... не чинить" (Ул. XXII 17,18). Здесь смешаны умышленное деяние с неумышленным, а это последнее со случайностью; но такие обмолвки закона не выражают действительного его смысла. К случайности применена также неосторожность (ненаказуемая): "Будет кто, стреляючи из пищали или из лука по зверю, по птице, стрелой или пулькой убьет кого за горою, или за городьбою, или кто каким-нибудь обычаем убьет ненарочньш делом, без умышления: и за такое убийство никого смертью не казнить и в тюрьму не сажать, потому что такое дело учинилось грешным делом, без умышления" (Ул. VII, 20). Ненаказуемая неосторожность иногда смешивается с умыслом по причине той же неправильной редакции заимствованных источников: если кто произведет лесной пожар "по недружбе", или если такой пожар произойдет "по небрежности" пастухов, раскладывающих огонь, то полагается пеня, которая не взыскивается, если пожар произведен "без хитрости" (Улож., X, 223). Вообще разделение деяний на "умышленные и бесхитростные" не выражает действительного взгляда на предмет, изложенного московским законодательством еще в уст. кр. разб. прик. Византийские источники, с которыми справлялись тогда постоянно, содержат в себе следующее точное определение: "Убийства суть ОБО вольные (умышленные), ово невольная (случайные), ово близ вольных" (непредумышленные).

д) Условия необходимой обороны изложены следующим образом в статьях, заимствованных из Литовского статута (ст. 19): кто убьет другого, обороняя себя, а прежде не был в ссоре с убитым, тот должен немедля известить в съезжей избе воеводе; здесь, принеся присягу, освобождается от наказания. Уложение, не повторив этого, дало свое определение: кто при нападении на его дом убьет кого-либо из нападавших, тот должен представить побитых к судьям, которые производят сыск; результатом сыска может быть безнаказанность деяния (Ул. X, 200). Кроме этого основного условия (проверки судом), при обороне требуется настоятельность опасности, но не требуется соразмерность средств обороны с целями нападения (если кто, в присутствии суда, поссорясь с соперником, начнет его бить, а тот, обороняясь, его убьет, то не подлежит наказанию; Ул. Ож, 105); допускается убиение при обороне как жизни, так и собственности: позволяется убить вора с поличным в своем доме и во время погони за ним, когда вор "учнет драться" и "изымать себя не даст" (Ул. ож., 88 и 89). Что здесь разумеется не самоуправство, а оборона, доказывается тем, что, если кто, поймав вора, станет его пытать, то платить татю бесчестье и увечье. Оборона чужих прав не только дозволяется, но и вменяется в обязанность соседям и слугам (Улож., XXII, 16, 22), точно также оборона прав государственных - всем гражданам (кто догонит изменника и убьет его, тот получает награду; (Ул. II, 15).

е) К учению о состоянии крайней необходимости относится постановление о безнаказанном истреблении чужих животных при защите от них (Улож., X, 283), причем, как признак действительной крайности, указывается на то, что животное убито "ручным боем, а не из ружья".

ж) Соотношение воли нескольких деятелей в одном преступлении излагается гораздо полнее, чем в памятниках 1-го периода. В отношениях интеллектуального виновника (подустителя) к физическому (исполнителю) различается приказание господина своему слуге, которое не освобождает последнего от наказания, но смягчает его; слуги, произведшие "наругательство по наученью господина", подвергаются битью кнутом, а слуги, совершившие это преступление "собою, не по чьему научению", подлежат смертной казни (Улож., XXII, 12). Во всех остальных отношениях исполнитель наказывается или в равной мере с подустителем (там же, 7,26), или в высшей, хотя бы подуститель был начальником исполнителя (У. X. 12: "который дьяк... велит судное дело подьячему написать не так, как в суде было... дьяку учинить за то торговую казнь - бить кнутом... а подьячего казнить - отсечь руку"). При сообществе ("скоп и заговор") Уложение различает главного виновника - совершителя преступления и его "товарищей": за убийство при наезде - смертная казнь, "а товарищей его всех бить кнутом" (Улож., X, 198). В таких преступлениях, которые могут быть совершены по способу разделения труда (подделка монеты), закон уменьшает наказание каждого сообщника с той степенью наказания, которой подвергался бы виновник, если бы он один совершил все составные элементы преступления. Пособничество, г. е. указание средств для совершения преступления ("подвод") и устранение препятствий при его совершении ("поноровка"), наказывается наравне с совершением самого преступления; "указ им чинити так же, как разбойником" (уст. кн. разб. пр. ст. 31; Ул. ц. A.M. XXI, 63). Прикосновенность в некоторых своих видах также сравнена по тяжести с самим преступлением: так, "стан", т.е. постоянное пристанодержательство, и "приезд", т.е. доставление временного убежища разбойникам, караются наравне с разбоем (уст. кн. разб. пр., ст. 30); напротив, "поклажея", т.е. прием на хранение вещей, добытых преступлением, и покупка таких вещей ведет лишь к отдаче на поруки или к тюремному заключению (там же, ст. 32 и 34; Улож. XXI, 64). Различные виды укрывательства преступников от судебной власти переходят уже в самостоятельные преступления (Улож., XXI, 19, 20, 77, 78, 79, 80, 83, 84): "А будет кто таких воров (татей, игроков, грабителей), видя где, не изымает и в приказ Не приведет, а изымать было их мощно... и на тех людях имати заповеди по полтине" (Улож., XXI, ст. 15). Недонесение о преступлении имеет огромное значение в разряде преступлений политических, именно оно наказывается наравне с самим преступлением, если виновными в нем оказываются ближайшие родственники преступника: жена, дети, отец, мать, братья родные и неродные, дяди и др. (Улож., II, 6 и 9) - закон, идущий прямо вразрез с психологическими началами уголовного права, но объясняемый полицейскими целями, ибо замыслы преступника всего ближе известны его семье и родне.

Преступное действие

Учение о степенях осуществления преступной воли в действии принадлежит к числу наименее развитых в московском праве; причина этого, по мнению одних, в том, что закон, считая и теперь преступлением лишь внешний материальный вред, не мог признать наказуемости действий, еще не нанесших никакого вреда (проф. Богдановский); по мнению других, наоборот, в том, что при субъективном взгляде на преступление в понятии "ведомого лихого человека" исчезали отдельные моменты осуществления преступной воли Власьев). Во всяком случае, до Уложения закон молчал о покушении; в Уложении (преимущественно относительно преступлений политических) различается: умысел, быть может, выразившийся в каких-либо приготовительных действиях, ибо для обвинения в нем требуется произвести сыск: "кто учнет мыслить на государево здоровье злое дело... казнить смертию" (Улож., II, 1). Умысел несвободного человека на жизнь своего господина наказывается (наравне с покушением) отсечением руки (Улож., XXII, 8). Угроза (относительно поджога) ведет к сыску и затем отдаче виновного на поруки; если пожар действительно произойдет, то угрожавшие подвергается пытке, и в случае оправдания не получает удовлетворения за муку (Улож., X, 202). Угроза в убийстве (похвальба) может вести к непосредственному применению наказания, если виновным оказывается беспоместный человек, с которого впоследствии нечего будет взять; его заключают в тюрьму; с поместного человека взыскивается "заповедь" (специальное дополнение наказания - угроза, противопоставленная угрозе), если он действительно совершил преступление, хотя бы и не достигшее цели (если ранит, а не убьет). Покушение отмечается в Уложении относительно преступлений личных и государственных: вынувший меч, но не ранивший, подвергается тюремному заключению (Улож., III, 5). В преступлениях, требующих для своего совершения сложного и долговременного приготовления (изготовление фальшивой монеты), отдельные акты приготовления подлежат различным наказаниям; вообще же покушение в этом случае ясно отделено от совершения преступления: если "деньга делать хотели, а не делали", то следует усечение пальцев, а если делали, то усечение руки (указ 8 сентября 1661 г.). Не удавшееся преступление не отличено от покушения (равно как действие, превысившее намерение деятеля, сравнено с совершением преступления).

Объект и классификация преступных действий

Понятие об объекте преступления в праве Московского государства, сравнительно с правом Русской Правды и судных грамот, изменяется: уголовный закон ограждает не только права лиц физических, но защищает строй, установленный государством, церковью, нравственным учением и кодексом бытовых приличий. Кроме того, уголовный закон (в Уложении, но не в судебниках) создает немало новых видов преступлений путем запрета безразличных деяний из целей полицейских и финансовых, чем понятие о преступлении уже приближается (но еще не равняется) к понятию о нем как о нарушении закона (усвоенному в период империи). Законодательство того времени не задается мыслью об основаниях и правильности классификации преступных деяний; но Уложение царя Алекс. Мих. дает понять свою классификацию той последовательностью, в какой оно излагает свои уголовные постановления, а именно: оно излагает (хотя не без отступлений) сначала преступления против религии (гл. I) и против государства (гл. II), потом против порядка управления (гл. IV, V, VI, VII, IX) и суда (гл. X, XIV), против законов о состояниях (XIX), наконец, против прав частных лиц (XXI-XXII). Этой классификации будем держаться и мы.

Преступления против религии и церкви

Хотя Московского государство приняло в значительной степени теократический характер, но, по сравнению его с современными ему католическими и протестантскими государствами, отличается меньшим вмешательством в дело веры. По крайней мере преступления против веры, вовсе не упоминаемые в судебниках, отмечаются лишь в Уложении царя Алекс. Мих. с осторожной краткостью.

Богохульство. Так как государство ограждает лишь христианское вероучение, то воспрещается хула на святыню христианскую (Христа, св. Богородицу, св. крест и святых); однако это преступление могло быть совершено не только христианами, но и людьми других вероисповеданий ("Будет кто иноверцы какая-нибудь веры, или и русской человек возложит хулу на Господа... того сжечь"; 1,1).

Совращение (именно в мусульманскую веру - обрезание) из православия, "насильством" или по согласию - "обманом", безразлично, ведет совратителя к смертной казни через сожжение (XXII, 24). Закон умолчал о совращении в другие нехристианские религии (буддизм, иудейство) конечно, потому, что не предвидел практической возможности подобных случаев; но о совращении в другие христианские вероисповедания он мог умолчать намеренно; между тем практика распространяла применение этой статьи и на последний род деяний. Вероотступничество не подлежит уголовному суду государства: совращенный отдается на суд церкви (там же).

Насильственное обращение в православие не предусматривается в кодексах, но определяется в наказах воеводам (Астраханским, 1628 г.): "Наказати всякими мерами и накрепко с угрозами, чтобы тайно в неволю не крестили". В этом выразился остаток древней русской веротерпимости, которая постепенно ослабевала в Московском государстве, но поддерживалась и тогда существом вещей: огромная масса подданных принадлежала к нехристианским религиям.

Волхвование и чародеяние, на которые было столько обращено внимания в 1-м периоде (в церковных уставах и в практике), теперь не так интересует государства; впрочем, постановления Стоглава об этом были подтверждены особым указом: "к волхвам бы и к чародеем и к звездочетцам волхвавати не ходили", под неопределенной угрозой царской великой опалы и ответственности перед духовным судом (ук. 1552 г.). Это постановление не принято в Уложении царя Алекс. Мих. По мере удаления от времен язычества ослабляется внимание к преступлениям этого рода: в Московскую эпоху практика указывает весьма мало случаев уголовного преследования волшебства сравнительно с современной ей практикой Западной Европы и нашей собственной XVIII в., что может быть объяснено тем, что с ослаблением языческих верований мысль о волшебстве направляется на успехи научных знаний и изобретений, которых у наев то время вовсе не было; но несомненно, что в этом имеет некоторую долю и практическое здравомыслие русского права; рассказ Олеария о медике Квирине, обвиненном в волшебстве за нахождение у него скелета, якобы двигающегося под звуки музыки, но помилованном и высланном из России, доказывает вышеприведенные соображения.

Ереси и расколы также не входят в круг предметов уголовного законодательства (в Уложении), но практика с XV в. заинтересована ими гораздо более: ереси стригольников и жидовствующих подрывали глубокие основы христианства. Церковная власть (Геннадий Новгородский и Иосиф Волоцкий) обвиняла светскую в послаблении еретикам-жидовствующим и указывала на пример испанской инквизиции; но русский великий князь (Иоанн III) был осторожен и долго не вмешивался в вопросы совести, пока собор 1504 г. не вынудил его прибегнуть к казням (сожжению, урезанию языка, заточению). Последующие преследования ересей (мнимых и действительных) объясняются иногда посторонними мотивами (заточение Максима Грека при Василии Иоанновиче); наказание, постигшее в 1554 г. еретиков Башкина и его товарищей, отличается мягкостью (их заточили по монастырям; Косой бежал). Самое активное участие светская власть принимает в цепе раскола XVII в., очевидно, по связи его с вопросами государственного характера; фактическое преследование раскола узаконено статьями 1685 г., которыми положены: за состояние в расколе - ссылка, за распространение его - смертная казнь, за укрывательство раскольников, передачу их писем - кнут и ссылка.

Умышленный перерыв литургии, за который Уложение (I, 2) полагает смертную казнь, есть не только преступление против церковного благочиния, но может быть и проявлением фанатизма неверующих. Этим можно объяснить тяжесть наказания сравнительно с деянием, определяемым следующей затем статьей Уложения (1,3), именно оскорбление священнодействующих в церкви и произведенный этим "мятеж", т.е. тот же перерыв богослужения, карается лишь торговой казнью; в последнем преступлении объект сложный (против церкви и прав чести частных лиц).

Несоблюдение церковных обрядов признано деянием наказуемым в отдельных указах после Уложения: указом 1674 г. предписано хождение в церковь, исповедь и причащение под угрозой наказания, род которого не определен (П. С. 3., N 570).

Преступления против нравственности. В светских законодательных памятниках Московского периода отражен довольно верный взгляд на преступления этого рода; наказуемой безнравственностью признана общественная: в эпоху судебников - азартная игра и общественный разврат (содержание притонов), в Уложении запрещается сводничество (XXII, 25), но косвенно и блуд (там же, ст. 26). Еще в уставных грамотах запрещалось скоморошество как в целях охранения нравственности, так и соблюдения полицейского порядка. В законах, подтверждающих церковные постановления, круг запрещенных деяний этого разряда распространялся на божбу, брань непотребными словами (УК. 1552 г.). Из деяний безразличных закон воспрещал, как преступные, бритье и обстрижение бород, подстрижение усов (там же), а в наказах воеводам запрещение простиралось на пение народных песен, праздничные обряды и игры, катание на качелях и пр. Ничто из этого, однако, не попало в Уложение*.

______________________

* Табакокурение было запрещено указом 1634 г., но в Сибири (см. А. ст. IV, 19) и после этого была табачная регалия. Уложение (XXV, ст. 11 и 16) воспрещает табакокурение под угрозой кнута, урезание ноздрей и ссылки.

______________________

Преступления государственные

Что касается политических преступлений, то в судебниках отмечаются только два вида их: крамола (верховная измена, хотя крамольниками называются иногда и ябедники, см. указ 9 октября 1582 г.) и земская измена (в форме сдачи города неприятелю; Суд. 1-й, ст. 9; Суд. ц. ст. 61). В то же время практика, особенно в эпоху Грозного, знала и карала все виды деяний этого рода. Вообще царствование Грозного и Бориса Годунова, а равно Смутное время представляли самую плодородную почву для практического развития учения о политических преступлениях. Уложение довольно точно определяет три вида политических преступлений: а) оскорбление величества делом (об оскорблении словом оно молчит, но, по бытовым памятникам: "за поносные слова, бив кнутом, вырезывают язык: Котошихин, стр. 92). В качестве объекта этого преступления признано не только лицо государя, но и его "двор" - местожительство: общие преступления и проступки, совершенные на государевом дворе, подлежат большему наказанию, чем когда бы они были совершены в другом месте (Улож., III). Зато Уложение не рапространяет понятия этого преступления на другие лица и предметы (например, подделку монеты), что нередко можно встретить в законах других народов. Верховная измена определяется как покушение на ниспровержение власти (заговор и бунт), реализованное составлением сообщества и собором вооруженных людей (Улож., II, 2); но здесь Уложение отступает от своей осторожности и разумеет как нападение на верховную власть, так и на подчиненные органы управления (думу, воевод; II, 20, 21): недонесение о замысле такого рода карается смертью (там же, 18, 19). Земская измена определяется, во-первых, как передача неприятеля) части территории, во-вторых, как помощь неприятелю и для этой цели сношения с ним, в-третьих, как побег в неприятельскую землю или армию (Улож.., II, 2, VII, 20). Все три вида Уложение иногда соединяете один под именем"измены", что соответствует римскому понятию "pordueffio", перешедшему к нам через статут, но также соответствует и состоянию государственного права в Московокий период, когда государево и земское дело совершенно отождествлялось. Преступления по службе. В эпоху кормления не было почвы для образования понятия об этих преступлениях: "обида", причиняемая управляемым от наместников, могла возбудить лишь частный иск первых против последних (уст. Бел.грам. 1488 г., ст. 23). Однако преступления этого рода проникают в законодательство уже в эпоху судебников, когда кормление, и прежде заключавшее в себе государственный элемент, начинает превращаться вполне в государственную службу. Из них в особенности правительство и закон боролись с лихоимством. Посул (плата судье или правителю от заинтересованных лиц) был сначала деянием дозволенным (Губ. Моск. зап. ст. 4); затем закон таксировал эту плату и запрещал взимание лишка (сверх таксы; отсюда и термин "лихоимство"); наконец совсем запретил посуды (Суд. 1497 г., ст. 1). Но такой переход частноправовых понятий в государственные совершался нелегко: по свидетельству Герберштейна, в Москве все правосудие (в начале XVI в.) было продажно; когда господствовало мнение, что человек, давший больше, есть человек более богатый и знатный, а потому ему нужно более верить, чем бедняку (пер. Аноним, стр. 84-85). Уличенного в лихоимстве подвергали телесному наказанию, навязывая ему при этом на шею кошелек, или мягкую рухлядь, или соленую рыбу - словом, ту вещь, которой он взял взятку. Судебники принимают чрезвычайные меры против подкупа и взяточничества, приказывая прокликать по торгам в Москве и во всех городах и по всем волостям заповедать, чтобы истцы и ответчики не давали посула ни судье, ни приставам (Суд. 1-й, 67, Суд. ц., ст. 99). Самое взяточничество наказывалось в связи с преступными деяниями, происшедшими из него (умышленным неправосудием, подлогом, выкупом преступников: "посул возмет и обвинит кого не по суду"; Суд. ц., ст. 3; ср. ст. 4 и 53). Подобным же образом рассматривает взяточничество и Уложение (X, 5-8). Независимо от лихоимства складывается понятие о следующих преступлениях: умышленное неправосудие вследствие мести или дружбы (Суд. 1-й, ст. 1); отказ в правосудии (Суд. ц., ст. 7); медленность суда - "волокита"; доставление средств преступнику уклониться от суда. Что касается злоупотреблений администрации, то наказуемость их определяется лишь в Уложении (X, 150): если "приказные люди учнут... людям чинить продажи и убытки", то следует денежное удовлетворение истцов и пеня.

Преступления граждан против порядка управления. Выше было указано, что "бунт" против административных властей сравнен с верховной изменой, в частности, к этому разряду отнесены нарушения карантинных постановлений и устава о проезжих грамотах (Улож. 1632 г. и Улож., VI, 4). Но законодательство более интересовалось преступлениями против финансовых прав государства. Дальнейший вид их есть корчемство, которое, впрочем, сначала рассматривалось в основном как преступление против нравственности: церковная власть, а за нею и государственная запрещали его потому, что "в корчмах беспрестанно души погибают без покаяния и без причастия", потому в уставных грамотах оно рассматривалось наряду с душегубством, разбоем и татьбой. В XVII в. (в Улож., XXV) заметна уже двойственная точка зрения на это преступление с преобладанием финансового элемента, так как винная продажа стала окончательно регалией государства. Ответственными лицами признаются "корчемники" (самовольные продавцы спиртного), винопроизводители, сбывающие питье в незаконные корчмы, и "питухи", т.е. потребители в таких корчмах; наказания постепенно усиливается, смотря по повторению преступления до 4 раз (когда, наконец, следовала ссылка в дальние города и конфискация имущества). В XVII в., с установлением запрещения к вывозу некоторых товаров ("заповедных"), появляется понятие контрабанды: так, запрещен был вывоз за рубеж соли, льна, сала, юфти и др. под угрозой смертной казни (указы 1662 и 1681 г. г.). Ввоз некоторых товаров запрещался в целях карантинного ограждения от морового поветрия, причем в постановления закон а вкрадывались суеверные понятия, свойственные тому времени: в 1632 г. царь уведомлял: "Писали к нам из Вязьмы воеводы наши: посылали они за рубеж лазутчиков, и те лазутчики пришед сказывали им, что в литовских городех баба-ведунья наговаривает на хмель, который из Литвы возят в наши города, чтобы тем хмелем в наших городех навести на люди моровое поветрие"; поэтому царь запрещает ввоз хмеля под страхом смертной казни без всякой пощады (А.А.Э. III, 197). Но это уже относится к преступлениям против полицейской власти государства, а не финансовых прав его. Из этих последних важнейшая - монетная регалия, а потому подделка монеты была тягчайшим видом преступлений этого разряда. Памятники 1-го периода не знают такого преступления, ибо монетной регалии тогда не существовало (орудиями обращения были металлы по весу); можно предположить тогда только особый надзор государства за частными производителями денег, которые и подвергались наказанию за выпуск их ниже установленной пробы. Исключительное производство монеты государством устанавливается только в XVI в. и только с того времени начинаются практические исследования и узаконения о подделке монеты: при вел. кн. Вас. Иоанновиче (1533 г.) "казнили многих людей в деньгах, а казнь была - олово лили в рот да руки секли". При Елене карали за подделку и за обрезку монеты; Михаил Федорович смягчил было наказание, установив вместо залития горла расплавленным металлом вечное тюремное заключение; но подделка монеты чрезмерно увеличилась, и царь в 1637 г. восстановил смертную казнь в ее прежней форме для "пущих воров" (главных виновников) и простую для пособников, укрывателей и сбытчиков (ак. арх. эксп., III, 266); при царе Алексее Михайловиче пособников карали различно: отсечением руки, урезанием ноздрей. Учение Уложения об этом предмете, заимствованное из статута, весьма ошибочно: правда, оно не смотрит на подделку монеты с точки зрения статута (как на оскорбление величества), но полагает одну казнь - залитие горла оловом, не различая пособничества и укрывательства, и ставит рядом с этим преступлением мошенническую примесь в вещи из благородных металлов мастерами золотых и серебряных дел (Улож., V, 1-2). В 1654 и следующих годах неудачная финансовая мера правительства (уменьшение веса серебряной монеты и выпуск медной в одинаковой стоимости с серебряной) вызвала массу преступлений: в числе подделывателей были и высшие правительственные лица, и казенные денежные мастера, и простые граждане: тогда (в течение 9 лет) было наказано 22 тыс. фальшивомонетчиков. Это привело к изданию полного и точного закона о подделке монеты 1661 г. К преступлениям против монетной регалии относятся: выделка монеты, равной по достоинству с казенной, частными лицами; посеребрение медной монеты для обмана и, наконец, выделка монеты низшего достоинства. Закон 166! г. различает между преступниками, во-первых, главных виновников - подделывателей, доставителей металла, сбытчкков, пристанодержателей и, во-вторых, пособников и покушавшихся. Первых он карает усечением левой руки, вторых - отсечением двух пальцев на той же руке. Впоследствии эти казни заменялись: в 1663 г. ссылкой в Сибирь (П. С. 3., N 348) и членовредительным наказанием высшей степени, т.е. отсечением руки и обеих ног для главных виновников (П. С. 3., N 510 - ук. 1672).

Преступления против судебной власти. Из преступлений, вводящих судебную власть в ошибку и ведущих к неправильным решениям, лжеприсяга занимает в московском праве высшее место. Понятие о ней как о преступлений не могло образоваться в 1-й период, когда присягали стороны и их послухи, прибегая к роте как суду Божию - безапелляционному и не допускающему поверки. В XVI в., когда послушество обратилось в простое свидетельское показание, стало возможным принесение лживой прясяти. В постановлениях Стоглава и Уложения она имеет двойственный объект, как преступление против религии и государственной власти; в Уложении эта двойственность выразилась в противоречащих постановлениях двух глав кодекса (XIV и XI); в одной из них выписываются постановления кормчей книги (Василия В.), в которых за лжеприсягу полагаются церковные эпитимии ("два лета да плачется, три лета да послушает св. писания") и императора Льва (об урезании языка); напротив, в другой главе московский закон дает свое простое определение: "бить его кнутом по торгам, посадить в тюрьму на год" и лишить права исков. Лжесвидетельство (без присяги) признано также деянием преступным {Суд. ц., ст. 99); обыскные люди повального обыска, показания которых уже приравниваются к свидетельским, за лживые показания наказываются так: выбираются из 100 чел. лучшие люди (5-6 чел.) и подвергаются битью кнутом; сверх того, на всех солгавших возлагается удовлетворение того, кто был неправо обвинен или был пытан по лживому обыску (указ 1556 г., ст. 5 и др.). Уложение еще усиливает эти показания (X, 162, XXI, 36). К тому же разряду относится лесничество, которое в судебниках стоит в одной категории с убийством и разбоем (Суд. 1-й, ст. 8; Суд. ц. - 59 - присоединяет сюда еще подписку). Субъектами этого преступления могли быть как сами истцы, так в особенности их поверенные; последнее вызвало особый указ 12 марта 1582 г., в котором преступники этого разряда разделяются на ябедников, крамольников и составщиков (т.е. лживых обвинителей в частных преступлениях, лживых доносчиков в государственных преступлениях и составителей лживых гражданских исков); закон к некоторым из них применяет те же наказания, каким подвергся бы ложно обвиненный ими. Объект преступления ябедничества довольно сложный: кроме главного предмета (против судебной власти: "казнить смертью для того: в жалобнице и в суде не лай"), ябедничество имеет и другой объект - права частных лиц, ложно обвиняемых: "а будет лаял кого... а не докажет, чим лаял, ино его быв кнутом, доправити бесчестье без суда". Особенный вид преступлений того же порядка есть подмет поличного с целью обвинения невинного в татьбе (Улож,, XXI, 56).

Преступления гражданские

Права всех частных лиц пользуются равной защитой уголовного закона, Различие тяжести взысканий по общественному состоянию потерпевших удерживалось только в преступлениях против чести и связанных с ними преступлениях против здоровья. Личные права холопов и крестьян (прикрепленных) признаны самостоятельным объектом преступления*; сам господни не может убить своего холопа даже в том случае, если холоп попадется в разбое (Уставная кн. разбойн. прик. II; Улож., XXII, 70). Убийство чужих крестьян наказывается независимо от частного вознаграждения (Улож., XXI, 71).

______________________

* Некоторые ограничения равенства уголовной защиты, отмеченные в 1-м периоде, теперь исчезают.

______________________

Преступления против жизни мало-помалу отделяются от преступлений имущественных, именно убийство от разбоя; в Судебниках душегубство и разбой являются самостоятельными и раздельными преступлениями: "А какого доведут татьбу или душегубство, или иное какое лихое дело, опричь разбоя",.. (Суд. цар., 6)). Различие умышленного и непредумышленного убийства отмечено выше. В Уложении появляется определение квалифицированных видов убийства; лишение жизни другого может быть более или менее тяжким преступлением, смотря по отношениям, в которых состоял убийца к жертве; из отношений родства и служебной зависимости римское право создало понятие "parrieidium", что через немецкое право перешло в Литовский статут, а оттуда в Уложение. Но, по литовскому статуту, из этих отношений возникают только более тяжкие виды убийства; по Уложению же, семейные отношения убийцы и жертвы могут быть причиной не только повышения, но и понижения наказания за убийство. Так, мужеубийство карается самой страшной казнью - зарытием живой в землю, а женоубийство вовсе не отмечается как особый вид (из тогдашней практики видно, что оно наказывалось иногда мягче, чем убийство постороннего человека). Отцеубийство карается смертью "безо всякой пощады", детоубийство - тюремным заключением на один год (но "детоубийство" в тесном смысле, т.е. убиение матерью незаконнорожденного ребенка карается смертью).

Убийство господина слугой еще в Судебниках отмечается как тягчайшее деяние, наравне с государственной изменой; по Уложению, даже покушение на такое убийство наказывается отсечением руки (XXII, 8-9). Из этого видно, что такое возвышение и понижение тяжести одного и того же преступления основано не на субъективных мотивах, а на стремлении закона поддержать установленный гражданский порядок (власть родительскую, власть мужа и власть господина). На этом основании соучастие в отцеубийстве и мужеубийстве сторонних лиц карается наравне с главным виновничеством: в 1682 г. в Москве были закопаны две женщины за убийство мужа одной из них (Ак. ист., V, 80).

Преступления против здоровья. Мы видели в своем месте, что по Русской Правде разряд преступлений против здоровья колебался между преступлениями против жизни (причинение увечья) и преступлениями против чести (легкие побои). В московском праве нанесение увечья четко выделяется из разряда преступлений против жизни; но зато в судебниках (Суд. цар., ст. 26) смешивается с преступлениями против чести ("смотря по человеку и по увечью"). Очевидно, что сохраняется еще остаток древнего взгляда на увечье как на умаление личных прав. В свою очередь, нанесение тяжких побоев в Судебниках всегда рассматривается в связи с грабежами. Такое смешение преступлений против здоровья с преступлениями против прав собственности объясняется так же, как древнее смешение смертоубийства и разбоя, т.е. два разряда преступных действий сливаются в один по единству цели преступления (отнятие имущества); одно является лишь средством другого. В Уложении причинение увечья, нанесение ран и тяжких побоев более изолируются от преступлений против чести и имущественных прав (Улож. XXII, 10-12), именно бесчестие соединяется с тяжкими побоями, но не с увечьем; побои наказываются независимо от предположения о последовавшем грабеже.

Низший вид преступлений против здоровья, легкие побои, не упоминается в Уложении и, по всей вероятности, сливается еще с преступлениями против чести.

Мы видим, что уже в эпоху уставных грамот определилось чистое понятие об оскорблении (словом), но тогда это понятие применялось только к служилым людям. Московское право уже знает чистую форму преступлений против чести в отношении ко всем лицам - "лай" и "непригожее слово" (Суд. ц. 26; Улож., X, 99). Благо, которое закон в этом случае защищает, отнюдь не признается благом равным для всех, честь различается, во-первых, по положению в обществе, церкви и государстве как оскорбленного, так и оскорбителя; царский Судебник (ст. 26) имеет в виду лишь общественные классы, но Уложение (Х, 27-28) перечисляет особо не только чины и звания, но и должности, назначая для каждой категории особые нормы возмездия. Во-вторых, честь различается по происхождению (роду); различие, основанное на этом начале, применялось в местнических счетах, но в общих уголовных кодексах его нет. Честь, как личное достоинство, не обнаруживается ничем в уголовных кодексах; но в судебных актах в обозначении того, какие именно слова считались оскорбительными, можно уловить уже присутствие и этого понятия; вообще оскорбление могло заключаться или в простой брани, или в ненадлежащем обозначении отчества и фамилии, или в названии "малопородным", уменьшительными титулами или "неслугою"; но также считалось оскорбительным и название мужчины "жонкой". Несмотря на это последнее обстоятельство, оскорбление женщины признавалось квалифицированным (тягчайшим) видом преступлений против чести; за оскорбление жены взыскивается штраф вдвое против оклада мужа; за оскорбление дочери-девицы - вчетверо (тогда как за оскорбление несовершеннолетнего сына - только вполовину). Первоначально из оскорбления не выделялась клевета как особый вид; причина этого в том, что понятие клеветы поглощалось в понятии "ябедничество"; считалось важным не обвинение кого-либо в противозаконных и постыдных деяниях перед обществом, а лживое обвинение в этом перед судебной властью. В Уложении понятие клеветы существует, но только как квалифицированный вид бесчестья, причем "бесчестье" (штраф) взыскивалось двойное. В составе этого преступления заключался не только упрек в постыдных действиях самого оскорбляемого, но и упрек в незаконности происхождения, в развратной жизни жены и т.д. При этом закон допускал поверку на суде возведенных обвинений и наказывал оскорбителя лишь в том случае, если бы обвинение оказалось лживым (Улож., X, 270).

Преступления против имущественных прав. Мы видели выше, что одной из особенностей древнейшего уголовного права было отсутствие в нем определений о явном отнятии чужого имущества, но что в практике несомненно существует уже понятие о грабеже. В московскую эпоху сюда присоединяется еще разбой, включаемый уже в разряд преступлений против имущественных прав ("будет повиниться, что он разбивал впервые, а убийства не учинил..." - указ 1663 г.). Впрочем, объект этого преступления и теперь остается сложным: в нем все еще подразумевается и нападение на имущество, а нападение на жизнь и здоровье, но именно с целью отнятия имущества. Для полноты состава этого преступления следует присоединить еще субъективные черты: обращение преступления в ремесло и совершение его шайкой. Ко обе последние черты не необходимы для образования понятия о разбое: так, понятие о разбое как о ремесле парализуется тем, что после Судебника в разбое различаются рецидивы (два по уст. кн. разб. прик. ст. 10, в один по Улож. XXI, 16-17). Таким образом, по первому источнику, разбой совершенно равняется татьбе; по Уложению - лишь несколько выше ее, т.е. смертная казнь полагается за вторичный разбой; после Улож. наказуемость разбоя то понижается, то возвышается*.

_____________________

* В 1653 г. положен вместо смертной казни кнут, отсечение пальца и ссылка (П. С. 3., N 105); в 1659 г., напротив, смертная казнь за первый разбой; по указу 1663 г.. вторичный разбой опять наказывается не смертью, а отсечением обеих ног и левой руки (что, впрочем, на деде равняется мучительной смертной казни); по новоуказным статьям 1669 г., восстановлены узаконения Уложения. Такие изменения, очевидно, возникали не из уголовных воззрений, но из полицейских соображений, вызванных обстоятельствами.

______________________

Грабеж, по судебникам (Суд. цар., ст. 25), причисляется к разряду преступлений наименее тяжких: он, по-видимому, считается не более как самоуправным отнятием имущества у другого лица после драки, возникшей по каким-либо личным или имущественным счетам. Затем взгляд на него становится строже: он уже приближается к разбою, так что в начале XVII в. сами судьи спрашивали иногда законодателя: "Те статьи во что ставите: разбой или в грабеж"? (Уст. кн. разб. прик., 65). Однако и в Уложении грабежом называется собственно самоуправство, например, самовольные реквизиции ратных людей в поход (VII, 22,30), причем закон назначает или только двойное вознаграждение потерпевшему, или, сверх того, наказание, не определяя именно какое. Очевидно, что древний снисходительный взгляд на явное отнятие имущества еще не исчез вполне (ср. XXI, 15).

Татьба, т.е. тайное похищение чужих (движимых) вещей, с древнейших времен привлекает к себе более и более строгое внимание законодателя. В первой половине московского периода резко отличается татьба с поличным и без поличного, так что собственно татьбой в уголовном смысле называется лишь первая (см. Суд. 1497 г., ст. 10, И, 13). Прежде поличным называлось, когда преступник схвачен на месте преступления; в таком случае раздраженное общество вместе с потерпевшим или расправлялось с ним на месте, или сохраняло в себе более сильное неприязненное чувство, что и влияло на большую наказуемость. Потом, когда поличным уже называются украденные вещи (и находимые у похитителя под замком), падает и уголовное понятие о татьбе с поличным, так что, наконец, в Уложении вовсе нет упомянутой разницы (Улож., XXI, 9 и 30). Другое обстоятельство, влиявшее на высшую наказуемость татьбы, есть повторение: по судебникам, татьба во второй раз влекла к смертной казни; по всем прочим памятникам уголовного законодательства, предшествующим и последующим, к смертной казни ведет лишь троекратная татьба (Суд. 1-й, ст. И; Суд. цар., ст. 56; уст. кн. разб. прик., ст. 37-39; Улож., XXI, 10 и 12). В законах повторение не отличается от стечения преступлений. Кроме татьбы, понятие повторения применено к разбою и к корчемству (см. выше); в последнем случае ясно говорится не о стечении, а о повторении. Для характеристики древнего русского уголовного права достойно замечания, что ценность украденного нисколько не влияет на степень наказуемости татьбы (следы такой материальной оценки преступления, находимые в Русской Правде, теперь исчезают). В этом отношении делается только одно исключение, а именно: похищение мелких предметов для непосредственного потребления (в садах, в огородах) вовсе не подводится под понятие татьбы, и грабеж таких вещей наказывается также снисходительно (Улож., X, 221-222). Но московское право знает и квалифицированные виды татьбы по предметам кражи: головную татьбу, т.е. кражу людей - холопов (Суд. 1-й, 9; Суд. цар., 61), и святотатство - церковную татьбу (Суд. 1-й, 9; Суд. цар., 61; уст. кн. разб. прик., 40; Улож., XXI, 14). Сущность церковной татьбы уясняется лишь в "соборных статьях" 1667 г. (П. С. 3., N 412) и новоуказных статьях 1669 г. Здесь святотатством называется кража вещей изнутри алтаря и церкви, и именно священных ("святых сосудов" и пр.), а не кража всяких вещей, находящихся в церкви ("аще ли кто украдет нечто, еже Богу не освящено, а постановлено быть в церкви сохранения ради, таковый не святотатец именуется, но токмо тать" г- статьи 1667 г.), не кража вещей, принадлежавших церкви, где бы они ни находились, и не кража священных предметов из частных домов. Новоуказные статьи (ст. 12) различают наказуемость кражи из алтаря и кражи из церкви, но не различают священных предметов от неосвященных.

Мошенничество как похищение чужих вещей посредством обмана не отмечено в древнейших законах. В Судебнике царском (ст. 58) появляется в первый раз этот термин; но неясный смысл статьи Судебника подает повод к сомнению, что разумеется в нем под мошенничеством: преступление ли, называемое так ныне, или карманная кража (от слова "мошна"), как думает проф. Фойницкий. Но несомненно следует признать здесь первое, ибо рядом с словом "мошенник" стоит в той же статье - "оманщик" (обманщик). Уложение (XXI, 11) подтверждает это, противопоставляя мошенничество татьбе.

Из разряда преступлений, направленных к истреблению чужой вещи, поджог остается и теперь в ряду тягчайших: по Судебникам (Суд. 1-й, 9; Суд. цар. 61), это преступление наряду со многими другими ведет прямо к смертной казни (без других условий, поставленных относительно прочих преступлений); по Уложению назначается за поджог весьма тяжкий вид смертной казни - сожжение (X, 228). Состав этого преступления уясняется не более, чем в Русской Правде (где упомянут поджог "двора" и "гумна"): по Уложению, поджогом называется именно поджог "двора" ради вражды или разграбления*; в других статьях того же кодекса речь идет о поджоге других вещей (кроме зданий), чем уясняется главное понятие поджога. В частности, поджог нив или леса не карается уголовным порядком, а взыскивается лишь частное вознаграждение (Улож. X. 223-224). Зато Уложение знает квалифицированный вид поджога - поджог укреплений ("города") с целью предательства неприятелю (II, 4); впрочем, в наказании этот вид отличается только тем, что преступник должен быть сожжен "без всякого милосердия".

_____________________

* Это постановление почти буквально взято из кормчей, а туда из римского права; но римское право и кормчая различали поджог "во граде" ("intra oppidum") и "вне града, селища, села или дома" "casum, aut villam"). По римскому праву, за последнее не полагается смертной казни; по кормчей - смертная казнь, но простая. Поджог первого рода считался общеопасным преступлением. Уложение не усвоило этой разницы.

_____________________

О порче и истреблении других вещей (хмельника, птичьей привады, бортей, леса) Уложение (X, 214-220) говорит словами литовского статута, и потому здесь вовсе нельзя уловить характерных свойств московского права.

б) Наказание

1) Несовершенства определений московского уголовного закона о наказаниях

В эпоху судебников (именно 2-го) закон (как замечено было выше) в принципе признал себя единственным источником права и, следовательно, только закон мог определить наказания за всякие преступления. Однако в действительности в большой массе случаев воспрещенные деяния в законе не были обложены никакими наказаниями. Судебник 1-й воспрещает взяточничество, неправосудие по мести и дружбе и отказ в правосудии, но не назначает за эти преступления никакого наказания. Судебник 2-й восполняет этот недостаток, но далеко не в полной степени: например, за отказ в правосудии "быти от государя в опале" (Суд. 2,7). Опала не есть какое-либо определенное наказание, а гнев государя, который мог привести к самым различным видам наказаний или окончиться прощением*. Если присоединить к этому еще обстоятельство, (указанное выше), а именно умолчание в законе о многих преступлениях, которые карались на практике, то в обоих случаях мы видим огромное отступление от принципа: nullapoena sine lege. В этих случаях определение рода наказаний было предоставлено практике, которая руководствовалась или усмотрением судьи ("что государь укажет" - Суд. ц. ст. 25), или обычным правом. Хотя в высшей степени трудно обозначить, какая часть из массы наказаний, применяемых помимо закона, должна быть отнесена на счет обычного права, но нельзя сомневаться, что при обычном течении уголовного процесса с участием представителей населения (судных мужей) наказания применялись согласно с обычным правом. С другой стороны, кары, измышляемые иногда помимо суда (например, Иоанном Грозным), должны быть, несомненно, отнесены к действию произвола.

_____________________

* См. возражение против этого нашего мнения в книге проф. Сергеевича "Наказание в рус. праве XVII в.", стр. 284, и там же его собственное понятие опалы, сводное с нашим.

_____________________

В эпоху Уложения закон уже менее страдает этим несовершенством*. Зато другой недостаток его, а именно отсутствие определения степеней наказания, одинаково присущ и эпохе Судебников, и эпохе Уложения: так, в царском Судебнике стоит: "казнити торговою казнию, да вкинута в тюрьму" (6,8-10), причем ни степень торговой казни, ни срок заключения в тюрьме не определяются. Уложение в соответствующих статьях (X, 8-9) определяет: "в тюрьму до государева указу".

_____________________

* Однако в Уложении встречаются случаи безусловно неопределенной санкции: например, за продажу и покупку табака предписано "чинить наказанье большое без пощады под смертною казнию".

____________________

В памятниках поражает, далее, множественность и различие наказаний за одно и то же преступление. Так, за татьбу вообще (Улож. XXI, 9) полагается наказание кнутом, урезание левого уха, тюремное заключение на два года и по отбытии его ссылка в окраинные города (это о татьбе в первый раз). Но за кражу пчел (X, 219) полагается только "жестокое наказание - бить кнутом". Из этой огромной разницы в наказаниях отнюдь нельзя заключать, что закон почему-либо считает кражу пчел деянием менее преступным. Это объясняется тем, что постановления главы X Уложения взяты из Литовского статута, а главы XI - из местных источников. Тем же разнообразием источников уголовного закона объясняется назначение нескольких видов наказания без обозначения, какой из них должен быть применяем: например, за лжеприсягу в главе VI, 27 назначается кнут на торгах три дня, тюрьма на один год и лишение права искать чего-либо по суду; а в гл. XIV (10 ст.) выписываются канонические постановления и закон императора Льва Философа, по которому за лжеприсягу следует урезать язык.

Но, несмотря на такие несовершенства закона, существенные черты понятия о наказаниях могут быть уяснены в нем.

2) Принцип и цель наказания

Московское государство не задавалось вопросами, на каком основании и для какой цели оно применяет карательные меры к преступным деяниям. Прежняя бессознательная реакция мстителя переходит естественным образом к государству, когда оно становится на место мстителя. Но мы можем отчасти уловить и отделить тогдашние цели наказания от действительного применения карательной деятельности.

Во-первых, Московскому государству не чужды цели, которыми руководствовались мститель и власть 1-го периода истории - это возмездие и имущественные выгоды. Принцип наказаний, который указывают в московском уголовном праве с большой основательностью, есть возмездие внешнее или материальное, т.е. воспроизведение в составе наказания состава преступления, или лишение преступника того блага, которого он лишил другого. Действительно, в Уложении можно найти не один след этого принципа; особенно последовательно он применяется к наказанию за нанесение увечья ("око за око, зуб за зуб"): "А будет кто... отсечет руку, или ногу, или нос, или ухо, или губы обрежет, или глаз выколет, - и за такое его наругательство самому ему тоже учинить" (Улож., XXII, 10). То же проявляется и в наказании за смертоубийство: "А кто кого убьет с умышления... и такова убийцу самого казиити смертию" (XXI. 72). Принцип материального соответствия наказания преступлению, кроме того, можно видеть в казни сожжением за поджог, в залитии горла расплавленным металлом за подмесь простых металлов в серебряные деньги. Тот же принцип материального возмездия проявляется, наконец, в направлении казни на тот орган, которым совершается преступление: за кражу - отсечение руки, за лжеприсягу - урезание языка. Именно этим началом внешнего воздействия возмездия объясняется в некоторых случаях явное нарушение внутреннего соответствия между тяжестью преступления и тяжестью наказания: мы упоминали выше, что дьяк, приказавший подьячему составить подложный протокол судебного дела, наказывается кнутом и лишением должности, а подьячий, действовавший по приказанию и, стало быть, несравненно менее виновный, подвергается усечению руки. Почему? Конечно, потому, что рука, писавшая лживый протокол, принадлежала подьячему*. Но принцип возмездия (материального) не может считаться не только единственным, но и главным принципом московского уголовного права: он замечается в Уложении преимущественно в постановлениях, заимствованных из чужих источников, и прилагается далеко не ко всем видам преступных деяний.

_____________________

* Проф. Сергеевский не видит в отсечении руки признаков материального возмездия, ибо рукой совершались весьма многие преступления. В приведенном примере нельзя объяснить разницы наказаний дьяка и подьячего без предположения о возмездии.

_____________________

Вторая цель наказания, унаследованная Московским государством от 1-го периода, есть имущественные выгоды. Сюда нужно отнести только те виды наказаний, которые избраны и установлены по соображениям имущественным: пеня, продажа, конфискация, ссылка (хотя в то же время, конечно, они достигают и чисто карательных целей); но нельзя относить сюда такие наказания, которые установлены по другому принципу, но допускают при своем применении извлечение финансовых выгод, иногда необходимых для самого осуществления таких наказаний: таковы обязательные работы заключенных в тюрьму, необходимые для содержания сидельцев в тюрьмах. И эта цель наказаний не имеет уже в московском праве самостоятельного значения и совершенно подчиняется другим чисто карательным соображениям.

Этими двумя древнейшими целями отнюдь не исчерпываются задачи Московского государства: напротив, уголовное право Московского государства отличается от уголовного права Русской Правды и судных грамот именно новыми карательными задачами чисто государственного характера. Эти задачи состоят в защите общества от преступников и преступлений. Такая обширная задача может быть осуществлена различными способами.

Существует мнение, что в Московскую эпоху основной целью наказаний должно быть признано истребление преступников: иногда, действительно, в памятниках попадаются выражения: "чтоб лихих вывести"; но согласиться с этим можно было бы лишь тогда, когда бы за всякое преступление полагалась лишь смертная казнь или вечное изгнание и заключение; однако мы увидим, что тогда было множество других разнообразных видов наказаний, которые отнюдь не вели к указанной цели.

С большей основательностью указывают на устрашение к главную цель наказаний в московском праве: действительно, в Уложении весьма часто повторяется: "чтобы иным, на то смотря, не повадно было так делать". Принцип устрашения можно отыскать только в одном Уложении, в судебниках его следов нет. Однако и в Уложении он применяется главным образом к наказаниям за такие деяния, которые, будучи сами по себе безразличны, сделались преступными лишь в силу воспрещения их законом; например, Уложение (X, 20), воспрещая подачу жалобы государю помимо низших инстанций и назначая за это наказание, прибавляет: "чтобы иным, на то смотря..." Население в прежнее время не только не видело в этом ничего преступного, но полагало, что суд государя есть лучший и справедливейший. Подобная же угрожающая прибавка присоединена к назначению наказ ания за проезде другое государство без паспорта (VI, 4), употребление табака (XXV, 16). Это начало развивалось в московском праве отчасти под влиянием византийского права: в кормчей (Прохирон, грань 39) полагается следующее наказание за разбой: "Нарочитии разбойницы на местех, на них же разбои творяху, повешени да будут, да видения ради убоятся начинающий таковая и да будет утешение сродников убиенных от них". Из русских памятников начало устрашения в первый раз выражено в Стогааве ("да и прочий страх приимут таковая не творити").

Принимая во внимание пропорциональное отношение друг к другу видов наказания, мы можем в русском праве того периода признать одним из главных принципов наказания - лишение преступника средств повторять преступления, не применяя к нему бесповоротных казней; на это указывает широкое применение тюремного заключения, ссылки и уголовного поручительства, заменяющих как друг друга, так и другие виды уголовных кар (см., например, Суд. цар., 55-56 и др.). К указанной цели ведет прежде всего предположение об исправлении самого преступника: государство только тогда прибегает к бесповоротным карам (смертной казни, пожизненному заключению), когда общество (через обыскных людей) признает преступника неисправимым ("лихует" его). Таким образом, первоначальное понятие о наказании, выраженное в самом термине ("наказать" - научить, исправить), не совсем изгладилось под влиянием новых и отчасти чужих понятий.

3) Виды наказаний

Московское право не дает общей схемы наказаний (как и классификации преступлений). Однако в более древних памятниках этого периода, близких к эпохе Русской Правды, можно уловить разделение наказаний на пеню и казнь, т.е. наказания имущественные и личные (Губн. запись, ст. 6; Суд. цар„ 25). В дальнейшем развитии уголовного законодательства имущественные наказания постепенно уступают место личным, а уцелевшие теряют самостоятельность (становятся добавочными к личным).

Имущественные наказания были следующих видов: продажа, пеня и конфискация. Продажа, остаток времен Русской Правды, в начале московского периода имеет широкое применение - заменяет все наказания, кроме смертной казни; в начале эпохи Судебников продажа заменяется или дополняется телесными наказаниями; со времен губных учреждений она соединяется постоянно уже с телесными наказаниями и изгнанием: "Как наместники... на тате продажу свою учинять, и вы б, старосты губные, тех татей велели, бив кнутьем, да выбита их из земли вон" (Губ. Кирилл, грам.). В царском Судебнике продажа исчезает (ст. 55), заменяясь тюремным заключением или порукой. Пеня прежде, т.е. в начале московского периода, означавшая то же, что и древняя продажа, становится самостоятельным видом наказания по уничтожении продажи и применяется главным образом к преступлениям против порядка государственного управления (Суд.цар., 2-4,8-11,69; Улож., X, 5 и др.). Одинаковое значение с пеней имеет заповедь, т. ё. денежный штраф за проступки против полицейских распоряжений правительства (Улож., XXI, 19-20; XXV, 1-2); заповедью этот штраф называется потому, что деяние, наказываемое им, само по себе безразличное, "заповедуется", запрещается из соображений полицейских или финансовых. Другой вид заповеди - это добавочное денежное наказание за общие преступления, если преступник раньше совершения преступления угрожал им и тем вызвал против себя угрозу со стороны власти в виде заповеди*. Что касается конфискации ("взять на государя"), то она, как древнее "разграбление", сопровождает собой смертную казнь: "Которых разбойников казните, и тех бы разбойников подворья, животы и статки... отдавали тем людям, которых те разбойники разбивали... А что будет у исцовых исков останется разбойничьих животов, вы б то все переписали на список, да клали, где будет пригоже, да о том бы естя отписывали в Москву" (губи. Белозер. гр.). "Которых разбойничьих животов, за исцовою вытью, останется, и те достальные животы оценя продать на государя" (Уст. кн. разб. пр., ст. 54; Улож., XXI, 26). Но при смертной казни за измену (и вообще по политическим преступлениям) конфискация применяется лишь в том случае, если законные наследники преступника окажутся виновными в знании и недонесении на изменника (Улож., II, 7, 9, 10). Часто конфискация соединяется со ссылкой (ук. 1678 г. - П. С. 3., N 724) и другими наказаниями (Улож., XXV, 3, 11). Самостоятельное применение конфискации крайне редко.

_____________________

1 См.выше, ср. Н.Д. Сергеевского "Наказание в рус. праве XVII в.". стр. 270 и 271 и нашу заметку об этом сочинении в Унив. Извест. 1888 г. Проф. Сергеевский, отвергая наше понятие о заповеди, сам дает определение ей, совершенно согласно ее нашим.

_____________________

Личные наказания всех разрядов (направленные против свободы, жизни, здоровья и чести лица) были известны в московскую эпоху Нормальное развитие их шло следующим путем.

Одна из форм древнего потока - изгнание - в начале московского периода имеет точно такое же значение, как и в земскую, эпоху, т.е. означает изгнание из той земли, где жил преступник (а не из целого государства; см. губн. Белозер. гр.); но это не годилось уже при новом понятии о государстве: одна провинция его изгоняла бы своих преступных граждан в другую. Поэтому уже в XVI в. взамен изгнания появляется ссылка. В первый раз мы находим ее в указе 1582 г. против ябедников, которых велено ссылать в Курск и Вевск. Ссылка в этих случаях соединяется с телесным наказанием (кнутом), членовредительными наказаниями и тюремным заключением (см. Улож., XXI, 10 и др.). В Уложении вид наказания не получил надлежащего развития: оно применено лишь несколько раз за кражу и разбой (XXI, 9-10), за самовольный переход из городского состояния в крестьяне или в холопы (XIX, 13), за корчемство и употребление табака (XXV, 3,17), за невнесение судного дела в книги из корыстных целей (X, 129) и за участие в наезде (X, 198). После Уложения применение ссылки в законе постепенно расширяется: за непредумышленное убийство (1657), за ябедничество (1660), за укрывательство татей и разбойников (Новоук. ст. 1669, ст. 8,17), за разбой при отсутствии собственного сознания (там же, ст.") и пр. (см. там же, ст. 47, 61, 103). Таким образом, лишь во второй половине XVII в. ссылка становится одним из самых употребительных видов наказания; в особенности было важно применение ссылки к раскольникам (в статьях 1685 г.), что привело к колонизации Сибири преимущественно раскольниками. Всякая ссылка была вечной (или лучше - предполагалась такой). Ссылаемые лишь в особых случаях заключались на месте ссылки в тюрьму; по общему же правилу, определяемы были на месте или в службу (в дворяне или низшие роды службы), или в посады, или на пашню (в крестьяне; последним на месте выдавалась ссуда деньгами и вещами). Место ссылки в законе обычно не определялось, но каждый раз назначалось правительством. Кроме Сибири и северных окраин, такими местами были северные районы Европейской России, поволжские и приазовские города - словом, места, куда государство распространяло свои границы путем укреплений. Несамостоятельность этого вида наказаний и недостатки организации его заставляли обращаться к другим видам наказаний.

Следствием этого было чрезмерное применение тюремного заключения за счет ссылки. В более старых памятниках московского законодательства тюремное заключение не имело значения собственно карательного; оно употребляется в виде предупредительной меры взамен поручительства (когда его нет), а потому и не разнообразится по степеням (преступник заключается в тюрьму, пока не найдется порука, в противном случае на всю жизнь; см. Суд. цар., ст. 55). Карательное значение тюрьмы начинается с царского Судебника (ст. 41) и окончательно утверждается в Уложении (заключение татей в тюрьму на два года, XXI, 9). Но и этот вид наказания не мог получить надлежащего развития в Московском государстве, потому что устройство и содержание тюрем были крайне несовершенны: то и другое возлагалось в провинциях на посадские и уездные общины; целовальников и сторожей к тюрьмам выбирали те же общины, исполняя это с большой небрежностью. Поэтому тюрьмы были немногочисленны и тесны*; заключенные постоянно уходили целыми толпами ("вырезывались") из тюрем; питались они или на свой счет, или подаянием: ходя артелями по городу и выпрашивая милостыню.

______________________

* Для одиночного заключения служили каменные "мешки" (ниши, закладываемые камнем) и ямы в земле. В общих тюрьмах преступники и подследственные размещались по родам преступлений отдельно в тюрьмах губных и опальных.

______________________

Это заставляло правительство предпочитать другие личные уголовные кары как более простые и дешевые, а именно: наказания болезненные, развившиеся, несомненно, под влиянием татарщины (хотя в Европе они появились и без всякого влияния со стороны Востока и у нас начались еще до татар). Виды их: батоги, наказание прутьями толщиною в палец и кнут, наказание которым различалось как простое и как торговая казнь, т.е. наказание, повторяемое несколько раз на торгу во время сборищ народа (Улож., X, 186-188; XI, 27). Болезненные наказания явились первоначально как альтернатива продажи (в случае несостоятельности) и уже потом получили вполне самостоятельное значение. Они применяются ко всем преступлениям, не влекущим за собой смертной казни, в соединении с другими (тюрьмой, ссылкой, изгнанием).

Наказания членовредительные имеют двоякое значение: полицейское - для того, чтобы оставить преступнику навсегда отметку ("улику") его злодеяния, и чисто карательное. К первой категории относятся: урезание уха (за татьбу и мошенничество в 1-й и во 2-й раз, за разбой в 1-й раз - Улож., XXI, 9,10,15,16, 90; за непредумышленное убийство: ук. 1657 г); клеймение (пятнание), известное уже с XIV в. (Двик. устар.), но в XVII в. малоупотребительное (при существовании других, более тяжких "отметок").

Наказания увечащие второй категории являются, так сказать, уменьшенной формой смертной казни, будучи применяемы к тем же преступлениям, какие повели бы к смертной казни при обстоятельствах, увеличивающих вину. Фактически они появляются уже в земском периоде; в московском праве особенно развились под влиянием Прохирона и литовского статута (Улож., III, 5; X, 12; ср. XXII, 10, взятую прямо из литовского статута).

Смертная казнь, развитию которой противились лучшие князья земского периода, в московскую эпоху получила громадное применение. Впрочем, до судебников и в судебниках она назначалась только за самые высшие уголовные преступления: измену, убийство господина рабом, крамолу, подмет, святотатство. Прочие преступления вели к ней лишь при предположении о неисправимости преступника, т.е. при "лихованном" обыске или рецидиве. В Уложении сфера ее применения гораздо обширнее: она полагается за богохульство и совращение, за все политические преступления и участие в них, за составление фальшивых актов, делание фальшивой монеты, за умышленное убийство в некоторых случаях (на государственном дворе, в походе, в присутствии суда), за изнасилование женщины, за поджог. Вместе с тем усложнились и ее формы, из которых не все определены законом, а многие практикуются, не будучи установлены в законе. В законе определяется простая смертная казнь (повешение и обезглавливание) и квалифицированные формы ее (сожжение, зарытие живым в землю, залитие горла металлом). В практике употреблялись и другие формы как простой (расстреляние, отравление и утопление), так и квалифицированной смертной казни (колесование, рассечение на части, перетирание тонкими веревками, посажение на кол, распятие на кресте).

Бесспорно, жестокость московского уголовного права чрезмерна, но для правильной оценки его нужно иметь в виду сравнение с современными нашему Уложению кодексами Западной Европы, например, Каролиной, а кроме того, нельзя упускать из виду, что, по свидетельству исторических памятников, большая часть смертных приговоров не приводилась в исполнение в силу древнего обычая печалования, одного из драгоценнейших прав православного духовенства, которым оно и пользовалось постоянно. Освобожденного от смерти по таковому ходатайству обыкновенно пожизненно заключали в монастырь*.

______________________

* Проф. Сергеевский так объясняет относительную жестокость уголовного права XVII в.: "Обходиться гуманными мерами не было никакой возможности, потому что все государственное управление неизбежно построено было на постоянной борьбе с массою элементов антигосударственных". И затем автор приводит пример из актов г. Шуи 1639 г., когда все шуяне "учинились сильны и супротивны" против сыщика Тарбеева, присланного "для табачного и корчемного сыску" ("Наказание", стр. 70). Приведенный пример показывает противодействие населения ошибочным мерам государства (каковы несомненно были меры, относящиеся к табакокурению и корчемству). Что же касается здравых начал государственности, то у того же автора мы находим следующий правильный взгляд на дело: "XVII век русской истории не только не был веком разложения, но наоборот - веком созидания и наибольшего напряжения народных сил, хотя напряжения одностороннего. .. это могучая, конструктивная сила служения началу государственности". Затем автор ссылается на движение 1612 г..т.е. воссоздание государства силами самого населения (стр. 62 и 65). Трудно примирить это с идеей о "богатырских" подвигах антигосударственных элементов, будто бы вызвавших героические уголовные средства (см. 66 и ел.). Жестокость карательной деятельности увеличивается по мере увеличения ошибочных мер государственного управления; яркий пример представляет вмешательство государства в XVII в. в дело религиозной совести при возникновении раскола, а также ошибочные финансовые меры 1654 и следующих годов, в особенности же наиболее роковая ошибка - прикрепление крестьян в той форме, как это сделано Уложением, т.е. со слабой, недостаточной гарантией прав прикрепленных крестьян. - главный источник всех смут XVII в. (Разина) и большей части обыкновенных преступлений.

______________________

Следует иметь в виду, что после Уложения и до Петра I жестокость уголовного закона постепенно смягчается; это смягчение начинается уже в новоуказных статьях. "В период от новоуказных статей до воинских артикулов смертная казнь за татьбу почти совсем была изгнана, и весь период представляет историю постепенного смягчения наказаний за общие преступления, т.е. за татьбу, грабеж и разбой" (Л.С. Бел.-Котляревский: "О воростве краже", ст. 114)

ПЕРИОД III. УГОЛОВНОЕ ПРАВО ИМПЕРИИ

Хотя месть преступнику, совершаемая руками частного лица или государства, с древнейших времен предполагает и сознание об общественном вреде преступления, но первой целью ее остается воздать злом за зло. В последнем периоде истории нашего права постепенно уясняется мысль о том, что основная цель уголовного права есть благо общества: раздражение против преступника сменяется хладнокровным изысканием средств оградить общество от вреда; стараются устанавливать наказания на основании тех условий вменения, которые могут быть приложены к данному преступлению; наказания, естественно, смягчаются, в кодексах появляется понятие наказаний "исправительных". Впрочем, такое направление русского уголовного права становится вполне заметным лишь со 2-й половины XVIII в., особенно со времени издания Наказа. При Петре и ближайших его преемниках находим только попытку точнее определить в законах условия вменения; жестокость кар при Петре даже усиливается.

1) Преступление

Преступным действием именуются теперь деяние, воспрещенное законом, хотя практика XVIII в. подвергала иногда наказаниям за деяния не воспрещенные* или применяла законы по собственному выбору, ввиду их противоречия, но это составляло лишь исключение из общего принципа. Но какие именно деяния должны быть воспрещаемы под угрозой наказаний, в первой половине XVIII в. оставалось неопределенным. Петр I, воспрещая постоянно деяния безразличные и невинные из целей полицейских и финансовых, высказал, однако, в одном указе следующую мысль: "Многие, якобы оправляя себя, говорят, что сие не заказано было, не рассуждая того, что все то, что вред и убыток государству приключити может, суть преступления" (ук. 1714 г. дек. 24); очевидно, и законодатель может воспрещать только деяния, вред которых ясен для каждого из подданных. Екатерина II (Наказ, VI, 41-42) говорит: "Ничего не должно воспрещать законами, кроме того, что может быти вредно или каждому особенно, или всему обществу; все действия, ничего такого в себе не заключающие, нимало не подлежат законам".

______________________

* См., например. Г. Липинского "К истории уголовного права XVIII в.". стр. 10.

_____________________

а) Субъект преступления

Равенство ответственности перед уголовным законом, признанное вообще и теперь, подвергалось, однако, изъятиям в сословных учреждениях Екатерины II: дворяне, освобожденные от телесного наказания, подвергаются большему наказанию за преступления позорные (разбой и воровство). Возраст преступника при уголовном вменении долго оставался неопределенным и в XVIII в.; в толковании к артик. 195 воин. уст. Петр I дал следующее неопределенное положение: "Наказание воровства обыкновенно умаляется или весьма ослабляется, ежели вор будет младенец, которых дабы заранее от сего отучить, могут от родителей своих лозами наказаны быть". При императрице Елизавете в Сибири 14-летняя девочка убила двух девочек; не имея в виду закона о возрасте, генерал-прокурор предложил сенату собрать президентов всех коллегий и сообща решить вопрос, который и решен в том смысле, что несовершеннолетними считаются до 17 лет и не подвергаются ссылке, кнуту или смертной казни, а лишь наказанию плетьми и отсылке в монастыри на 15 лет (П. С. 3., N 8601; ср. Соловьева Ист. Рос., XXI, 176). Но этим неразрешен вопрос о возрасте полной невменяемости, лишь указ 2 мая 1765 г. дал более точные определения: "По криминальным делам мужескому и женскому полу совершенный возраст считать в 17 л." ; по преступлениям, влекущим к смертной казни или к кнуту, преступники до 17 лет предоставляются на усмотрение сената, "где с ними поступано быть имеет по благоусмотрению и по м ере их вин"; по прочим преступлениям преступники 15-17 лет могут подвергаться наказанию плетьми, от 10 до 15 лет - только розгами (а не батогами), 10 и менее лет отдаются для наказания родителями или помещику, "не считая те сделанные ими преступления впредь ни в какое им подозрение". Однако, вопрос о несовершеннолетии и малолетстве оставался неясным для практики и в XIX в.; по Учреждению о губ. 1775 г. дела по преступлениям малолетних предоставлены совестному суду; в 1818 г. смоленский совестный суд отказался рассматривать дело о поджоге, в котором обвинялся имеющий уже 15 лет от роду, ссылаясь на мнение консистории, что с 15 лет начинается уже возраст юношеский, тогда как, по мнению губернатора, пределом малолетства следует считать 17 лет, с чем согласился сенат и выразил в особом указе.

Умопомешательство. В том же толковании к арт. 195 воин. уст. Петр I, говоря о краже, дает такое же неопределенное положение об "умалении" или полном освобождении от наказания, "если кто в лишенки ума воровство учинит". Практика, подобно московской, умаляла, но не освобождала от наказания в таких случаях.

Закон XVIII в. упоминает о состоянии аффекта (раздражения) как обстоятельстве, уменьшающем наказание. Московское право указывало на опьянение как на признак непредумышленности деяния (чем совершенно отстраняется мысль о намеренном приведении себя в опьянение для большей дерзости при совершении преступления); воинский устав Петра I смотрит (неправильно) на опьянение как на обстоятельство, отягчающее вину.

Понятие о различии умысла и непредумышленности в узаконениях Петра В. стоит ниже определений этого, данных в московском праве: "кого кто волею и нарочно, без нужды и без смертного страху умертвит... онаго кровь паки отомстить" (Уст. XIX, 154); толкование Петра к этому артикулу изъяснено комиссией 1754-1761 гг. так: "Надлежит ведать, что то учинено было с умысла к убивству" (гл. 25); вероятно, такому пониманию следовала и практика, хотя воинский устав (толкование к артик. 158) прямо говорит, что непредумышленное убийство карается также смертью: "Ежели кто кого с ненависти толкнет, или что с злости на него бросит... от чего умрет, то оный обыкновенной смертной казни подвержен". Вообще определение степеней вины исчезает в огульном применении бесповоротных кар, так как законодатель всецело занят мыслью об устрашении общества, а на преступника смотрит как на орудие для этой цели. Воинский устав знает наказуемую неосторожность, за которую, сверх других наказаний, полагает церковное покаяние (см. арт. 158). "Весьма неумышленным и ненарочным убийством, у которого никакой вины не находится", воинский устав (XIX, 159) именует случайность: например, убийство человека при стрельбе войсками в цель, если сама жертва очутится перед или за целью.

Необходимая оборона излагается в воинских уставах (XIX, 156) весьма ясно: "Кто прямое оборонительное супротивление для обороны живота своего учинит, и онаго, кто его к сему принудил, убьет, оный от всякого наказания свободен"; но в последующих артикулах оборона ограничена различными условиями до невозможности ее применения; требуется: 1) чтобы оборона соответствовала нападению: против безоружного не позволяется действовать оружием, если силы равны; 2) чтобы опасность еще не миновала (запрещается убивать бегущего оскорбителя); 3) чтобы опасность уже наступила. Несоблюдение условий обороны влечет виновного к наказанию, хотя и не к смертной казни. Об обороне имущественных прав здесь умалчивается; в толковании к арт. 185 говорится: "В правах позволено вора, который в ночи в дом ворвется, без страху наказания, умертвить, ежели его без своего опасения преодолеть было невозможно; ибо надлежит рассудить, что вор не для единой кражи, но уже и умертвить в дом ночью врывается", т.е. и здесь имеется в виду лишь оборона жизни.

О состоянии крайней необходимости воинский устав говорит по поводу кражи (толк, к арт. 195) следующее: наказание ослабляется или вовсе отменяется, "ежели кто из крайней голодной нужды (которую он доказать имеет) съестное или питейное, или иное что невеликой цены украдет".

Стечение многих деятелей в одном преступлении законодательство Петра рассматривает с прежней точки зрения равенства ответственности всех сообщников ("яко убийца сам, так и прочие имеют быть наказаны, которые подлинно к смертному убийству помогали или советом или делом вступались; воин, уст., арт. 155); точно так же уравнена ответственность интеллектуального и физического виновника (там же, арт. 160): в случае найма на совершение убийства наемщик и наниматель подвергаются высшей, квалифицированной смертной казни (арт. 161). Исполнение противозаконного приказания начальников подчиненными воспрещается; они должны донести о полученном приказании высшему начальству (указ 20 января 1724 г.). Екатерина II (Наказ, ст. 202) рекомендует "положить наказания не столь великие сообщникам... как самим настоящим "исполнителям", за исключением наемных злодеев.

б) Преступное действие

Голый умысел (в преступлениях против величества), по воинскому уставу, наказывается наравне с совершением преступления, причем ясно определяется: "хотя в действо не приведено, но только воля и хотение было". Практика 1-й половины XVIII в. широко пользовалась таким толкованием. Напротив, Наказ отвергает наказуемость голого умысла и в отношении к политическим преступлениям: "законы не обязаны наказывать никаких других, кроме внешних и наружных, действий".

Покушение, не оконченное по внешним препятствиям, воинской устав наказывает то как преступление совершенное, то меньше (артик. 164 - толк, о самоубийстве, арт. 161 - толк, о наемном убийстве, причем вид смертной казни смягчается; но по арт. 167 - толков.: "начато изнасильствие женщины, а не оконченное, наказуется по рассмотрению" без объяснения, почему оно не окончено. По артик. 185 - толков, "ежели вор ... пойман, или отогнан, или помешает ему кто, что ничего с собою не унес, шпицрутеном полегче наказать надлежит"). Екатерина II (Наказ, ст. 201) утверждает, что "законы не могут наказывать намерения", но что "нельзя сказать, что действие, которым начинается преступление... не заслуживало наказания, хотя меньше, нежели какое установлено за преступление, самою вещью уже исполненное".

в) Объект и классификация преступлений

Екатерина II разделяет (Наказ, ст. 68-72) преступления по объектам их на 4 группы: 1) преступления против веры, 2) против нравов, 3) против тишины и спокойствия и 4) против безопасности граждан.

Преступления против веры. Воинский устав крайне неумеренно заимствует из немецких источников суеверные средневековые понятия, безобразившие кодексы того времени: "Ежели кто из воинских людей найдется идолопоклонник, чернокнижец, ружья заговариватель, суеверный и богохулительный чародей, оный... гонением шпицрутен наказан или весьма сожжен имеет быть". Для применения смертной казни законодатель требует, чтобы "он своим чародейством кому вред учинил или действительно с диаволом обязательство имеет" (арт. I). Введение этого преступления в кодекс, несомненно, подействовало на практику, ибо масса дел о колдовстве XVIII в. несравненно превосходит число подобных преследований в XVII в. Впрочем, к середине XVIII в. вера в колдовство, очевидно, ослабела, так что Елизаветинская комиссия назначала в проекте смертную казнь за это преступление только в том случае, если "чародеи кореньями, травами и проч. чье здоровье повредят", а за простое "шептание" назначали плети или батоги. Богохуление воинский устав отличает от хулы Божьей Матери и святых как особого преступления (арт. 3, 4); но и различаете этом преступлении злостность и легкомыслие, за последнее назначаются лишь шпицрутены (арт. 6; го же Морск. уст. кн. IV. гл. I, ст. 5). После Петра было установлено, что богохульник отсылается к духовному суду для покаяния, если он православный, или для обращения, если иноверец, чем тот и другой могут избавиться от смертной казни (ук. 1738 июля 4 и проект Елизавет, ком. XVI, 1). В вероотступничестве проект Елизавет, ком. различает (в 1-й раз) переход в другое христианское исповедание (за что назначается вечное заключение в монастыре) и принятие нехристианской религии (за что сохраняется сожжение). Совращение в раскол, по указам Петра(1722 и 1724 гг.), карается вечной каторгой и конфискацией; переходе раскол православных священников наказывается как святотатство, т. е смертной казнью и возложением тела на колесо (ук. 1722 мая 15 и июля 16). Затем в этом разряде преступлений воин. Арт. различает божбу и клятву (арт. 7), неприсутствие в церкви (арт. 10), прибытие в церковь в пьяном виде (арт. 11). Екатерина II (Наказ, гл. XX, 7), рекомендуя веротерпимость (ст. 494-499), замечает: "Надлежит быть очень осторожным в исследовании дел о волшебстве и еретичестве., тогда уже гражданин всегда будет в опасности, для того, что ни поведение в жизни самое лучшее, ни нравы самые непорочные... не могут быть защитниками его противу подозрений в их преступлениях"; затем законодательница иллюстрирует свою мысль примерами из византийской истории.

Преступления против нравственности воинский устав перечисляет в таком же изобилии (в первый раз появляются в кодексах содомия и скотоложство; гл. XX, арт. 165-177) с назначением большей частью жестоких наказаний. Исправляя это, Екатерина II (Наказ, ст. 77) рекомендует назначать за эти преступления "наказания, зависящие от судопроизводства исправительного" (основанные на "стыде и бесславии"), которые, по ее мнению, достаточны, чтобы "укротить дерзость обоего пола. И воистину сии вещи не столько основаны на злом сердце, как на забвении и презрении самого себя". Но она исключает из этого похищение женщин и изнасилование.

Преступления государственные составляли особый предмет внимания законодательства 1-й половины XVIII в. Воинский устав (арт. 2) ввел в прежний круг политических преступлений словесное оскорбление Величества и осуждение действий и намерений правящего государя. Так как практика того времени чрезмерно злоупотребляла этим законом, относя к оскорблению Величества иногда самые невинные выражения, то Екатерина II сочла нужным в Наказе (гл. XX) посвятить особый отдел доказательству того, что слова тогда только преступны, когда содержат в себе призыв к действиям против верховной власти и государства(ст. 478, 480): "таким образом, человек, пришедший, например, на место народного собрания увещевать подданных к возмущению, будет виновен в оскорблении величества". Впрочем (благодаря замечаниям сторонних советников), Екатерина признала наказуемыми и словесные и письменные оскорбления, но в низшей степени.

Преступления по должности, составлявшие главнейшую язву государства того времени, когда начало самоуправления заменено было бюрократическим, в XVIII в. получили высшую степень интенсивности и вызвали усиленные меры уголовной борьбы с ними. Петр I (в указе 5 февраля 1724 г.) сравнивает их с изменой во время битвы и считает даже "вяще измены", так как они могут причинить государству "не только бедство, но и конечное падение". Поэтому за такие преступления в упомянутом указе положена натуральная или политическая смерть (смотря по важности дела) и полная конфискация. Зло, однако, увеличивалось в дальнейшем течении века, и хотя учреждениями Екатерины II одна причина его (бюрократизм) была подорвана, но зато другие (недостаток материальной обеспеченности и отсутствие общего образования) продолжались и в 1-й половине XIX в. Что касается преступлений граждан против порядка управления, то мы выше указывали, какую массу новых видов преступлений создал уголовный закон времен Петра I своими полицейскими и финансовыми запретами, большая часть которых во 2-й половине периода отпала.

Преступления гражданские. В разряд преступлений против жизни, в сферу parricidium, вводится убийство дитяти-младенца (без пояснения: собственного или всякого) и убийство офицера (нужно разуметь - солдатом), в толковании присоединено "и жены" (арт. 16). К квалифицированным видам убийства относятся также отравление и наемное убийство. В проекте Елизаветинской комиссии различаются: умышленное убийство законорожденного ребенка (за что полагается вечное заключение в монастыре), непредумышленное убийство того же ребенка (за что 1 год покаяния), вытравление плода (кнут и каторга), наконец, "подкинутое" незаконнорожденного в опасном месте (приравнено к убийству). Что касается убийства жены, то по проекту Елизавет, ком., за убиение мужем жены-прелюбодейницы на месте совершения преступления полагается лишь церковное покаяние. Далее, воинский устав вводит (по образцу своих немецких источников) преступления против собственной жизни - самоубийство и поединки. При самоубийстве наказывается

История имущественных прав в документах

Обзор истории русского права. Проф. М.Ф. Владимирский-Буданов

Все новости

Главная "Авеню" >> История имущественных прав в документах

Проф. М.Ф. Владимирский-Буданов Обзор истории русского права

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕИЕН 2. Предмет науки 3. Метод 4. Объем науки 5. Периоды истории русского права 6. Литература по истории русского права

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ История русского государственного права

Начала государственного объединения всех русских земель: национальное единство, государственная власть (союз князей)

Г. Управление

1. Органы управления: центральные, местные 2. Предметы управления: полиция, финансы, военное управление

Д. Законодательство (источники права)

1. Обычное право 2. Влияние и рецепция чужого права а) Договоры с греками и немцами б) Рецепция византийского права

3. Уставы

4. Русская Правда (происхождение, состав, источники)

5. Псковская и Новгородская судные грамоты

ПЕРИОД ВТОРОЙ - МОСКОВСКОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВО

Отношение к предыдущему периоду (влияние татарского ига)

А. Территория Московского государства: начало единодержавия; северорусский союз княжеств; становление единодержавия; расширение территории на восток

Б. Население

1. Этнографический состав населения

2. Социальный состав населения (классы общества)

а) Служилые люди: элементы служилого класса, способ образования его разряды, способы вступления в служилый класс и выход из него; права служилых людей

б) Тяглые люди

Посадские люди (городское население), разряды их, образование класса

В. Власть

а) Великий князь и царь: титул, способы усвоения и передачи власти: наследование, избрание права власти великого князя и царя

б) Боярская дума: история, состав, права

в) Земские соборы: возникновение и история; состав и заседания; права и значение

Г. Управление

1) Центральное управление: система органов внутренняя организация

3) Финансовое управление: прямые налоги: основание обложения, величина и роды податей; лица, подлежащие обложению; способ взимания. Косвенные налоги. Регалии

4) Военное управление

5) Ямское и почтовое управление

6) Меры государства относительно народного просвещения

Законодательство

1) Жалованные и уставные грамоты (XIV-XV вв.)

2) Судебники и указные книги (XVI и 1-я половина XVII в.), Стоглав, Указные книги

3) Уложение царя Алексея Михайловича и новоуказные статьи: история составления Уложения; источники; содержание и система

ПЕРИОД ТРЕТИЙ - ГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВО ИМПЕРИИ

Отношение к предыдущему периоду

A. Территория

Б. Население

1) Шляхетство, или дворянство: способ образования; его элементы; способы приобретения дворянства; права дворянства

2) Мещанское сословие

3) Состояние сельских обывателей и крепостное право: его элементы и источники; юридическое положение крепостных, выход из крепостного состояиния; освобождение

B. Власть: новые основания власти; переворот в порядке преемства; права верховной власти

Г. Управление

Св. синод

Коллегии и министерства: их учреждение, система, ведомство, внутренняя организация

2) Местное управление: учреждения Петра Великого и Екатерины II

3) Муниципальное управление

4) Предметы управления

Д. Законодательство: понятие о законе; формы закона: уставы, регламенты, указы, кодификация

ДОПОЛНЕНИЯ К ПЕРВОЙ ЧАСТИ

А. Славянское право и отношение его к русскому

Б. Об отношении земель к племенам

В. "Земское государство"

Г. Право собственности на землю как основание власти старших городов над территорией

Д. Национальное имя Русь

Е. Об отношении пригородного веча к вечу старшего города

Ж. О законных и незаконных вечевых собраниях

З. О феодализме на Руси

И. О федеративном начале на Руси

а) Обычное право и "Дифференцирование индивидуальности"

б) Обычное право и договоры

К. Добавочные замечания о прикреплении крестьян

1. Об основаниях прикрепления

2. Об отношении Уложения царя Алекс. Мих. к прикреплению крестьян вообще

Л. О судебнике царя Федора Иоанновича

ЧАСТЬ ВТОРАЯ История русского уголовного права, гражданского права и процесса

ИСТОРИЯ РУССКОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА

ПЕРИОД I. УГОЛОВНОЕ ПРАВО ВРЕМЕН РУССКОЙ ПРАВДЫ

Ступени развития уголовного права в 1-м периоде

1) Уголовное право договоров с греками

2) Уголовное право Русской Правды и современных ей памятников

3) Смешанная система судных и древнейших уставных грамот

ПЕРИОД II. УГОЛОВНОЕ ПРАВО МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА

Общая характеристика и развитие уголовного права в Московском государстве

а) Преступление. Субъект преступного действия

Проф. М.Ф. Владимирский-Буданов

Обзор истории русского права

ВВЕДЕИЕН
2. Предмет науки
3. Метод
4. Объем науки
5. Периоды истории русского права
6. Литература по истории русского права

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
История русского государственного права

1. Органы управления: центральные, местные
2. Предметы управления: полиция, финансы, военное управление

1. Обычное право
2. Влияние и рецепция чужого права
а) Договоры с греками и немцами
б) Рецепция византийского права

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
История русского уголовного права, гражданского права и процесса